Жизнь волшебника - Александр Гордеев

эти фигурки – не понятно и самому. Они нужны «просто так».

Никакой практической пользы от них нет. Видя в куске дерева какой-нибудь необычный образ,

трудно допустить, чтобы он пропал. Нелепо вырезать из такого куска что-то другое вопреки

подсказке природы – этого непредсказуемого и неизмеримо более талантливого соавтора.

Часы работы над фигурками делают давящую тишину благотворной. Хорошо сидеть, слившись

с домом, с шелестом деревьев за стенами, с пощёлкиванием дров в летние, но стылые вечера, с

природой, воля которой проступает буквально в собственных ладонях. И состояние этого рабочего

забытья похоже на полёт над бездной времени.

Угадать точное проявление своего великого соавтора выходит не всегда. Кажется, есть в коряге

что-то интересное, но сколько ни верти её так и сяк, а понять внутреннюю амбицию куска дерева

не дано. Очевидно, что причина этой слепоты в неком разладе между собой и природой. Было бы

согласие – видел бы всё. Наверное, примерно так же и со всей жизнью в целом. Потому и не

складывается у него всё так, как хочется. Ему бы идти вдоль волокон жизни, а он прёт, как попало:

183

и вкривь и вкось. Только вот понять бы ещё, как тянутся эти невидимые жизненные волокна?

Сруб или, по их совместному замыслу с Ниной, баня, постепенно превращается в мастерскую с

полками для поделок. Вначале, лишь взявшись за фигурки, Роман думал: а не подзаработать ли на

них? Недалеко от Выберино есть какая-то база отдыха (Роман слышал о ней ещё в поезде по

дороге) и, вероятно, отдыхающие не отказались бы купить на память неповторимый лесной

сувенир. Только вот заходит к ним как-то Демидовна и останавливается посреди комнаты, уставясь

на голову Бабы-яги, стоящую на стуле. Смугляна эту голову называет «Марией Иосифовной».

– Где ты её взял? – с удивлением спрашивает гостья.

– Нашёл. Там, на берегу…

– Как это нашёл?

– Ну, присмотрелся и увидел. Она уж там, наверно, лет сто валялась.

Демидовна потрясена. Сколько разных коряг переворочала она по берегам, сколько их

отправила недавно на костёр, но вот чтобы видеть что-нибудь в них …

– Ой, да как же она могла валяться-то, – с недоверием произносит гостья. – А где мне такую же

взять?

– Не знаю, – пожимает Роман своим косым плечом, – поищи, может быть, найдёшь…

Его шутку Демидовна принимает всерьёз. Весь вечер она и впрямь бродит по берегу, поднимая

и разглядывая разные куски дерева… И лишь на второй день под вечер снова заходит в дом,

устало опускается на стул и сообщает, что второй такой коряги нет ни на одном берегу.

– Наверное, и во всей тайге нет, – добавляет Роман, – в природе ведь всё в единственном

числе.

– Да я уж поняла это, – соглашается Демидовна, умудрённая теперь и ещё больше оценившая

его Бабу-ягу, – ну, тогда эту мне продай…

– Да зачем она тебе? – растерянно спрашивает Роман.

– Так красиво же… И чудноо. Как это коряга получилась такой.

И вот тут-то Роман обнаруживает, как жаль ему фигуру. Сколько может она стоить? Второй-то

ведь и в самом деле нет. Дёшево не отдашь, а если дорого (а Демидовна может заплатить и

дорого, а то и попросту списать весь их долг по доброте душевной), то за что? Его труд здесь

минимален, ведь это работа не столько его, сколько природы, которая лишь раскрылась ему. Так,

значит, это подарок. А подарки не продают. Вроде бы и не замечал за собой особой скупости, а

продать или отдать не может – не в силах оторвать эту фигуру от себя, и всё тут. К тому же, что за

образы подсказывает ему природа? Может быть образы духов этих мест? Вряд ли линии этих

фигурок случайны. Уж не оттого ли это странное преклонение Демидовны и перед этой и перед

другими его поделками? Нет ли в них каких-то земных магнетических линий?

Несмотря на то, что Роман не уступает никаким уговорам Демидовны, та на него не обижается.

Напротив – теперь она заходит чаще, спрашивая его мнение по различным вопросам. Более того…

– Тебя как по батюшке-то? – спрашивает однажды Демидовна.

– Михайлович, – отвечает Роман, – а зачем тебе это?

– Да так, – отмахивается она.

А вот и не так. Демидовна почему-то вдруг начинает называть его по имени отчеству. Сначала

вроде как в шутку, чтобы Роман не очень возмущался и смущался, а после и всерьёз. Роман

почему-то становится для неё авторитетом, и всё, сделанное им, воспринимается ей, как что-то

особенное… Удивительно даже. В армии было нечто похожее. Сначала он был для сослуживцев

просто Роман, а потом вдруг Справедливым сделался.

А может быть, для продажи попробовать резать разные причудливые маски? Роман пробует и

это. Маски, закопченные пламенем свечки, выходят интересные, но не увлекают. Без соавторства

природы работать не интересно, такая работа кажется пустой. Эти маски ничего не несут. Лучше

уж чистить чаны в овощехранилище и плеваться от вони, чем механически резать из-за одного

денежного интереса, хоть и очень насущного.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Освоение

Чем больше думает Роман о своём финансовом положении, тем чаще приходит к мысли, что

спасти его может лишь печное ремесло, которым нужно обязательно овладеть. Главное, что печник

будет востребован сразу. Демидовна горячо поддерживает эту идею, сообщив, что кроме того

спившегося печника Ковалёва, просившего у Романа копейки на опохмелку, в посёлке есть ещё

один. Живёт он как раз по соседству с ней, а зовут его Илья Никандрович.

Направляясь к нему, Роман, уже основательно настроенный на предстоящее дело, опасается,

как бы и здесь что-нибудь не сорвалось.

Дом печника за плотным, без щелей, забором широкий и квадратный. Тяжёлые ворота заперты.

184

Роман, дёргая за ремешок, брякает железной щеколдой, на что во дворе трубно гукает большая

собака – похоже, овчарка. К воротам кто-то приближается, шаркая ногами по деревянному настилу.

Это и есть сам Илья Никандрович – маленький старик со спутанными, мощно растущими бровями.

Оказывается, Роман уже не раз видел его на улице. Обычно он ходит очень медленно, с

велосипедом в поводу. Ездить на нём старик не мог из-за сильной хромоты, да, наверное, ещё и

потому, что сам-то чуть выше велосипеда. Велосипед же нужен ему ради багажника, к которому

постоянно приторочен рюкзак.

Свесив одно плечо в сторону короткой ноги, печник минуты две рассматривает гостя, как нечто

удивительное, но неодушевлённое. Глаза его так сильно провалены, что возникает сомнение –

можно ли вообще что-то видеть из такой глубины? Опасаясь, что хозяин, так и не сказав ничего,

просто закроет ворота перед носом, Роман скороговоркой объясняет, с чем