Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

Он прикрыл дверь кабинета и торопливо проследовал в прихожую, шаг его был неверным, трезвого Распутина неожиданно начало бросать из стороны в сторону, будто он здорово выпил. По дороге «старец» зацепил ногою за стул, с грохотом проволок по полу, и Распутин громко выругался.

В квартиру вошло довольно много людей, судя по голосам, по топоту ног, их было человек семь или восемь. Все — суетливые, быстрые в движениях. Пришедшие гуськом протопали в столовую, с шумом отодвигая стулья, расселись.

   — Может быть, чайку? — ласковым голосом предложил Распутин.

   — Нет, чаи будем распивать потом, — отозвался хмурый жидковатый тенорок, — вначале дело.

   — Дело так дело, кто бы спорил, — недовольно пробормотал Распутин и понизил голос, делаясь почти неслышимым: полминуты назад Юсупов различал всё, сейчас же голоса словно бы ушли в воду.

Он встал и приоткрыл дверь кабинета. «Редкостный мерзавец», — подумал Юсупов о Распутине.

Позже князь Юсупов так напишет о «старце»: «Неограниченное влияние в высших кругах, подобострастное преклонение психически расстроенных женщин, разгул без удержу и развращающая непривычная изнеженность погасили в нём последнюю искру совести, притупили всякую боязнь ответственности. Хитрый, в высшей степени приметливый, он, несомненно, обладал колоссальной силой гипноза. Мне не раз казалось, когда я смотрел ему в глаза, что помимо всех своих пороков, он одержим каким-то внутренним «беснованием», которому он подчиняется, и в силу этого многое делает без всякого участия мысли, а по какому-то наитию, похожему на припадочное состояние. «Бесноватость» сообщает особенную уверенность некоторым его словам и поступкам, а потому люди, не имеющие твёрдых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются. Конечно, и его положение первого советника и друга царской семьи помогает ему порабощать людей, особенно тех, которых ослепляет всякая власть вообще».

Приоткрытая дверь не помогла Юсупову, он ничего не услышал, более того — голоса исчезли вовсе, собравшиеся начали разговаривать шёпотом, достали бумаги. Распутин кинул на стол несколько коротеньких, тупо заточенных карандашей-огрызков, сделал повелительный жест: «Пишите!»

Атмосфера была таинственной, зловещей, в ней отчётливо просматривалось что-то опасное, вызывающее нехорошее ощущение: Юсупов неожиданно почувствовал, что горла его словно бы коснулось лезвие хорошо наточенного ножа.

— Дождались, — неслышно, едва шевеля губами, проговорил он, — теперь всякое отребье будет диктовать царю, как жить России и как жить ему самому. Не-ет, с этим пора кончать.

В щель приоткрытой двери были видны лица собравшихся. Всего к Распутину пришло семь человек. Приведу несколько строчек из записей Феликса Юсупова: «Лица у всех были неприятные. У четверых был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собой, были белобрысые, с красными лицами и маленькими глазками. Одного из них, как мне показалось, я где-то видел, но не мог вспомнить, где именно. Одеты они все были скромно; некоторые из них сидели, не снимая пальто».

Князь отметил про себя, что он увидел в этот момент совершенно нового Распутина: «старец» преобразился, стал важным, в нём даже появилась некая царственность, величественность, что ли, а поскольку это никак не сочеталось с его мужицким видом, с чёрной неопрятной бородой и непричёсанными волосами, то выглядел он зловеще, нелепо. Юсупова передёрнуло от того, что он сумел подсмотреть в приоткрытую дверь кабинета.

«А ведь это же шпионы, самые настоящие шпионы, это их сборище», — вновь подумал он с болью, с неким внутренним неверием в то, что видел. А ведь и он мог оказаться причастным к этому сборищу. Юсупов даже встряхнулся — то ли сбрасывал с себя наваждение, то ли его просто пробила холодная дрожь, лицо князя скривилось от внутреннего отвращения, Юсупов понял, что его сейчас может вырвать, и он поспешно прикрыл дверь кабинета.

Надо было действовать. Гадливое чувство, словно он прикоснулся к гниющему трупу, не проходило. Перед глазами, кроме важного и самодовольного лица Распутина, маячил ещё маленький золотистый огонёк лампады, зажжённой перед иконой Спасителя, накрытой большим, с вышитым рисунком рушником. Юсупов, поморщившись, втянул сквозь сжатые зубы воздух, потряс головой ошеломлённо: как же в Распутине сочетается всё это вместе?

Бог и шпионские дела, нечистая сила и тяга к России, заигрыванья с аристократами и любовь к немцам... «Вумные они очень и бережливые», — вспомнил Юсупов одну из фраз Распутина о немцах, снова потряс головой, словно бы опалился о жаркий огонь.

Если бы можно было выйти из квартиры незамеченным, он немедленно бы покинул распутинский дом, но для того, чтобы выбраться отсюда, надо было обязательно пройти через столовую, в которой сидели распутинские гости, а встречаться с ними у Юсупова не было никакого желания.

Он стал ждать. «Уж не Зелёненькие ли это, о которых говорил «старец»?»

Гадливое чувство не проходило. Юсупов опустился в жёсткое, покрытое какой-то вытертой крестьянской дерюжкой кресло и погрузился в мрачные раздумья.

«Старец» появится минут через двадцать, оживлённый, с просветлённым взглядом, помолодевший, энергично потёр руки, словно чувствовал запах чего-то очень вкусного.

   — Извиняй меня, Феликс, — сказал он, — тут такие дела, такие дела...

   — Какие, Григорий Ефимович? — спокойно спросил Юсупов.

   — Дымные. Скоро о них узнаешь сам, без меня. Очень скоро.

   — Может, расскажете?

   — Рано ещё, Феликс. Подожди немного, и ты, повторяю, всё узнаешь сам.

Когда Юсупов покидал тёмную, непривычно тихую распутинскую квартиру, «старец», хитро сощурив глаза, неожиданно спросил:

   — Феликс, а где твоя Ирина?

   — В Крыму. Отдыхает в нашем имении.

   — Приедет скоро?

   — Скоро!

   — Когда ты меня с ней познакомишь, Феликс? Обещал ведь.

   — Вот как приедет, тогда и познакомлю.

В тот вечер Феликс Юсупов окончательно принял решение — «старца» надо убрать, и чем быстрее, тем лучше.

   — Это же гнида, гнида, гнида! Вошь на теле России, которую надо обязательно раздавить! — бормотал он будто в бреду.

Он долго сидел у себя в кабинете, размышляя над списком из нескольких имён — эти люди могли бы принять участие в ликвидации «старца». И были они, как разумел Феликс Юсупов, людьми верными.

Список состоял из десяти фамилий — в основном первого ряда. Что ни имя — то обязательно целая история и всероссийская известность. Состояние гнева, злой растерянности и вместе с ними — досады на то, что «старец» свил своё гнездо под носом у царя, не проходило. И вот какой мерзавец — собирается свергнуть своего светлейшего покровителя! Юсупов не выдержал, рассмеялся. Смех этот был нервным. Поразмышляв, Феликс вычеркнул из списка одну фамилию, потом вторую, третью. Осталось семь фамилий.