Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава сорок первая

Богач-сановник вечно процветает:Под окнами чиновники толпятся,Он должность как Ван Дао[612] занимает,С Ши Чуном[613] — богачом готов тягаться.Спит при свечах за пологом тяжелым,И бедрами пред ним красотки вертят…Мелькают годы праздником веселым,И некогда задуматься о смерти.

Так вот, не прошло и двух дней, как портные сшили все наряды. Двенадцатого Цяо снова прислали слугу с напоминанием о приглашении. Утром того же дня Симэнь отправил подарки, и Юэнян, сопровождаемая остальными женами и старшей невесткой У, в шести паланкинах отбыли в гости. Только Сунь Сюээ осталась домовничать. Одни малые носилки были даны кормилице Жуи с Гуаньгэ, другие — жене Лайсина, Хуэйсю, которая должна была захватить с собой одежды для хозяек.

Симэнь сперва распорядился, чтобы приглашенный Бэнь Дичуанем мастер присадил потешные огни и хлопушки, развесил в зале и крытой галерее фонари, а потом велел слуге сходить к императорской родне Ванам и позвать актеров, но рассказывать об этом подробно нет надобности.

После полудня Симэнь зашел к Цзиньлянь. Ее дома не было. Чуньмэй угостила его чаем и накрыла стол.

— На четырнадцатое приглашены знатные дамы, — говорил ей Симэнь, садясь за стол. — Вам всем четырем тоже надо будет приодеться. Будете вино разливать.

— Пусть остальные разливают, — отвечала, прислонившись к столу, Чуньмэй, — а я даже и показываться-то не собираюсь.

— Это почему же?

— Да потому что матушки будут в новых нарядах красоваться, а мы, замарашки, в чем покажемся? К чему людей смешить?

— Но ведь у каждой из вас есть и наряды, и украшения — жемчуга, цветы…

— Голову украсим, а себя чем прикроем? Старьем, что ли? Нет уж, нечего позориться.

— Хозяйкам обновы, а тебе ничего, — засмеялся Симэнь, — вот отчего ты и не в духе, болтушка. Ну, ладно, не тужи. Позову портного. Дочке будет шить, а заодно и вам. Каждой по парчовой безрукавке и по атласной кофте с юбкой.

— Меня с ними не равняй, — заявила Чуньмэй. — Мне надо будет еще белую шелковую юбку и ярко-красную парчовую безрукавку на подкладке.

— Если б тебе одной, а то и дочь запросит.

— Да не будет она просить! У нее и так есть. Это у меня надеть нечего.

Симэнь взял ключи и пошел наверх. Он вынул атласу на пять кофт и юбок, парчи на две безрукавки и кусок белого шелку на два халата. Ярко-красные парчовые безрукавки предназначались только для дочери Симэня и Чуньмэй; служанки Инчунь, Юйсяо и Ланьсян должны были удовлетвориться ярко-красными кофтами из отделанной золотом парчи и голубыми длинными юбками. Симэнь опять позвал портного Чжао и передал ему материал на семнадцать обнов. Кусок желтого ханчжоуского флера пошел на изготовление поясов.

Довольная Чуньмэй целый день угощала Симэня вином, но оставим их вдвоем.

Итак, прибыли Юэнян и остальные жены в гости к Цяо. Надобно сказать, что жена Цяо пригласила в тот день жену ученого[614] Шана, из соседей — жену цензора Чжу и сватьюшку Цуй, двух племянниц — Дуань Старшую и жену У Шуньчэня, Чжэн Третью. Для услаждения пирующих позвали двух певиц.

Услышав о прибытии Юэнян и остальных жен Симэнь Цина, госпожа Цяо вышла к парадным воротам и проводила их во внутреннюю залу, где во время приветствия называла Юэнян «тетушкой», Цзяоэр — «тетушкой Второй» и так каждую по старшинству, пока не дошла до супруги У Старшего. После того как она представила прибывших женам ученого Шана и цензора Чжу, начались взаимные приветствия. Низким поклоном встретили жен Симэня племянницы хозяйки — Дуань Старшая и Чжэн Третья. Наконец гостьи заняли свои места.

Подали чай. Появился сам господин Цяо и, раскланиваясь, поблагодарил прибывших за подарки. Хозяйка пригласила всех в свои покои, где они сняли верхнюю одежду и стали пить чай. Каких только изысканных сладостей не было на изящно сервированном столе! Воздушные пирожные и пирожки с фруктовой начинкой, сладкое печенье и всевозможные фрукты.

Кормилицу Жуи и Хуэйсю угощали в отдельной комнате, где они смотрели за Гуаньгэ.

После чаю гостьи вернулись в залу. Кругом на ширмах красовались павлины, на тюфяках пестрели лотосы. Посредине стояли четыре стола. Юэнян усадили на почетное место, за ней расположились супруги ученого Шана, У Старшего и цензора Чжу, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и госпожа Цяо. За столом рядом сели Дуань Старшая и Чжэн Третья. Сбоку встали прибывшие от ученого Шана певицы.

Начался обед. Подали блестящего, как хрусталь, гуся, и Юэнян одарила поваров двумя цянями серебра. Потом на столе появились вареные свиные ножки, и Юэнян выложила еще цянь. Столько же вручила она поварам и после жареной утки. Госпожа Цяо наполнила чарки и поднесла сперва Юэнян, потом жене Шана.

Юэнян вышла из-за стола и удалилась переодеться. За ней последовала Мэн Юйлоу. В хозяйкиной спальне Жуи присматривала за Гуаньгэ. Он лежал на тюфячке. Когда рядом с ним положили новорожденную семьи Цяо, Чжанцзе, младенцы сразу потянулись друг к дружке ручонками и начали резвиться, чем привели в восторг Юэнян и Юйлоу.

— Ну, чем не пара, а? — воскликнули они.

Тут в спальне появилась старшая невестка У.

— Тетушка, полюбуйтесь-ка, что за парочка! — позвали ее обе женщины.

— Что за прелесть крошки! — восхищалась тетушка У. — Как ножонками сучат, а ручонками-то что выделывают! До чего ж похожи на молодую чету!

В комнату вошла госпожа Цяо, а за ней и остальные гостьи. Услышав, что сказала жена У Старшего, госпожа Цяо заметила:

— Мы, почтенная сударыня, не смеем даже мечтать о соединении узами родства со столь именитым родом, — она обернулась к Юэнян, — который имеете честь представлять вы, тетушка.

— Напрасно вы так говорите, сударыня! — отвечала Юэнян. — Давайте лучше не будем разбирать, кто такая моя сестрица или госпожа Чжэн. Я была бы не против породниться с вашим домом, и мой сын, полагаю, не унизит престижа вашей барышни.

— А ты что скажешь, сестрица? — толкнув Пинъэр, спросила Юйлоу.

Пинъэр молча улыбалась.

— Если вы не согласитесь, свашенька Цяо, я на вас обижусь, — заявила госпожа У.

— Но хватит скромничать, соглашайтесь же! — уговаривали госпожу Цяо жена ученого Шана и жена цензора Чжу. — А то вы ставите почтенную госпожу У в неловкое положение. Чжанцзе ведь родилась в одиннадцатой луне?

— А мой сын в шестой луне двадцать третьего дня, — сказала Юэнян. — Значит, на пять месяцев старше. Чем не пара!

И гостьи, не дожидаясь договоренности обеих сторон, подхватили госпожу Цяо, Юэнян и Пинъэр и повели их в залу, где по обычаю у каждой из них было отрезано по куску от полы. О помолвке сообщили господину Цяо. Он поднес на блюде фрукты и три куска красного шелку, потом налил каждой по чарке вина. Юэнян велела Дайаню и Циньтуну тотчас же доложить Симэню, и тот прислал два жбана вина, три куска атласу, мотки красного и зеленого шелка, выделанные из золотых нитей цветы и четыре короба фруктов и сладостей. Сватьи украсили себя красными цветами. Пир продолжался.

Загорелись узорные свечи и раскрашенные фонари. Залу наполнил благоуханный аромат. Певицы радостно улыбались, и в обрамлении алых уст сверкали белизною зубы. Они взяли в руки лютню и цитру, и, нежно коснувшись струн, запели цикл романсов на мотив «Бой перепелов»:

Там зимородки на гардинах,И утки глядят со стрехи,Там шторы в блестящих павлинах,В священных цветах тюфяки,Колышется газовый полог…Курильница-утка дымится,Светильники блещут парадно,У окон — парчовые лица, —Хоромы министра обрядов.Он зять государя, он молод.

На мотив вступления к «Лиловому цветку»:

В шатре правитель знатный,Меня к нему зовут.У стражника булатныйКлинок из царства У.Обласкан гость высокий,В дворцовый вхож уют.Искусницы-красоткиВокруг него поют.Все вычурно и броскоВ распахнутом дворе,Бьют кастаньеты жесткоВ ритмической игре.Размытый, будто снитсяСвирели Шуня всхлип,[615]Красавиц вереницыК гостям склоняют лик.И лютни серебристы —Напев любви журчит,И яшмовые кистиЛаскают струны цитр.

На мотив «Листья пальмы золотой»:

Вижу я пламя светильников ясное,Пенится в кубках вино бесподобное,Как величав, как изыскан прекрасный мой!В тень притаюсь, налюбуюсь я допьяна!На мотив «Шуточной песенки»:Уж пять возрождений прошло,А мне все забвений нет.Бурьяном веков поросло.Хронометр — дробь кастаньетГде ива с твоим жеребцом?Иссохла — другие растут.Где встретиться с милым лицомМеж новых любовных пут?Во сне горы Солнца вершиной-резцомПрорезали пленку туч,И ливень явился бессмертья гонцомВ ущелье с небесных круч.

На мотив «Алеет персик»: