Еще одна сказка барда Бидля - rain_dog

Когда я перевожу дыхание и смотрю на него, а в глазах у меня, наверное, безумное счастье и благодарность, он улыбается и тоже почему-то абсолютно счастлив.

- А ты? - спрашиваю я.

Это же нечестно, он же тоже, я же все время чувствовал и его возбуждение, хотя он точно старался не касаться меня определенными частями тела…

- А я обойдусь, - говорит он, а голос у него такой довольный, мурлычет, словно сытый кот.

- Но как же, ты же…

Я не понимаю, хотя, наверное, я сейчас уже ни на какие подвиги не способен. Даже на очищающие, но мне это и не нужно - он давно сделал все за меня.

- По крайней мере, еще два раза точно за мной, - смеется. Хорошо, что теперь мы оба можем над этим смеяться…

- Но так же нечестно, - не унимаюсь я, несмотря ни на что.

- Глупый, - он целует мои глаза, брови, виски, теперь уже не жадно, как несколько минут назад, а просто очень нежно. - Просто, когда ты кончаешь в моих руках, это так здорово. Мне давно этого хотелось…

То, что он говорит это, и то, как он это говорит, это, даже, пожалуй, лучше, чем то, что он только что сделал для меня.

- А когда ты понял, ну, что я тебе, ну, что ты хочешь меня?

Я не решаюсь сказать, что «ты меня любишь», он же не говорит об этом, как не говорю этого и я. Может быть, просто время для этого еще не настало. Он отвечает, не задумываясь, наверное, очень давно уже знает ответ на мой вопрос.

- Когда ты заснул на ковре в гостиной в Греймор-хилл. Только я бы это не формулировал так, как ты сейчас. «Хочешь» - это слишком просто.

Он крепче прижимает меня к себе, может быть, боится, что я сейчас начну вырываться. Но я и не собираюсь.

- И ты отправил Рона с Герми спать, а сам отнес меня наверх?

- Ну да. Только не сразу. Сидел и смотрел на тебя, как дурак. А ты спал практически у моих ног, совсем беззащитный, такой еще ребенок. И мне захотелось сделать так, чтоб ты был просто счастлив, но не один, не с кем-то еще, а со мной. И тогда я все понял. То, что должен был понять гораздо раньше.

- Нам тогда оставалось несколько дней до второго ритуала. Как же ты смог? - мне сейчас уже больше жалко не себя, а его.

- А ты?

А что я? Одно дело, когда тебя просто ведет долг, и ты не позволяешь себе отвлекаться на всякие глупости. А другое дело, когда ты вынужден делать то, что требовал от нас ритуал, с тем, к кому испытываешь какие-то чувства. Я обнимаю его, тянусь к его губам, целую, совсем неумело - мне негде было научиться. Он отвечает, легко, невесомо, мягко.

- Я даже целоваться не умею, - виновато говорю я.

- Ничего, - опять смеется, - я тебя научу.

- Ну да, - я улыбаюсь, - у тебя при твоей жизни, опыт, конечно, богатый!

- На тебя хватит.

Мы еще какое-то время лежим так, молча, я слушаю, как бьется его сердце - ровно, спокойно. И я хочу, чтоб так было всегда, чтоб у нас впереди была вечность, которую он мне уже успел пообещать. И мы оба засыпаем, а прочная стена, совсем недавно отделявшая нас друг от друга, наконец-то рассыпается невидимыми осколками, не задевая ни одного из нас.

* * *

Ожерелье Луны Лавгуд.

Рано-рано утром, когда первые лучи июньского солнышка только начинают проникать в наши окна, преломляясь в витражах и рассыпаясь тысячами красок, Северус уже встает. Сквозь сон я чувствую, как он осторожно вылезает из-под одеяла, стараясь не потревожить меня, а потом не удерживается, наклоняется ко мне, проводит рукой по моим растрепанным волосам и целует, целует меня, сонного, в уголок рта, я вцепляюсь в его руку и не отпускаю - и тогда он целует меня уже по-настоящему.

- Спи, малыш, - говорит он, - отсыпайся, пока есть возможность.

- А ты куда так рано? - у меня голос со сна хриплый, не очень я похож на дитятю, которым меня тут пытаются считать.

- Мне работать надо, я ж не герой войны, а просто директор. Спи!

Врет он все, про то, что не герой войны. Он мне ничего не сказал, но от Гермионы я знаю, что в Министерстве нас всех ожидают ордена, только церемонию отложили до моего полного выздоровления. Меня, как самого героического героя, ждет Мерлин первой степени, а всех их - Северуса, Кингсли, Герми и Рона - второй. Ну и еще куча наград поменьше для всех, кто так или иначе поучаствовал - для Невилла, Луны, Мак Гонагалл.

Так выходит, что эти дни становятся для меня невероятно светлыми, наверное, самыми счастливыми и беззаботными в моей жизни. Я подолгу валяюсь, лениво завтракаю, читаю, а когда мне все это надоедает, вылезаю на улицу, где устраиваюсь на уже частично восстановленной трибуне квиддичного стадиона и наблюдаю, как деловито командует Люциус Малфой, гоняя исправляющихся бывших подданных Волдеморта то в Запретный лес, то к пилам и топорам - палочками-то им пользоваться нельзя! Как, впрочем, и ему. Или иду проведать Невилла, все сокрушающегося по погибшим в теплицах растениям, пересаживающего новые саженцы, постоянно что-то поливающего и подкармливающего. Там я обычно нахожу и Луну - она либо просто сидит и бездумно наблюдает за тем, как он работает, либо все же берется помогать. И тогда я с умилением смотрю на них и думаю, кто же в их нелепой, но при этом безумно гармоничной паре более бестолков. Если я не попадаюсь на глаза Северусу, который немедленно отправляет меня домой обедать и спать, я забредаю к Хагриду, шустро восстанавливающему свою хижину после памятного Директорского Поджога, глажу его зверюшек, только к единорогам больше не приближаюсь. Хагрид, заметив это, только посмеивается да гадает, кто та счастливица, что лишила меня возможности общаться с чудесными животными, предпочитающими девственников…Вот уж он вряд ли догадается. Ну а потом я все-таки бреду в замок, где с каждым днем все меньше заметны следы разрушений, подолгу стою у высоких стрельчатых окон, смотрю на залитый солнцем дворик с фонтаном, в котором когда-то видел себя Святым Себастьяном. И думаю, теперь уже без боли и сожаления, что мой сон все же сбылся, хотя ничего из того, что в нем было, не случилось в жизни. Но вот по самой своей сути мой сон был абсолютно правдив.

Когда я стою у окна и смотрю на лес, зеленеющий за стадионом, или на неподвижную в теплом воздухе гладь озера, я больше не ощущаю ни обиды, ни разочарования, ни предательства, мысли о которых так обжигали меня, когда я отправлялся за Диадемой или готовился умереть от заклятий Волдеморта. Может быть, дело действительно в том, что все позади, а может быть и в том, что я просто обрел свой якорь в этой жизни. Или в том, что, стоит мне закрыть глаза, ко мне приходят совсем иные воспоминания - память о его руках, губах, прикосновениях, что, кажется, поселилась у меня под кожей. И тогда, чтоб отогнать эти несвоевременные мыли и воспоминания, я бреду в библиотеку, отчего-то тоже очень сильно пострадавшую в битве. Наверное, Ноту и Макнейру, проникнувшим тогда в замок и учинившим разгром именно здесь, не терпелось разодрать в клочья все книги, немало лет отравлявшие им жизнь во дни их учебы в Хоге. Тут, среди гор книг, пока еще лежащих в беспорядке, в лабиринтах недавно отремонтированный полок, неизменно нахожу Герми, иногда Рона, если он, конечно, не помогает Хагриду, а еще притихшую Панси Паркинсон, заглушающую возней с огромными томами горе от потери всех своих родных. Как сказал мне Северус очень давно, еще на шестом курсе, неважно, на чьей стороне сражались твои близкие - боль от утраты ты чувствуешь все равно. Тогда я этого не понимал, считая его слугой Темного Лорда. А теперь я говорю Панси почти то же самое.