ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

По всей вероятности Рейган все-таки не отказывался от своего убеждения в том, что „империя зла” по-прежнему существует и что марксизму-ленинизму уготовано место на свалке истории, но теперь он проникся верой в то, что Горбачев искренен. Позднее, прибыв в Лондон, президент скажет о нем: „Он серьезный человек, стремящийся к серьезным реформам”.

Чего же добивался „серьезный человек”, приглашая в Москву главу великой заокеанской державы? Прежде всего ему нужно было еще раз доказать, что, несмотря на то, что его страна в глубоком кризисе, он может вести дела с президентом Соединенных Штатов на равных. Но ведь именно этот кризис и заставил его пойти на сокращение ядерного арсенала. Это было своего рода платой за улучшение отношений, без чего нельзя было рассчитывать ни на западные кредиты, ни на расширение торговли, а без этого нечего было и думать о выходе из кризиса. Крут замыкался. Кризис вынуждал на уступки, но без уступок нельзя было выйти из кризиса. Впервые в истории за столом переговоров встретились две державы, одна из которых, претендуя на равенство с другой, в то же время выступала в роли просителя. Впервые в истории одна из ведущих держав мира, открыто признав провалы своей экономики, продолжая закупать у своего основного противника продовольствие, в то же время вела переговоры с ним на равных, оставаясь военной силой, с которой ее партнер по переговорам вынужден был считаться. Разумеется, в Вашингтоне прекрасно понимали, что речь шла только о военном равенстве, что только баланс ракет давал Советскому Союзу право, в экономическом отношении остававшимся на уровне стран „третьего мира”, вести переговоры с Америкой на равных.

Даже то, что Горбачеву не удалось склонить президента к отказу от космической программы обороны, добившись при этом улучшения отношений, можно было рассматривать как его успех. В конце концов, если Америка настроена дружелюбно, шансы на то, что она сама откажется от космической программы обороны или, по крайней мере, не станет осуществлять ее столь интенсивно, намного увеличивались. К тому же, чтобы настроить президента дружелюбно, хозяин готов был кое-чем и поступиться. Он уже давно понял, что война в Афганистане проиграна. И потому незадолго до прибытия Рейгана было объявлено о начале вывода советских войск с афганской территории. Поражение было признано официально.

Из трех предыдущих встреч с американским президентом Горбачев вынес впечатление, что лучший способ расположить его — перевести серьезнейшие проблемы в плоскость человеческих отношений. Зная о религиозности Рейгана, Горбачев так часто в разговоре вставлял слово „Бог”, что американский гость засомневался: а не имеет ли он дело с

прячущимся за партийный билетом тайным верующим?

Свое главное внимание прибывшая в советскую столицу армия иностранных журналистов сосредоточила на главных персонажах встречи на высшем уровне, но они также с интересом наблюдали за развитием взаимоотношений между Нэнси Рейган и Раисой Горбачевой, которая к тому времени уже получила у советских граждан прозвище „царицы”. Она и вела себя так, как, по ее мнению, следует вести себя царице. Еще при первой встрече в Женеве Н. Рейган была поражена тем, что с сопровождающими ее охранниками она обращалась как со своими холопами. Когда ей не понравилось кресло, в котором она сидела, она, щелкнув пальцами, подозвала к себе одного из кагебистов и приказала подать другое. Через несколько минут опять щелчок пальцами, и опять ей подали другое кресло.

— Я не могла поверить своим глазам, — вспоминала потом об этом эпизоде Н. Рейган.

Внимание журналистов к женам главных участников встречи отнюдь не было праздным. Поведение жен в какой-то мере помогало понять и психологию мужей. Ведь трудно было бы представить, что тематика бесед между Н. Рейган и Р. Горбачевой не была продумана заранее. Жена генсека должна была знать, что жену президента специально готовили к московскому визиту, что ее проинформировали о положении в Советском Союзе. И несмотря на это она обрушивает на Н. Рейган поток нескончаемых славословий коммунистической системе и восхваляет правильность теории марксизма-ленинизма. И это в то время, как Н. Рейган находилась в Москве и сама могла убедиться в том, что собой представляет советская система. Следовало ли ей и пустые полки магазинов отнести на счет преимуществ этой системы и научной непогрешимости марк-сизма-ленинизма? Были ли поучения Р. Горбачевой укоренившейся глупостью или ложью, нацеленной на то, чтобы именно своим неприкрытым несоответствием действительности ошеломить собеседника и ставшей второй натурой? В какой степени продолжал верить в правильность высказываний жены сам генсек, в интервью американскому телевидению признавший, что обсуждает с ней все, из чего следовало, что и ее взгляды для него секретом не являлись?

Хотя наводнившие Москву по случаю встречи в верхах журналисты в своих репортажах указывали, что никаких зримых результатов экономических реформ на продовольственных полках не видно, и описывали бесконечные очереди за продуктами, на приеме в Грановитой палате, устроенном четой Горбачевых, никакой нехватки не ощущалось. Меню не уступало царскому, когда по удивительному совпадению за семьдесят пять лет до того, в мае 1913 года, в Кремле был дан торжественный обед

в честь прибывшего в Москву императора. На сей раз в лежащей перед гостями карточке значилось:

Икра зернистая Расстегаи слоеные Ассорти рыбное с лимоном

Филе из индейки, запеченное с фруктами

Уха по-суздальски Спаржа со сливками Судак отварной с крабами

Вырезка телячья тушеная с овощами

Фруктовый крем-парфе с орехами

Фрукты Чай, кофе Торты, пирожные

Вина:

«Манави» (грузинское белое) урожая 1985 г. «Мукузани» (грузинское красное) урожая 1985 г.

Советское

шампанское-брют

Коньяк армянский «Юбилейный» урожая

1977 г.

В Кремле обменивались обычными в таких случаях тостами, под покровом вежливых слов скрывая суть того, что действительно хотели сказать оба главных участника встречи, подводя ее итоги.

— Позвольте мне сказать, что стремление к устранению разногласий не значит отказ от различий, — говорил Горбачев, что следовало понимать как выражение недовольства поучениями президента по поводу прав человека.

— Мы осознаем, что по ряду важнейших проблем у нас по-прежнему существуют серьезные разногласия, — говорил президент, и это означало, что он не намерен отказываться от своей программы космической обороны.

Уже после начала московской встречи Сенат ратифицировал Договор о ракетах средней и ближней дальности. Этот первый за минувшие 15 лет американо-советский договор, ратифицированный обеими державами, утверждал за Рейганом место первого в истории президента, добившегося сокращения ядерного оружия.

Хотя накануне московской встречи было много разговоров о том, что вот-вот будет сделан значительный шаг вперед на переговорах о сокращении арсенала стратегических ядерных ракет, этого не произошло. Моста через огромный разрыв, отделяющий позиции обеих держав, перекинуть не удалось. Для Горбачева это был важный вопрос. Сокращение ядерных ракет при огромном советском превосходстве в обычных вооруженных силах сохраняло бы преимущество за Советским Союзом и помогло бы ему освободить необходимые для экономической передышки средства.

Однако американские гости могли рассматривать это и как своеобразный ход генсека, стремящегося продемонстрировать своим „домашним” противникам, что он так же, как и они, намерен защищать интересы империи, хотя расходы по ее сохранению обходились его стране почти в

5 0 миллиардов долларов в год. Ведь он же не соглашался на сокращение армии. Потребуется еще несколько месяцев, прежде чем он придет к заключению, что политические и пропагандистские выгоды сокращения советских войск в Европе перевешивают опасность домашней оппозиции. Он объявит о желании сократить свою армию, хотя и в незначительном объеме, когда в декабре выступит в ООН.

Конечно, большое значение для Горбачева имело то, что во время московской встречи постоянно повторялись слова „гласность” и „перестройка”. Без них не обходилась ни одна иностранная телевизионная передача, ни одна газетная статья, посылаемая из Москвы западными журналистами. И это так или иначе привлекало внимание и к Горбачеву и к его политике. Прекращение глушения иностранных передач дало возможность советским гражданам ознакомиться как с западными, так и с советскими оценками этой политики. Советские оценки, в основном, были благоприятны. Иначе и быть не могло, поскольку почти все выступавшие были ее сторонниками. Голос Америки услужливо предоставлял трибуну известным советским пропагандистам, еще совсем недавно чернившим Америку, но теперь вдруг как по команде сделавшими крутой разворот и начавшим говорить о необходимости разрушения „концепции врага”, жизненно важном значении горбачевской перестройки для всего мира, для американо-советских отношений. Выступления по американскому радио создавали им своеобразный ореол. Уже сам факт, что их голоса звучали из-за океана, вызывал к ним больше доверия, придавал им легитимность. Занимая эфирное время, они тем самым не давали возможность использовать его для других передач. Низкое профессиональное качество руководства отделом вещания Голоса Америки на Советский Союз, и русской службы в особенности, его общая и политическая безграмотность обеспечили успех этой советской пропагандистской кампании.