Бог из глины - Иннокентий Соколов

(Дай только опуститься до самого дна, и там мы наверняка что-нибудь придумаем крошка. Я оттолкнусь обеими ногами и выберусь из этого гребаного дерьма, залезу на мостик и буду наблюдать, как на черной глади расплывается кровавое пятно…)

Надежда замерла. Она все еще видела, как вверху становится все прозрачнее и тоньше маленький белый кружок света. Адский холод проник в душу, и хотелось отдаться ему, закрыть глаза, позабыв обо всем.

(Вот так вот, детка, ты сделала все, что смогла, и теперь самое время завершить свой путь. Пусть даже совсем не так, как хотелось бы тебе…)

Что-то мелькнуло в воде, и огромная тень на миг закрыла расплывающийся, призрачный лунный свет. Надежда успела заметить, как тускло блеснула во тьме бронзовая чешуйка.

(Это Жданов-Рыба, она не сделает тебе ничего плохого. Раньше она была плохой, а сейчас нет…)

Надежда замерла от простой и ясной мысли, что пришла в голову — это твой единственный шанс, подруга, упустить который нельзя!

Она схватила существо за лапы. С таким же успехом можно было продолжать погружение в бездну, даже не делая попыток вырваться из его смертельных объятий. Существо, словно прочитав мысли, сжало ее с удвоенной силой так, что изо рта Надежды вырвалась стайка мелких пузырьков. Сразу же зазвенело в ушах, а во рту появился отчетливый вкус крови. Надя поняла, что если не вдохнет сейчас, то ее просто вывернет наизнанку, на радость существу.

(Только не вздумай сделать это на самом деле. Это будет последнее, что ты сможешь сделать — вода заполнит легкие так быстро, что ты даже не поймешь что произошло. Вот только от этого не станет легче, поверь…)

Она из последних сил попыталась согнуть ноги в коленах. Существо поняло ее намерения и попыталось сжать ее еще сильнее. Вот только оно так же не могло дышать, и на этот раз Надежда ощутило, что хватка существа ослабла.

С трудом Надежда все же сумела чуть оторвать его от себя и тут же просунула между ними согнутую ногу. Существо взвилось. Оно пыталось заверещать, но только выпустило остатки воздуха из широкой, покрытой шерстью груди. Воспользовавшись его замешательством, Надежда просунула вторую ногу. Существо тут же пришло в себя, и освободило одну руку, пытаясь нащупать ее горло.

(Я разорву тебе глотку, и вырву лживый язык. Пусть он останется кровавым трофеем, единственным напоминанием о тебе, толстая дурочка!)

Надежда с силой разогнула ноги и сумела оторвать от себя существо-страшило. Она оттолкнула его и рванулась вверх, отчаянно работая руками и ногами. Последнее, что она сумела разглядеть, перед тем как вынырнула на поверхность — темный рыбий силуэт метнулся к обезумевшему от ярости существу.

Она выскочила из воды, жадно вдыхая воздух. Он был прекрасен — несмотря на то, что его насквозь пропитал запах гниющей тины. Сырой, холодный, благословенный, он был полон жизни. До мостика было рукой подать, и она ухватилась слабеющими пальцами за бортик, молясь только об одном — чтобы не соскользнули пальцы, и ей не пришлось бы снова погрузиться в леденящее безмолвие старого пруда.

Казалось, прошла целая вечность, после того, как она вырвалась из темной бездны. Когда Надя немного пришла в себя, она попыталась подтянуться. С трудом она сумела подтянуться и, пыхтя от усердия, отчаянно работая локтями, забралась на мост до пояса. Отдохнув немного, она попыталась забросить ноги. С пятой или шестой попытки ей это удалось, и она растянулась на мокрых досках, хватая воздух ртом, словно рыба.

Потом ее вырвало.

Она поползла по мостику, после чего ее вырвало вновь…

Надежда упала на живот, отчего мост жалобно скрипнул, а потом, что-то громко плеснулось и по зеркальной глади пруда, в которой отражалась половинка луны, что кокетливо выглядывала из-за тучи, пошли огромные круги.

Надя приподняла голову.

(Ага, детка, а ты уже подумала, что все закончилось? Нет, ты же столько раз видела подобное в кино — все начинается только после того, как закончится, и если ты решила, что можешь сползти с этого гребаного мостика целой и невредимой — то вот что я тебе скажу, крошка — даже и не думай!)

Жданов-Рыба вынырнула из глубин, крепко сжимая в пасти орущее, молотящее когтями существо. Надежда с ужасом увидела, что оно цело и невредимо, и вот прямо сейчас существо освободится из рыбьей пасти и тогда…

Существо на миг смолкло и подняло голову. Надежда увидела его взгляд. Красные огоньки-бусинки, не обещали ничего хорошего.

(Так даже веселее, будет что вспомнить, темными осенним ночами, когда царапаешь когтем стенку шкафа…)

Надя вздрогнула. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы рыба утащила это существо назад, на самое дно пруда, и чтобы ряска сомкнулась над ними, и черная, зеркальная гладь успокоилась навеки.

Словно услышав ее молитвы, рыба повернулась к ней, и Надежда увидела как в темноте сверкнул огромный рыбий глаз.

(Это особая рыба! Она исполняет желания. Нужно только покормить ее…)

Жданов-Рыба ударила по воде плавниками, и выплюнула существо, издав победный рык. Существо подлетело вверх, пронзительно вопя от бешенства. Затем оно упало назад, прямиком в рыбью пасть. Рыба схватила его, и Надежда услышала громкий, отвратительный хруст. Словно размазали по стеклу гигантскую муху.

Существо завизжало, но было поздно. Рыба снова сомкнула зубастую пасть.

Она пожирала существо, и от хруста, с которым ломались его кости, хотелось выть и кататься по мосту. Этот хруст отдавался в ушах, словно отзвуки адской песни, у которой нет ни начала, ни конца.

Существо тихонько всхлипнуло, и по телу Надежды прошла противная, теплая волна. Оно умирало, но его мир даже и не думал умирать вместе с ним. Потом наступила тишина…

5. Один дома

Сергей обнаружил себя лежащим на холодном сыром полу. Такое уже бывало с ним однажды. Еще на прежней работе, отмечая день рождения сотрудницы, они, с коллегами изрядно поднабрались, после чего возбужденные и разгоряченные вывалились из офиса, чтобы продолжить веселье в близлежащем кафе. Что было потом, он помнил смутно. От того вечера в памяти остались лишь размытые пятна — он идет, с трудом удерживая равновесие, в ноздрях запах сигаретного дыма, в ушах — обрывки песен, что звучали в кафе, вот он прислонился к чьему-то забору, стоит, пытаясь удержать в себе все то, что поглощалось в неимоверных количествах там, в кругу веселых гогочущих коллег. Затем мир переворачивается вокруг оси, тупая боль от соприкосновения с чем-то твердым — не то асфальтом, не то мощеной гравием дорожкой, что ведет, вдоль железнодорожной насыпи. Если следовать за рельсами, и не упустить нужный момент, когда от дорожки ответвляется неприметная тропинка, то прямиком по ней можно выйти на темную, грязную улочку, на которой притаился домик, в котором они жили тогда. Всполохи света, он стоит, упершись рукой в стену, с трудом пытаясь сфокусировать взгляд, чтобы не промахнуться струей мимо унитаза. Вот он уже на коленях, и запах рвоты переполняет туалет. Потом снова переворот, и голоса, что становятся тише и тише, отдаляясь в темноту…