То «заика», то «золотуха» - AnaVi

в нём… конверт с подписью: «Жить». Тут же вспоминая — и про его «собрата по несчастью» с не менее коротким, но и вполне однозначным посылом: «Лить». И нет, ей не жалко! Ни себя. Ни родителей. Ни этого «презента», который она оставила им в момент, когда её забирали в приют!.. «Карманные деньги». Которые она не потратила — копила: с надеждой на лучшее; и тут же — подготовкой к худшему! Он им был — куда нужнее и важнее, чем ей и… «её». Чем она же сама! Ведь и в нём — были деньги. Доходы!.. Когда и с ней же — лишь одни расходы и… Траты! В своём же и сама, для себя — забрала лишь свою фотографию: из первой группы детского сада — в бело-синем сарафанчике, с белым бантом и… аляпистой жидкой кудрявой чёлкой. Чтобы не забывать. Чтобы помнить!.. Что всё, что у неё было, есть и останется после всего, всех и вся — это она сама, «самая» и… для себя: та и той же всё «маленькой девочкой», что, может, была, а может, и не была в стекле и… напротив, но зато и всегда была — душой, «зеркалом» и… «под сердцем» же. Буквально!..

Развязка 2.

Девочка напротив — начинает плакать навзрыд! С каждым разом — лишь ещё сильнее подвывая, выстанывая и набирая громкость. Почти уже — и крича! И параллельно где-то, на очередном же витке своей истерики — ещё и бьёт само стекло снаружи… из зеркала же внутри! Девушка закрывает уши и глаза, а когда открывает — понимает, что малышка… так же всё и стоит напротив: но и теперь — будто и куда «живее»; хоть и касаться к ней и её же самой — ещё боится. Но и успокоить-то до конца — как-то надо: она же — всё ещё плачет и дрожит; вот-вот готовая и продолжить, уже и из-за разбитого стекла, как первый испуг и шок схлынет! И, собравшись, всё-таки дёргается к ней — прижимая её к себе, вжимая в себя и… сжимая же собой. И сама же затем ещё — начинает плакать за и вместе же с ней, продолжая держать её крепко, утыкая и утыкаясь же сама в её шею! Маленькое тельце — холодное. Неживое… Но — и не пугает!.. Ведь знает, что её — как бы и нет. И что это даже — скорее всего, а там «точно» и «именно»: сон. Но и чувствует желание — согреть. Спасти и… Спрятать. И делает — это! Когда же и обе успокаиваются — смотрит вновь и… в свои же глазки напротив. Улыбается!.. И лезет рукой уже не в правый, неосознанно даже и для себя, а в левый внутренний карман пальто, извлекая из него… то фото троих!.. Что и почему-то так и не осталось в коробке: хотя она помнила, что клала его туда — поверх вещей. Точно — «сон»! Так ещё — и «осознанный»! Отдаёт «копию» девчушке, подворачивая с двух теперь уже краёв, оставляя только серёдку и… себя-её же! Девочка улыбается во все свои имеющиеся четыре передних сверху и снизу зуба, принимая подарок. Мнёт его в своих ручках какое-то время, а затем разворачивает и… прижимает к себе, будто и плюшевого мишку обнимая! И девушка, всего на секунду опустив взгляд вниз, охает, видя теперь — только их двоих: и как сама, стоя, а при преломлении света и «сидя» за её спиной — обнимает её! Вновь смотрит на малышку — и резко просыпается!.. Видя теперь и в дверях же — лишь свою воспитательницу. А стекло в том месте, где оно и было, нет. «Как его — и не было»!..

Я хотела твою фамилию

(Cover — Мари Краймбрери)

Девушка сидит на крыше машины в свадебном платье: в тёмном павильоне и на фоне белого же экрана — с кадрами его выбора и примерки, приглашения гостей, семьи, родных и близких, друзей, подруг и знакомых, заказа зала и еды, алкоголя, тамады и развлекательной программы… И всё же это — вместе!.. Они — не верят в «приметы». Вдвоём!.. А верят — в них: «себя»! Но и пока не подходит время венчания, ЗАГС’а с алтарём и… её же одной — у него. А его — нет! Пять минут. Десять!.. «Нет» — в принципе. Не приехал же — даже. С другой! Как и сейчас же всё… И под ней. В машине!.. Пока и на фоне же всё — она в слезах и выбегает. Убегает и… Идёт так — по улицам!.. Дворам и площадям. Под дождём и… По лужам!.. Зато — в платье. Да!.. И с букетом! Дважды: «да». Машина же — ещё и освещена изнутри фиолетовым светом и крутится на подиуме-платформе, пока она поёт в его кожанке полулёжа-полусидя, то прижимаясь лбом и плача, то спиной и смеясь: время от времени — ещё и стуча руками по крыше! Затем — в ней появляется ещё и белый дым: ни капли не скрывающий собой и под себя же — их руки на стекле у водительского… и их влажные же разводы после! Кон-ден-сат. Да-да!.. А рядом с ней — такие же потерянные и одинокие, брошенные танцующие (не)пары: где-то — одни парни и в костюмах, где-то — и одни девушка… как она! Спускается с помощью них на багажник, почти и съезжая, открывает его с одного «совершенно определённого приложения-движения» тазом к нему, параллельно же и с тем, что происходит в салоне и куда «реалистичнее», со стороны же и всё той же (не)той, и достаёт… свой букет: с лицом того самого «хорошего парня», что и не нёс же за спиной и не прятал в рукаве ничего кроме, когда же напротив и оппонент, «напротив» же, нож! И, зычно хлопнув крышкой, отходит от машины, чтобы затем и при своих же кадрах с грязным и рваным платьем, «упавшим» букетом и на мостовой, под грозой и громом, перед этим отослав и послав добрую часть «Помочь» и «Подвезти», бросает цветы в экран, будто бы и «разбивая» его! После чего — осыпаются порванные фотографии и паспорта. Штампы и заявления о браке!.. Камера отъезжает. Резко зажигается белый свет и… Она — в «мягкой комнате» и смирительной рубашке!