Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина - Леонид Млечин

Когда Ельцин выбыл из активной политики, его фактически заменил Анатолий Чубайс, возглавивший президентскую администрацию. Чубайс рассказывал мне потой, что отчаянно сопротивлялся назначению:

— На всех предыдущих должностях у меня была очень содержательная работа. Были серьезные экономические проблемы, для решения которых я вынужден был использовать политические методы, иногда весьма сомнительного свойства. Теперь все содержание моей работы состоит из такого рода политики. Мне это не нравится. Но я предлагал другого человека на пост руководителя администрации — Игоря Малашенко, руководителя НТВ. Я написал личное письмо Ельцину, где изложил все положительные его стороны и написал, как преодолеть негативные, которых очень немного. Ельцин согласился, а Малашенко отказался, и даже Гусинский не смог его переубедить. Тогда уж мне пришлось...

Чубайса обвиняли в узурпации власти, называли регентом, говорили, что он не имеет права руководить страной. Никто не думал о том, в каком сложном положении он оказался. Он должен был обеспечить исправную работу государственного механизма в тот момент, когда президент сам действовать не способен, но и свои полномочия никому не передоверяет. И Чубайс с этим справился. Он удерживал корабль на плаву до тех пор, пока Ельцин не обрел способность контролировать своих подчиненных. Чубайс один заменил Ельцину целую команду, потому что Анатолий Борисович обладает фантастической работоспособностью.

Другого человека, который бы помог Ельцину добиться победы на выборах, а потом обеспечил бы работу государственного аппарата при очень больном президенте, просто не было. Администраторы такого класса, как Анатолий Чубайс, это штучная работа.

Он, конечно, возбудил против себя дикую ненависть среди политических противников.

«Насколько я понимаю, — пишет Борис Федоров, — вся личная жизнь Чубайса, вся его работа были многократно проанализированы противниками с использованием всего арсенала средств, доступных спецслужбам. Мне говорили, что допрашивали и пытались купить даже водителей и секретарей, которые работали с Чубайсом несколько лет назад. Ничего серьезного не нашли. Вопреки легендам, даже мощные службы безопасности олигархов не нашли доказательств коррупции...»

В 1987 году Чубайса и его друзей обвинили в том, что они получают незаконные доходы под видом литературного гонорара в 90 тысяч долларов за книгу о приватизации в России. Это была политическая месть за твердую позицию Чубайса в приватизационных делах — он не хотел делать исключения ни для друзей, ни для союзников.

Но Чубайс не должен был подставляться. Для абсолютного большинства населения страны девяносто тысяч долларов — огромные, немыслимые деньги. И люди не верят, что такую сумму можно заработать честным трудом.

Вспоминая циничные слова Талейрана, можно сказать, что это хуже, чем преступление. Это ошибка. Политик, государственный чиновник высокого ранга не должен давать повод заподозрить себя в чем-то недостойном. В этом смысле Анатолий Чубайс, который всегда очень заботился о своей репутации, совершил ошибку. Ельцин распорядился уволить первого заместителя главы президентской администрации Александра Казакова, близкого к Чубайсу человека, затем из правительства убрали ближайшего соратника Чубайса вице-премьера Альфреда Коха. Потом наступила очередь и самого Анатолия Борисовича.

Впрочем, в критические месяцы 1998 года Чубайса опять призвали на помощь. Ельцин назначил его специальным представителем России на переговорах с международными финансовыми организациями в ранге вице-премьера. Чубайс с невероятной скоростью заставил Международный валютный фонд выделить России крупный кредит — 10 миллиардов долларов. Правда, эти деньги уже не спасли страну от дефолта. Но Чубайс сделал все, что мог.

Упоминание фамилии Чубайса вызывает массовое помешательство. Нелюбовь к нему имеет понятные основания — его считают виновным в том, что приватизация была проведена несправедливо. Но есть и какие-то иррациональные причины для такой сильной ненависти.

Возможно, дело в том, что Чубайс — это Штольц наших дней, немец Штольц, изображенный Гончаровым в романе «Обломов» как антипод главного героя, как олицетворение западной деловитости.

Автор романа скорее симпатизировал умелому, толковому Штольцу, который если берется за дело, то исполняет его. Но вот Никита Михалков в фильме «Обломов» выставил немца Штольца глубоко чуждым России человеком. А Михалков тонко чувствует дух времени и настроения людей... Поклонников у Штольца, как и у Чубайса, маловато. Но обойтись без Чубайса не получается.

В жизни Анатолий Чубайс менее рыжий, чем он кажется по телевидению. Зато по телевидению не видно, что глаза у него красные от переутомления. Но усталости или отчаяния он не выдает. Он умеет держать себя в руках. Он на редкость спокойный и уверенный в себе человек.

Никто не слышал от него жалоб, истеричного недовольства. Чубайс нуждался в Ельцине, который дал ему возможность развернуться. И Ельцин нуждался в Чубайсе, потому что верил в его способности решить любое дело. Чубайс отличался от всех других подчиненных президента тем, что он не жаловался и ничего не просил. Чубайс — идеальный подчиненный.

Журналисты спрашивали его:

— Вы любите власть?

— Нет.

— Совсем?

— Вы не поверите, совсем. Это инструмент, не менее, но и не более того. Уточню, воспользовавшись сравнением. Отношусь к ней примерно так, как хороший токарь к токарному станку и пианист — к роялю...

Корреспондент «Новой газеты» Алексей Поликовский очень интересно описал Чубайса уже в роли руководителя РАО «ЕЭС». Журналист сопровождал Анатолия Борисовича в деловой поездке в Благовещенск.

«Первые четыре часа полета салон, в котором летят журналисты и сопровождающие Чубайса люди, погружен в сон. Я оглядываюсь назад — закинутые головы, полуоткрытые рты, ощущение провала. В иллюминаторах черно... Но через некоторое время все вдруг меняется, как будто кто-то где-то включил рубильник. По проходу между креслами начинается циркуляция людей с папочками и бумагами. Они без извинений будят друг друга и тут же обсуждают какие-то пункты и строки.

Мужчины в белых рубашках при галстуках появляются из двери переднего салона, исчезают снова. Салон превращается в офис... Чубайс летит в переднем салоне, никто из нас по-прежнему еще ни разу не видел его, но его присутствие чувствуется — как присутствие невидимого магнита, организующего вокруг себя силовые линии...

Все люди вокруг Чубайса, все члены его команды как бы связаны с ним отношениями, в которые постороннему не проникнуть. В их улыбках и жестах, в том, с каким видом они исчезают в переднем салоне, чувствуется какое-то таинственное посвящение — понимаешь, что все они принадлежат к одному клану или ордену. Они знают, что можно спрашивать и как нужно вести себя при этом королевском дворе, а ты — нет.

Ожидание разряжается, когда — вдруг — Анатолий Чубайс бесшумной походкой, с отрешенным лицом проходит по нашему салону в хвост самолета.

Это высокий и статный человек, скорее блондин, чем рыжий. В жизни он выглядит крупнее и значительнее, чем на экране ТВ...

Он сидит в последнем хвостовом кресле, перед ним ноутбук с мягко светящимся экраном, и он с сосредоточенным лицом читает. Я прохожу мимо и оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что у него на дисплее. Ничего особенного: строчки писем. Он работает с почтой.

Самолет приземляется в пять утра в аэропорту Благовещенска. Ночь. Горстка встречающих у трапа. В свете прожекторов прямо на посадочной полосе выстроился ряд мощных японских джипов и белых «Волг». В ярком свете прожекторов, в порывах ночного ветра есть что-то тревожное, почти военное...

В Чубайсе, каким я его видел, действительно есть что-то от властного демона, одержимого собственной волей. Несколько раз — в гостинице вечером, в самолете, на пресс-конференциях — я делал эксперимент: подходил к нему и встречался с ним взглядом. Я его видел, а он меня нет. Взгляд у него холодный и невидящий. Чубайс смотрит сквозь человека, мимо него.

Его не меняющее выражение, застывшее, одутловатое лицо — маска власти. Это не лицо менеджера, который реагирует на жизнь и связан с ней сотнями нитей, — это лицо имперского наместника, князя, владетельной персоны, пребывающего над жизнью, вне ее...

Мне и в голову не могло прийти заговорить с ним. Он — выражением лица, усилием воли, излучением психики — создает вокруг себя невидимое, но физически ощутимое поле отталкивания, ледяное поле отчуждения...

Впрочем, кое-что можно увидеть и понять. Я подхожу совсем близко и смотрю ему в лицо. Это красное лицо человека, страдающего от температуры или повышенного давления. У него мешки под глазами. Но весь облик его — высокий рост, прямая спина, черная кожаная куртка, холодное властное выражение лица — как бы отталкивает и отвергает саму мысль о его возможной слабости...