Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

Евгений переглянулся с сигнальщиком. Было понятно, что что-то случилось.

— Сейчас развернут нас, — глухо сказали из-за брони рубки — там за штурвалом стоял рулевой, слышавший разговор, но невидимый. — А я говорил — с таким авралом выходить — толку не будет.

Слова рулевого-пессимиста не замедлили подтвердиться. Взлетевший наверх командир гаркнул:

— К бою!

Старший лейтенант Земляков наблюдал за приготовлениями — собственно, разбегаться с молодецким топотом по своим башням, торпедным аппаратам и отсекам моряки не могли, поскольку «199»-й был компактен, башен имел всего две с четвертью — танковая и две открытые пулеметные, — а торпедный аппарат и вообще отсутствовал, да и команда была численностью всего в семь человек[3], плюс суровый лейтенант Одинцов.

Следовало сходить в кубрик и взять личное оружие. Едва ли ППС способен сыграть заметную роль в морском бою, но если срочно высаживаться на берег, то вполне пригодится. Кстати, хорошо, что не открытое море, тонуть в широких соленых водах Евгению совершенно не понравилось, имелся опыт. Но сейчас хотелось бы узнать, что стряслось. Соизволит Одинцов сообщить или это ниже его командирского достоинства?

Одинцов изволил:

— Извиняюсь, товарищ контрразведчик, прежде всего у нас идет проверка боевого порядка. Ситуация складывается такая: наш дозор обнаружил конвой противника, атаковал. Согласно приказа все катера дивизиона выдвигаются к месту боя. Нам тоже приказано поддержать огнем и маневром, но со второго эшелона. Собственно, у нас иного выхода и нет. Немцы в канале, почти рядом с Циммербуде, высаживать вас сейчас опасно. Могу продемонстрировать карту, места для маневра тут немного. А у меня четкий приказ. Между прочим, боевой…

Вот же вредный характером лейтенант — по-любому достанет.

— Твою… Одинцов! — зарычал корректный и интеллигентный переводчик. — Ты мне что тут лепишь⁈ Я от тебя требую от боя уклоняться? Или в катерные дела вмешиваюсь? Приказано — выполняйте. А карту я получше тебя знаю, и, кстати, мы не к теще на блины едем. Морского волка он тут строить будет. Я, к твоему сведению, Кёнигсберг с автоматом насквозь прошел, когда вы еще на подходе по тинам Прегеля болтались.

— Я вообще не то имел в виду… — сбавил пафоса Одинцов.

— Что вы тут напрягаетесь? — поинтересовалась неслышно возникшая на палубе Катерина.

Товарищ Мезина была чуть румяна со сна, приглаживала встрепанность светлых волос. Прямо боевая русалка с расстегнутым, свежеподшитым воротом гимнастерки. Понятно, что лейтенант Одинцов окончательно онемел и стушевался.

— Да про карту дискутировали, — пояснил Евгений. — Тут срочная вводная: впереди катерники ведут бой с конвоем противника. Нам приказано поддержать, а уже потом следовать по маршруту.

— Поддерживаем, и сразу идем к месту, — пробормотал Одинцов, отводя взгляд. — Приказано не рисковать.

— Ага, понятно. Сейчас личному составу сообщу, будем готовы, — сказала Катерина, и одергивая гимнастерку, двинулась в кубрик. Со спины представительница контрразведки производила на непривычных людей тоже сильное впечатление.

— Старшая лейтенант — семейная, — сообщил Евгений даже с некоторым сочувствием. — Но человек она очень проверенный и надежный. Лейтенант, мы чего собачимся, а? Дел иных нет?

— Дурю чего-то, — неожиданно искренне признался Одинцов. — Наверное, с недосыпу. Подумалось, конвоируешь ты девушку. Я ее в Москве видел, когда в театре были, мы от дивизиона на экскурсию ездили. Её, генерала.… Подумал, сослали на фронт, вот ты и везешь.

— Вот ты чудак. Романтик. Какое там «сослали», обычная оперативная работа, Катерина у нас ведущий специалист. А с генералом у нее ничего такого, просто дружат еще с довоенных времен, они тогда вместе служили. Какие тут фантазии? Сплошная проза жизни.

— Иной раз напридумаю, со мной бывает, — признался лейтенант.

— Всё, забыли. Меня Евгений зовут. Вообще-то, по специальности я переводчик.

Лейтенант пожал протянутую ладонь:

— Виноват. Всё недосыпание, голова как чугунная.

Кратко обсудив действия и обязанности пассажиров в предстоящем бою, Евгений двинулся в кубрик. Чуть задержался у броне-двери — стрельба над морем, удары орудий и стрекот пулеметов стали очевиднее, хотя двигатель все равно заглушал. Наверное, где-то недалеко воюют, просто ветер и шумы заглушают.

Речной бронекатер проекта 1125

Опергруппа сидела в тесноте кубрика, проверяла вооружение, Звягин осматривал свои гранаты — по саперской привычке боец был весьма запаслив.

— Вот с карманной артиллерией торопиться не будем, — предупредил Евгений. — По боевому корабельному расписанию мы в резерве, сидим вот здесь, ждем команды. Командир катера тут крут, у него не забалуешь.

— Вообще зверь. Наверное, боевые поэмы в свободное время сочиняет, — кивнула Катерина, закрывая затвор карабина.

— Не исключено, — признал Евгений. — Боевые поэмы и штурмовые сонеты, да. С фантазией человек. Рядовой Тяпоков, ты чего бледный? Предбоевое волнение вполне естественно, для бойца нормально. Вот в воду больше падать не надо, второй раз вообще не смешно будет.

— С падением случайно вышло. А так я готов, — заверил боец, деловито протирая очки. — Бледность, это не от трусости, а от волны, слегка укачивает.

— Прав Тяпка, меня тоже мутит, — признался радист. — Побыстрее бы на сушу.

— Морская болезнь тоже вполне нормальна для сухопутных военнослужащих, почти все ей подвержены. У нас только товарищ старшая лейтенант к морю привычна.

— Да, пришлось порядком поплавать в последнее время, чуть привыкла. Но на сушу я тоже хочу, мне там больше нравится, — сказала Мезина, критически оглядывая личное оружие.

Карабин был у нее временно — на время дороги, пока до старшины Тимы и ящика с дорогой сердцу СВТ добирается. Теперь понятны чувства и настроения былой начальницы: вроде ничто не предвещало, просто очередной переезд, а теперь вот — как нарочно, бой и внезапная неопределенность, а самозарядки нет. Как тут суеверным не станешь?

Катерина рассказывала о необыкновенном спасительном военно-морском сыре, соленом и действенно снижающем неприятные последствия качки, рядовой состав слушал, но неизбежно отвлекался на звуки извне. Кроме команд из рубки «199»-го, была слышна стрельба — уже совсем близкая, странно искажаемая водой и броней корпуса.

— Выгляну, оценю обстановку, — не выдержала Катерина.

— Нет уж, у меня контакт с командой, я пойду, — сказал Евгений, вешая на шею автомат.

Выбрался на палубу, и немедля весьма даже неинтеллигентное слово сорвалось. Глазам поверить трудно: впереди было полно судов, катеров и всяких иных плавсредств. Буксиры и лодки, баркасы и баржи, плоты из бочек, какая-то неуклюжая каракатица непонятного назначения, похожая на землечерпалку[4] — вся эта бомжеватая немецкая эскадра рассыпалась практически во всю ширину канала.

Возможно, даже почти наверняка, отходя от берега, немецкий караван пытался соблюсти некий порядок движения. Но вряд ли это было возможно даже теоретически при столь разношерстом составе. Когда ночной туман рассеялся, и караван был обнаружен парой советских дозорных бронекатеров, все мигом смешалось…

Конвой был обнаружен в 7:10. Радиосообщение было отправлено немедленно. Первым делом бронекатера атаковали БДБ[5], прикрывавшие караван. Завязался бой. Из Циммербуде уже шла группа поддержки…

Нашим катерам удалось быстро поразить одну БДБ, через 25 минут района боя достигли основные силы дивизиона. Четыре немецкие береговые батареи, расположенные у Пиллау, отчаянно пытались накрыть снарядами советские бронекатера. Но наши верткие катера сразу сократили дистанцию, сосредоточенным огнем потопили вторую быстроходную десантную баржу. К 8 часам утра конвой остался без прикрытия…

Еще стреляли куда-то в сторону немецкие батареи. Бить точнее они не могли — опасались попасть по своим судам и лодкам. А советские бронекатера шли прямо среди немцев…