ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

До Октябрьского переворота Ленин утверждает, что „у нас есть „чудесное средство” сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат... Это... привлечение трудящихся... к повседневной работе управления государством... Мы сможем сразу привлечь в государственный аппарат миллионов десять, если не двадцать человек, аппарат невиданный ни в одном капиталистическом обществе”.

После переворота он пишет совсем иное: „Мы слабы и глупы... на необъятных пространствах царит дикость и полудикость и самая настоящая дикость”. Он так же, как и его наследник в середине 80-х годов будет сетовать на недостаток нужных кадров.

Призывая вернуться в „золотой ленинский век” советской власти и „дать больше социализма”, говоря, что для него источником вдохновения служит „ленинский идеал социализма”, Горбачев забывает о том, как определял социализм Ленин, писавший, что „социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическся монополия”.

Перед революцией Ленин доказывал, что Россия уже находится в стадии монополистического капитализма и потому в ней существуют все условия для перехода к социализму. Через четыре года он обрушивается на тех, „кто не понимает, что „никакой материальной базы для социализма в России нет”. „Мыслимо ли осуществление непосредственного перехода от этого преобладающего в России состояния к социализму... Неужели не ясно, что в материальном, экономическом и производственном смысле мы еще в преддверии социализма не находимся’,’-полемизирует он.

А занимавший в то время второй по значению пост в стране Троцкий выражается еще более откровенно. За год до введения НЭПа, предложив записать всех трудящихся в трудармии, он советует отбросить „буржуазный предрассудок” о том, что принудительный труд всегда непроизводителен, поскольку именно он лежит „в основе нашего хозяйственного строительства, а, стало быть, и социалистической организации труда”.

Каждая эпоха по-разному определяет дикость. То, что преподносится как достижение, когда сравнивается с тем, что некогда было в России, предстает совсем в ином свете на фоне достижений тех стран, с которыми СССР соперничает. В этом случае в отношении того, что Ленин называл „дикостью”, изъясняющиеся более вежливо предпочитают пользоваться словом „отсталость”. Но вряд ли от этого меняется суть, если академик Аганбегян приводит такие цифры. „В 1987 году 17 проц. всех советских семей не имело ни отдельной квартиры, ни дома, и большинство жилищ не отвечает современным требованиям; рост производства сельскохозяйственных продуктов за последние 20 лет непрерывно сокращался, упав в 1981 году на 5—6 проц., а продажа водки за тот же период увеличилась в два, а вина — в четыре раза; детская смертность за те же 20 лет возросла в полтора раза, достигнув 10,8 проц. К 1985 году решено было прекратить выпуск 71 проц. машиностроительных станков и оборудования как не отвечающих мировым стандартам”.

К этому следует добавить то, о чем стали писать советские газеты:

об ухудшающихся санитарных условиях, о не выдерживающих расписания поездах, о плохой работе почты. Согласно расчетам ученых, Советский Союз — одна из немногих стран мира, где вследствие недостаточной гигиены и плохого питания рост людей снижается и сокращается продолжительность жизни.

Как заметил глава отдела американской внешней политики Института США и Канады Академии наук СССР Г. Трофименко, о необратимости перестройки можно будет говорить только тогда, когда „исчезнут очереди, когда у людей будет жилье и решена будет проблема здравоохранения”. Когда это произойдет и произойдет ли вообще — неизвестно. Поэтому для большинства советских граждан „перестройка” остается очередным лозунгом, как сталинские пятилетки, как хрущевская целина, как призыв „догнать и перегнать Америку”. В свое время и они преподносились как ключ к решению всех проблем. Стоит только поднатужиться, пожертвовать еще немногим, потерпеть еще недолго, — и все будет прекрасно. Но воз, как говорится, и ныне там.

Таковы достижения „развитого социализма”. Но если отбросить иронию, то именно таким и должен быть”развит ой социализм,”построенный ленинской партией.

Ответ на вопрос, почему это произошло, следует искать все в том же „золотом ленинском веке”. Для того чтобы понять, что происходит в Советском Союзе во второй половине 80-х годов, надо вернуться в 20-е годы. В истории страны нечто подобное уже происходило.

Собравшиеся на XI съезд делегаты были озадачены заявлением Ленина о том, что „политической власти у нас совершенно достаточно. Экономической силы в руках пролетарского государства совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает?” И в то же время в стране уже год как проводится новая экономическая политика, которая для Ленина является громадным шагом назад от коммунизма. Первая попытка немедленного введения коммунизма потерпела провал. Пришлось отступать. Но, отступая, Ленин требует от того же самого, одобрившего НЭП X съезда,принятия и резолюции о „Единстве партии”, запрещавшей всякую фракционную деятельность и грозившей за нарушение ее исключением.

Понимая, что НЭП приведет к большей свободе в стране, вышедшей из состояния перманентного голода, принесенного большевиками, вождь уничтожает последние остатки свободы внутри партии. И, как показали последующие события, вполне логичным в свете этого предстает и назначение генеральным секретарем Сталина. С тех пор партия становится послушным орудием в руках генсека. Это его партия, она служит ему и слушается только его, она не способна предпринять ничего против генсека, даже тогда, когда страна оказывается на грани катастрофы, как показывает пример с Брежневым.

В отличие от своего будущего последователя Гитлера, который, захватив власть и поставив нацистов во главе всех правительственных учреждений, не допустил их вмешательства в экономику, Ленин не оставил экономику России в руках специалистов, а передал ее в управление партии.

Когда речь шла о его собственном здоровье, он выражался довольно откровенно. Не доверяя медицинским знаниям врачей-коммунистов, он советует Горькому: ,Дорогой Алексей Максимович, известие, что Вас лечит новым способом большевик, хотя и бывший врач, меня, ей-ей, обеспокоило. Право же, в 99 случаях из ста врачи-товарищи — ослы, как мне сказал хороший врач. Уверяю Вас, что лечиться (кроме мелочных случаев) надо только у первоклассных знаменитостей. Пробовать же на себе изобретение большевика — это ужасно”.

Но когда речь шла о здоровье всей страны, тут предпочтение отдавалось теоретическим схемам, а не здравому смыслу. Это типично для коммунистов. Им всегда мешает реальность, которая никак не хочет укладываться в прокрустово ложе марксистских теорий. Факты все время путаются у них под ногами. Вся ленинская система была борьбой с ними, была построена на их отрицании.

Только страх потерять власть, вызванный охватившей Петроград в феврале 1921 года волной забастовок и демонстраций рабочих и Кронштадтским восстанием, участники которого, как признал в припадке откровенности Ленин, „не хотят нашей власти”, заставили его отступить и ввести НЭП.

Но сделал он это только после того, как довел страну до полного разорения. Советский экономист В. Селюнин привел такие цифры: „В 1920 г. сравнительно с 1917-м добыча угля снизилась в 3 с лишним раза, выплавка стали — в 16 раз, производство хлопчатобумажных тканей — в 12 раз, выработка сахара — в 10 раз и т. д. Годовое производство стали на душу населения упало до полутора килограммов, на 50 человек населения производили одну пару обуви. В том же 1920 г. рабочие Москвы, занятые самым тяжелым физическим трудом, получали в день 225 грам-сов хлеба, 7 граммов мяса или рыбы, 10 граммов сахара. Недород 1921 г. поставил страну на край бездны”.

Цена на хлеб только за один год — с 20-го по 21-й — возросла в 11 раз! Город продолжал жить на скудном пайке, который раньше объясняли трудностями военного времени и который теперь власть сохранила, используя его как средство воздействия на массы, как орудие власти над народом. Запасы страны были исчерпаны. Урожаев последних двух лет оказалось недостаточно. Наступила тяжелая зима 21—22-го г. Страну поражает голод. Ленинский НЭП пришел слишком поздно для

5 млн. 53 тысяч погибших от голода, согласно данным советского Центрального статистического управления. Количество жертв было бы несомненно больше, если бы не международная помощь. В расцвет своей деятельности Американская организация помощи — АРА, возглавляемая будущим президентом Соединенных Штатов Гербертом Гувером, кормила, как пишет Большая Советская Энциклопедия 1926 года, около 10 млн. человек. Но что характерно, едва опасность уменьшается, как советский режим вспоминает о своих методах.