Четыре четверти - Мара Винтер

домик с зелёными стенами. Папа поцеловал меня в лоб. Ушёл к себе, затворив дверь.

Маленькая я, кукла, таращилась в темноту. Большая я погасила ночник. Марк, не просыпаясь, повернулся ко мне, когда легла, и обнял со спины.

Стрелки часов, в деревянном овале, застряли у полуночи.

Два на два

Разрывы строк. Паузы в тупняке. Жизнь – не книга, где всё гладко и слаженно. Чтобы написать себя, как есть, нужно перестать быть собой.

Нарисованная девочка, мультик, страничка манги. С ярко-голубыми глазами. С улыбчивым ртом. Со вкусом, привитым леди Лидой и лисой Алисой. Как ни представь, будет правильно. Не представляющий (или представляющий никак) прав больше всех.

Второй день в школе. Мальчика, что собой, в себе, объёмнее, чем сама жизнь, вызвали к директору, с другим: объёмным внешне.

Мужчина, отец, был приглашён. Он и отец второго. Васи Зубченко.

Меня в кабинет не пустили. Тётя сказала: «Иди в класс». Папа сказал: «Всё равно потом узнаешь, не переживай попусту». Я ждала на низкой лавочке, у двери. Прогуливала первый урок, от стены к стене.

Директорский кабинет был за приёмной, как и завуча – за учительской. Главный оказался мужчиной и смекнул: бесполезно читать им нотации, приказывать жать руки и т. д. Он запер детей в кабинете, оставив родителей в приёмной, с собой и языками для переговоров.

Сначала парни сидели молча, по разным углам. Марк, долго сидеть не умеющий, включил особого рода фильм. Похожий на «Глубокую глотку». Просто так или с умыслом, не знаю; даже простотаки в его случае покоились на мысли. Вася молчал. Вася скосил глаз. Вася передвинулся на стул ближе. На стул. На другой… и они разговорились. Марк сказал: «Не обзывайся, а подкати. Что за детский сад. Таня, не Таня, не важно, кто. С любой можно заобщаться». Вася спросил, общался ли Марк, как в фильме. Брат припомнил случай на кладбище, полгода назад, когда они с Костей поздно пришли домой. Готки употребляли портвейн. Васе тоже захотелось… портвейна. Марк сказал: «Спокойно, Василий. Перетрём». Дальнейшее общение обнажило влюблённость Зубченко в его одноклассницу, Алину. С кем он и заговорить лишний раз боялся. «А с Танькой-то что?» – спросил Марк. «Жирная, тупая. Бесит», – признался обидчик. «Похудей, поумней, – предложил Марк. – Тогда и бесить перестанет». Вася удивился. Вася увидел в Марке наставника.

Завершилась эта порнография тем, что они вышли к родителям. Объявить об исчерпании вопроса. Директор Макаренко был в экстазе.

Старшие тоже между собой перетёрли. Посетовали, как тяжко воспитывать в одиночку. Узнали, что Зубченко-старший спонсирует школу от щедрот своих, поэтому сынок маленько обнаглел, Оболенский-старший в городе ненадолго и пороху здешнего не нюхал, ему необходимо подсказать, а директор в свободное время собирает холостяков в бане. В общем, упомянутые мужчины остались друг другом довольны.

Вышли впятером. Отец Васи, высокий, массивный, в дорогом костюме, с золотыми часами на запястье, куда он постоянно косился. Отец наш с Марком, подтянутый, в джинсах и пиджаке (на рубашку, навыпуск). Директор – толстенький лысеющий человек в очках, ничем не примечательный. Марк, при виде которого у меня отлегло от сердца. И сам Вася, крепкий, здоровый пацан, чьё красноватое от гипертонии лицо с щеками-плюшками крепилось на широкую мясистую шею. «Ему бы стиль сменить, – прикинула я, – и одеколон». Фантик не покажет того, кто ты есть, но по нему судят конфету.

– Марта, – вздохнул папа, завидев меня, – и почему я не удивлён?

– Василий, это моя сестра, Марта, – представил нас Марк, когда они, вдвоём, подошли. – Она своя, то есть совсем, врубаешься?

Василий не врубился, но, чтобы не оплошать, кивнул.

– …они у меня, считай, близнецы, – баритон на дальнем плане, под директорское «Вот как» (деловой дядя Зубченко улепетнул на встречу). – Другие грызутся, а эти… не разлей вода. Куда один, туда вторая…

Хорошо хоть под крестами бутылку портвейна не держала.

– Привет, – вежливо пробасил Вася.

Белая блузка. Юбка от Dior, до середины икры, синий клёш. Чёрные, под рюкзак, бусы, чёрные же, шнурованные ботинки. Хорошо одетый ребёнок. Вот, что он видел.

– О, это же Саша… которая Марина, – я обратила внимание на его футболку с портретом Саши Грей, не зная, какие меж ними велись речи. – Она тебе нравится? Мне да. Она как Чиччолина, но тёмная, во всех смыслах. Есть в ней что-то такое…

– …врубаюсь, – выдавил Вася. Марк покатился со смеху.

– То-то же, – выхлебнул он. – Девочка с сюрпризом. Читает всякое, смотрит всякое, и за мной наблюдает, тихо так. Жуткая личность, если вдуматься.

– Что такого? – спросила я. Мне, с оглядкой, обещали объяснить.

Директор удалился по своим директорским делам. Папа, прикинувшись Романом Олеговичем, вызвал такси, пожелал нам весёлого дня и уехал. Мне, в общих чертах, объяснили. Свою любовь к кинематографу.

– …и мы залили познавательной инфы в комп Макаренко, – конец ознакомительного отрывка. – Компенсация за потерянное время.

Звонок время обозначил. Брат обнял меня. Вася – не Костя, не Витя и не Лёня. Вася к нашей семейке не привык. Брат обнял меня, и они с Васей, говоря, ушли в спортзал.

Про Скорикова с кладбищем мне стало известно вечером, когда сцена осветилась целиком. Я приняла к сведению. Приняла, как сведение. Раньше, чем я, утаил Марк свою взрослость.

Я спросила: «Ну и как?» Он замялся: «Хорошо, но мало». Мы посмеялись: готки и тут есть. Я ушла за сарай, села на землю и рыдала, вцепившись в куртку. Ближе к ночи. Не днём.

Одноклассники столпились возле кабинета истории. Я заметила Дашу и Элю. Раскрасневшихся и тёплых, как зимние синички.

– Чего тебя на геометрии не было? – полюбопытствовала рыжая, в болотном свитере, под глаза. – Проспала что ли?

– Да так, – уклонилась я, – проходили что-то важное?

– Да нет, – сказала Даша, – но, если хочешь, дам тетрадку переписать, – её подруга удивилась: «Ранина и общительность в одной фразе?» – Что? – переспросила отличница, – нужно же помочь освоиться.

– Спасибо, – поблагодарила я, – не хотелось бы отстать, потом догонять… – «Скажу папе, что мобильник потеряла, – про себя, – он купит новый».

Эля болтала обо всём и ни о чем. Я, Даша и остальные делали вид, что слушаем.

Длинные волосы имеют обыкновение путаться. После урока я зашла в туалет, причесаться. Увидела там вот что: скрючившись над унитазом, привалившись лбом к ободку, звезда девятого и пассия Василия (ни одна из нас тогда об этом не знала), Алина, расставалась с завтраком при помощи… двух пальцев. Кисть в глотку пихала. Спазмы сотрясали её плечи под кардиганом.

– Там, где кончается смысл, – не сдержалась я, – начинается… и анорексия в том числе. И булимия. И всё остальное. Хочется взять вверх над телом. Надо всем. Вверх…

Алина Чистякова промокнула рот салфеткой. Поднялась с колен, подошла к зеркалу. Молча накрасила губы, щёлкнув клатчем на подоконнике.

– Когда меня не видят, я не существую, – проговорила она, выводя чёткие контуры за