Природа боится пустоты - Дмитрий Александрович Фёдоров

Определить размеры других планет, а также расстояния между ними оказалось на порядок сложнее. Этому препятствовало как отсутствие точных инструментов, так и закрепившаяся в умах философов пифагорейская идея о музыкальной гармонии, что управляет космосом (от этой мысли начали отказываться лишь к концу Средневековья). Уже Аристарх вычислил, что Солнце намного больше Земли и удалено от нас на почтенное расстояние, однако его цифры были много меньше истинных. Эратосфен и Гиппарх увеличили точность своих вычислений, но не внесли в общее понимание проблемы ничего принципиально нового. Если диаметр Луны и расстояние до нее оценивались более ли менее правильно, то удаленность и размеры Солнца определялись на основании почти произвольных допущений. Проблема находилась попросту вне досягаемости инструментальных возможностей античных астрономов, большинство которых вообще не верили, что Солнце может располагаться очень уж далеко.

Так или иначе, но фантастические идеи ранних философов об устройстве Космоса постепенно сменились механистическим моделям, основанным на реальных фактах, точных наблюдениях и сложных вычислениях. Если египетские и вавилонские жрецы рассматривали только плоские движения светил по небу, то греки сделали безусловный шаг вперед и начали строить орбиты небесных тел в пространстве. В этом вопросе, безусловно, лидировала александрийская школа, собиравшая лучшие умы со всего эллинистического, а затем и римского мира. Для всех, кто хоть немного разбирался в астрономии, стало очевидно, например то, что кометы никак не могут образовываться при соединении планет, поскольку последние всегда находятся на огромном расстоянии друг от друга, даже если нам визуально кажется, что они сблизились. С другой стороны вселенную все еще представляли как относительно небольшое пространство, ограниченное звездной сферой (хотя это и не означало, что за ней совсем ничего нет).

А самое важное, что все астрономические достижения эллинов обладали одной неприятной особенностью — они не позволяли делать точных расчетов, а, следовательно, составлять правильные гороскопы. Математики не могли дать астрологам (в основном это были одни и те же люди) точных положений планет в прошлом и будущем, а потому требовались принципиально иные геометрические модели, которые обеспечили бы, наконец, необходимую точность. И такие модели были построены.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. СУММЫ ВРАЩЕНИЙ

Почему греки занимались астрономией иначе, чем другие общества

До времени Александра Македонского греки плохо разбирались в том, что происходит на небе. По большей части им приходилось довольствоваться той информацией, которую отдельные любознательные (и состоятельные) философы могли получить у вавилонских или египетских жрецов. Насколько охотно они делились своей мудростью, сказать трудно. Взаимное проникновение культур, безусловно, существовало, но проявляло себя в торговых и религиозных вопросах, что же касается астрономии, то это было почти закрытые сведения. Ими делились неохотно. Неудивительно поэтому, что ранние воззрения греческих мыслителей на устройство космоса выглядели весьма скромно, а основной упор делался не столько на работоспособность предлагаемых систем, сколько на поэтическую убедительность и красоту.

Подобная ситуация, однако же, не могла оставаться неизменной, причем сразу по двум принципиально отличным причинам. Во-первых, развитие аграрного хозяйства и морской торговли требовали составления точных календарей и развития навигационных умений. А, во-вторых, по всему греческому миру стремительно распространялось вавилонское увлечение астрологией, что рожало спрос на специалистов, умеющих разбираться в движениях звезд и планет, но такие люди редко решались покинуть родные края и перебраться к эллинам. Первые серьезные греческие наблюдения за небом проводились в основном любознательными энтузиастами, хотя городская верхушка понимала значимость исследований движения Луны и Солнца для общественных нужд. После смерти Александра при дворах могущественных монархов стали появляться дома мудрости, самым блистательным из которых оказался Музей в Александрии, где лучшие греческие астрономы могли определять положение звезд и планет в замечательно оборудованных обсерваториях, получая щедрое финансирование от просвещенной династии Птолемеев.

Удивительно, но результаты этой работы оказались совершенно иными, нежели тех, что удавалось получать до греков. На первый взгляд это может показаться странным, ведь в обоих случаях речь идет о религиозных учреждениях (Музей являлся храмом муз), финансируемых из казны либо из собственных источников дохода. Однако имелось и существенное отличие. В Египте и Вавилоне за небом наблюдали не отдельные исследователи, получившие царское покровительство за свои таланты, а многочисленные профессионально обученные жрецы, составлявшие отдельное сословие. Первые их записи относились к временам глубокой древности, а суть храмовой службы заключалась в выполнении самих наблюдений, то есть в повторении ритуала. За долгие века были накоплены огромные объемы числовой информации, в которой благодаря усердной работе сотен жрецов-математиков удалось обнаружить определенные закономерности. Изначально никто не ставил себе задачи обязательно научиться делать такие вычисления, но оказалось, что это возможно. В результате к моменту расцвета греческой цивилизации египтяне и вавилоняне могли достаточно точно предсказывать дни затмений, а также и некоторых других астрономических явлений, не вдаваясь при этом в причины происходящего. Дата конкретного события строго следовала из последовательности небесных координат, зафиксированных на глиняных табличках.

Для греков все это выглядело чем-то вроде волшебства: они видели, что положение небесных светил можно рассчитать, но не обладали ни требуемыми данными, ни техниками их обработки. При этом восточные жрецы даже за деньги рассказывали эллинам очень немного, поэтому полагаться приходилось в основном на собственные силы. Для обычного человека даже несколько лет наблюдений за звездами — это уже большой срок, а если удавалось накопить записи за десятилетия, то эллины полагали объем материала вполне достаточным. Вероятно, в Вавилоне, вообще ничего не смогли бы сделать со столь неточными и ограниченными данными, но греки об этом не знали: им было известно лишь то, что решение существует, а искать его они стали там, где удобно. Раз уж космос подчинен математике, то нужно лишь отыскать такую модель, которая совпадет с несколькими имеющимися наблюдениями. Вообще говоря, такой подход мог оказаться бесплодным, но для астрономии он сработал (а вот для астрологии — уже нет).

Одновременно и по схожим причинам в греческом мире стремительно развивалась геометрия, ставшая прочным фундаментом для первых математических систем, которые пытались объяснять устройство вселенной хотя бы на качественном уровне. Позже, когда александрийские ученые начали использовать точнейшие инструменты и собирать всю накопленную эллинами информацию, метафизические рассуждения окончательно отошли на второй план, и астрономия превратилась в строгую математическую дисциплину, построенную на прочном фундаменте наблюдений. При этом греки использовали в основном только те данные и наработки, которые были собраны их предшественниками, хотя едва ли к тому моменту все еще имелись серьезные препятствия для того, чтобы раздобыть египетские или вавилонские звездные таблицы. Сложность тут состояла в первую очередь во взаимном нежелании греков, египтян и вавилонян