Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

В четверг 24 мая, переслав Ване два пакета, Антон отправил его по Москве с поручениями. Марксу он отослал последние верстки и всю свою почту переадресовал на станцию Аксеново, в Андреевский санаторий. Доктор Варавка уже прислал ему телеграмму: «Милости просим. Место есть». Антон телеграфировал Ольге: «У меня все готово. Необходимо повидаться до часа, чтобы поговорить. Уезжаем в пятницу непременно». В тот же самый день Маша, не скрывая ревности, писала Антону: «Теперь позволь мне высказать свое мнение насчет твоей женитьбы. Для меня лично свадебная процедура ужасна! Да и для тебя эти лишние волнения ни к чему. Если тебя любят, то тебя не бросят, и жертвы тут никакой нет, эгоизма с твоей стороны тоже нет ни малейшего. <…> Окрутиться же всегда успеешь. Так и передай твоей [вычеркнуто: дусе] Книпшиц. Прежде всего нужно думать о том, чтобы ты был здоров. Ты, ради Бога, не думай, что мною руководит эгоизм. Ты для меня был всегда самым близким и дорогим человеком, и кроме счастья, я для тебя ничего другого не желаю. <…> Ты же сам воспитал меня быть без предрассудков! Боже мой, как тяжело будет прожить без тебя целых два месяца, да еще в Ялте! <…> Если ты не скоро ответишь мне на это письмо, то мне будет больно. Кланяйся „ей“»[518].

В день венчания Антон послал Ване пятьдесят рублей, настоятельно рекомендовав ему совершить путешествие по Волге в каюте первого класса. Матери он отправил телеграмму: «Милая мама, благословите, женюсь. Все останется по-старому. Уезжаю на кумыс. Адрес: Аксеново, Самаро-Златоустовской. Здоровье лучше». По словам Маши, на Евгению Яковлевну новость подействовала «ошеломляюще», однако Антон получил от нее ответную телеграмму: «Благословляю. Будь счастлив, здоров».

Утром 25 мая Ольга писала Маше: «Сегодня мы венчаемся и уезжаем в Уфимскую губернию в Аксеново, на кумыс. Антон чувствует себя хорошо, мил и мягок. В церкви будут только Володя [брат О. К.] с дядей Сашей (по желанию Антона) и еще два студента свидетеля. С мамой вчера была трагедия и объяснение из-за всего этого. Ночей не сплю, голова трещит, ничего не понимаю. Мне ужасно грустно и больно, Маша, что тебя нет со мной в эти дни, я бы иначе себя чувствовала. Я ведь совсем одна, и не с кем слова обо всем сказать. Не забывай меня, Машечка, люби меня, это так надо, мы должны быть с тобой вместе всегда. <…> Кланяйся матери. Скажи ей, что мне будет очень больно, если она будет плакать и мучиться из-за женитьбы Антона».

Три дня спустя, в ожидании парохода, Ольга поведала Маше подробности самого лучшего из когда-либо созданных Антоном водевилей: «Я не спала последней ночи, встала с сильной головной болью и натощак в 8 ½ часов утра отправилась к Туру доканчивать свой зуб <…> В два часа пообедала, надела беленькое платьице и поехала к Антону. С матерью все объяснилось <…> Я сама не знала до последнего дня, когда мы будем венчаться. Свадьба вышла преоригинальная. <…> В церкви не было ни души, у ограды стояли сторожа. К пяти часам я приехала с Антоном, шафера уже сидели на скамеечке в саду. <…> Я еле стояла от головной боли и одно время чувствовала, что или я расплачусь, или рассмеюсь. Знаешь, мне ужасно сделалось странно, когда священник подошел ко мне с Антоном и повел нас обоих. <…> Венчались мы на Плющихе у того батюшки, который хоронил твоего отца. От меня потребовали только свидетельство, что я девица, за которым я сама ездила в нашу церковь. <…> Мне страшно было обидно, что не было Ивана Павловича <…> ведь Иван Павлович знал, что мы венчаемся, Антон ездил с ним к священнику. <…> У нас хохотали над нашей свадьбой. Но когда я вернулась из церкви, наша прислуга все-таки не выдержала, и все гуськом явились поздравлять меня и подняли вой и плач, но я отнеслась благодушно. Уложили меня, причем Наташа, поросенок, все-таки надула меня <…> хотя я к ней посылала два раза – не принесла шелкового лифчика и батистовой шитой сорочки. В восемь часов поехали на вокзал, провожали все наши, тихо, скромно».

А в это время в Москве, собравшись на торжественный обед, который по просьбе Антона устроил актер Вишневский, изумленные гости гадали: что же случилось с новобрачными?

Часть X

Любовь и смерть

Уверяю вас, единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного.

В комнате стоял запах человеческого пота, лекарств, эфира, смолы – удушливый, непередаваемый запах, пропитывающий помещение, где дышит чахоточный.

Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.

Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога – как трость… Он говорит: «Что́, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»

Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его – как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.

«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —И ну плясать и стукать клювом в гроб!»

В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая,Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль… Всё прочее есть гиль».

Глава 75

Медовый месяц

июнь – сентябрь 1901 года

Наскоро пообедав у Анны Книппер, молодые отправились на вокзал. В Нижнем Новгороде Антона и Ольгу встретил доктор Долгополов. Он вручил им билеты на пароход: на нем им надо было плыть до Уфы, а оттуда на поезде добираться до станции Аксеново, недалеко от которой находился Андреевский туберкулезный санаторий. Доктор Долгополов, чьими усилиями Горького выпустили из тюрьмы по состоянию здоровья, привез Антона и Ольгу к сидящему под домашним арестом писателю. Дверь им открыл полицейский; еще один дежурил на кухне. Жена Горького в это время находилась в больнице – ей подошло время родить. Горький был оживлен, говорил не умолкая, а услышав от гостей, что они только что обвенчались, крепко хлопнул Ольгу по спине.

Затем доктор Долгополов посадил Антона и Ольгу на пароход, который по Волге и Каме доставил их на пристань под названием Пьяный Бор. Там молодоженам пришлось дожидаться пересадки – гостиницы в округе не оказалось, и они долго мокли под дождем, а рядом с ними надрывно кашлял чахоточный.

«Этого я Долгополову никогда не прошу. <…> В Пьяном Бору, а не пьяны. <…> Обстановка здесь ужасная», – докладывал Антон в письмах к знакомым. Ольга нашла избу, в которой, устроив на полу постель, они пытались спать; питаться пришлось соленой севрюгой. В пять часов утра молодых подобрал битком набитый пароходик, на котором для них не нашлось отдельной каюты. Пассажиры сразу узнали Антона и стали досаждать ему своим вниманием; кто-то предложил ему плед. Пароходик, пыхтя трубой, плыл вверх по реке Белой, змеей извивавшейся среди поросших лесом предгорий Урала. На солнце лицо Антона покрылось загаром, а у Ольги выцвела сшитая Машей розовая рубашка. Тридцать первого мая, проведя в пути два дня, молодые, чуть рассвело, сошли на пристани в Уфе. Они торопились на шестичасовой поезд, однако накануне неподалеку произошло крушение поезда, и путь был расчищен лишь к двум часам дня. В поезде их ожидала другая неприятность: в купе не открывалось окно, и даже вызванный столяр не смог с ним справиться, так что пять часов пришлось ехать в духоте. От станции Аксеново молодые на плетеных таратайках по ухабистой дороге добрались до санатория.

Когда они приехали, было уже темно. В санатории их дожидались письма, телеграммы, а также Анна Чохова, жена кузена Михаила, знакомства с которой Антон избегал лет пятнадцать[519]. При утреннем свете оказалось, что санаторий расположен в живописной местности – в березовом леске с пригорками и овражками, откуда открывался вид на уходящие за горизонт степи. Ольга в подробностях делилась с Машей первыми впечатлениями:

«Воздух был упоительный, благорастворение удивительное, <…> и тепло было к тому же замечательно. Здесь нас встретил доктор Варавка (славная фамилия?), повели нас в столовую, накормили, напоили и водворили. Тут случился курьез: Антон, знаешь, ездит со студенческим багажом; я ему говорила, что надо все брать с собой. Он уверял, что все можно купить на месте. Оказывается, здесь ни простынь, ни подушек не дают. <…> Ему прислал доктор свою. <…> Санаторий состоит из сорока маленьких домиков, двух домов по десять каморок и столовой, где находится и гостиная, и бильярдная, и библиотека, и пианино есть. Домики издали, по-моему, похожи на большие ватеры. В каждом из них две несообщающиеся комнаты, кругом галерейка узенькая, комнаты средней величины, все беленькие. Обстановка: стол, три стула, кровать жестковатая и шкафик <…> треножник с микроскопическим кувшином вместо умывальника. Как видишь – по-спартански. Кровати пришлют нам помягче, и зеркало я получила. Наш домик крайний, так что вид на степь отличный. <…> Утренний кофе нам приносят в комнату, в час мы идем завтракать, подают два горячих блюда, в шесть часов обед из трех блюд и в девять часов чай, молоко, хлеб с маслом. Вчера Антона вешали, и он начал пить кумыс, пока переваривает его хорошо, ест отлично и спит много»[520].