Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

плечу своих прежних учеников – соратников, а нынешних вынужденных сидельцев-бездельников, и обещал, – Скоро, ребята. Скоро!

Океанический прилив нового счастья

Ландыш, довольная и сияющая остатками света в синих глазах, который наполнял её у бирюзового водопада, вошла в спальню к мужу. Она свалилась на его постель и раскинула руки. Её бирюзовое платье казалось сотканным из воды того самого водопада, кружева казались пенным его обрамлением. Она разметала свои отросшие волосы по покрывалу, юная и точно такая же прекрасная, как и там, где она миловалась с Фиолетом. Или просто так казалось со стороны, а они, молодые и пользующиеся минуткой свободы, чисто по-дружески играли.

– Радослав! Как хорошо мне было на том бесподобном континенте! Как будто я попала домой на свой остров. Фиолет говорит, что у него такое чувство, что он никогда уже не улетит отсюда. Если, конечно, будет серьёзный повод так поступить. Он не стал объяснять, что за повод, но я подумала вот о чём. Не желает ли он вновь найти ту Белую Уточку и сделать её своей женой?

Радослав лег рядом с нею, разглядывая её как впервые. Она вдруг принюхалась к постели. – Тебе не кажется, – спросила она, – тут пахнет какими-то нездешними цветами? Или это я привезла в своём носу остаточный запах того континента? Может, у меня токсичная нейропатия как результат отравления какой-нибудь ядовитой пыльцой? Я её наглоталась, нюхая неизвестные ядовитые растения? Пожалуйста, встань. Я поменяю бельё, чтобы убедиться, что дело во мне, а не в самой постели.

Он послушно встал, удивляясь её обострённому обонянию, отлично зная, кто оставил тут свою метку. Чувство вины перед нею и чувство внезапного восхищения ею были слитно нераздельны. Он не дал ей довести уборку до конца и положил её на ком белья, нежно целуя как невинную невесту. Поскольку ничего другого и не хотелось. Пахучая «Лотос аромата» выпотрошила все наличные закрома, где и копится энергия для низших желаний. Да и не было в них нужды в данную минуту чистого восхищения, одновременного с радостью обладания ею как своей приближённой душой.

– Ты скучал? – удивилась она. – Ты целуешь меня так, как в те минуты, когда ещё не был моим мужем.

– Ты очень хороша, – сознался он, – ты похожа на фею чистой радости. Странно, но теперь я люблю тебя сильнее, чем в первые дни нашего сближения. Тогда как бывает наоборот. Ты стала бесподобной женщиной после того, как стала матерью…

И он оглаживал её как уникальное хрустальное изделие, на котором боятся оставить свои нечистые отпечатки, боятся уронить и повредить. Поймав момент своего всевластия над обычно тепло-хладным мужем, она требовательно заявила, – Радослав, я хочу, чтобы ты отдал мне кольцо с сияющим алмазом. Навсегда. Когда я его носила, ты очень сильно меня желал. А потом вошёл в какой-то будничный и даже скучный режим. Ты стал таким, как будто мы жили с тобою, как старик со своею старухой, ровно тридцать лет и три года. Если ты меня любишь, то докажи это. Принеси мне его! – Она ловила его губы и щекотала их своим язычком, – Любящий не бывает жадным. Ведь твоя жена, которая носила его, давно улетела на другую и недостижимую для нас планету Земля –2. Она считает тебя погибшим. Ты мой законный перед лицом всего нашего экипажа муж. Отец моей дочери. Нашей дочери. Или ты хочешь нашего разрыва? – последнюю фразу она коварно прошептала ему в ухо. – Я же отлично чую, что тут ночевала какая-то женщина. Кто она была?

– Никто. Звать никак. Тут ночевала Лотос из дома Андрея. – Он не хотел опускаться до примитивной лжи. Ведь он на самом деле ни разу не осквернил их общий дом блудом. Но не хотелось вводить Ландыш в курс дел ненужной Лоты, да и лень было говорить о ней, о её мечтах, наполненных множеством «ню», богатыми похотливыми мужчинами и прочим убожеством. Соврать было быстрее всего. – Отчего-то он захотел показать ей наш континент, где она никогда не была. А тебя он боится, потому и не приезжает к нам в гости.

– Боится? Да он на дух меня не переносит! Он нелюдим – тихушник! Он всех не любит. Кроме тебя и Кука. Расскажи, Радослав, какая она его Лотос Рассвета? Желтолицая и тощая, как и все они? Глаза узкие, в густых ресницах, бегающие и чёрные, как тараканы со множеством лапок. Они все ужасно неприятные. Да, Радослав? Правда, мастерицы они уникальные, трудолюбивые и опрятные невероятно. Я видела у Кука и Вики, как они вышивают целые картины на шёлке. Давай такую закажем для моей спальни? А ещё я хочу, чтобы и бельё постельное было вышито. Шёлковое белье так приятно холодит летом. Давай?

– Давай, – согласился он, порадовавшись тому, что будет заказчиком у Лоты. Пусть побольше заработает своих «ню».

– Я жалею Андрея, что ему приходится жить с такой женой. Но что вам, мужчинам, делать, если вы невозможные животные даже тогда, когда ваши головы космически развиты. Я бы, например, жила бы девственной тут, не полюби я тебя. А уж местного бы я точно не смогла бы полюбить. Радослав, – протянула она капризно, лаская его бороду, – мой бородач, я хочу немедленно примерить кольцо! Мою законную добычу. Пока ты мне его не подаришь, я тебе не уступлю… – при этом Ландыш уже успела снять своё бирюзовое платьице и осталась нагишом, какой и была у водопада. Прохладная белая и гладкая кожа в сумраке спальни опять показалась сотканной из водной субстанции, такую женщину даже ухватить покрепче было нельзя…

– Ах! – вздохнула она, – мне никогда не было так горячо внутри. Я как будто сгораю, испаряюсь, но мне нравится такой огонь. Он волшебный… И я чувствую себя облаком, летящим в лазури… Я люблю тебя!

– Родная, – прошептал он, – моя единственная и последняя…

До невнятности истёршийся оттиск всех впечатлений юности, молодости и более зрелого возраста, состоящий из наслоений памяти о разных женщинах, вдруг воплотился в ней как в уникальном изделии, где все их прежние особенности гармонично сочетались, переплетались. Дымчатые воздушные волосы и синие доверчивые глаза одной, весёлость и звонкость другой в сочетании с феерической стройностью, вдруг оформившейся в ней после рождения ребёнка. Ведь прежде она была тонка и бледна как закисший подросток с недоразвившимися бёдрами и маленькой грудью. А теперь она даже порозовела, напиталась красками, светом чужой золотой звезды, давшей ей что-то очень необходимое, отсутствующее на планете Пелагеи. А чистота, прозрачность всего её существа, настолько отчётливо заявившие о себе, когда он