Первые шаги жизненного пути - Наталья Гершензон-Чегодаева

Родители взяли нас на похороны дедушки. Не помню, были ли мы на панихиде дома. Но службу в церкви Успения на Могильцах помню очень хорошо. Тогда я в первый раз видела мертвого человека. Мне совсем не было страшно, только очень жалко. Я поцеловала холодную руку дедушки и все время смотрела ему в лицо. Меня очень поразило зрелище горя близких людей. Помню, как потрясло меня лицо дяди Шуры, стоявшего на коленях, а также слезы Параши, которая отошла к окну в церкви и рыдала, закрыв лицо руками.

На кладбище нас не взяли. Мы только прошли за гробом немного по улице, и кто-то увел нас домой. Помню, что мне ужасно жали башмаки, так что я еле шла. Как я узнала лет через десять после того от мамы, папа не хотел, чтобы мы попали на кладбище, потому что там была могилка нашего маленького брата Шушки, о котором нам не рассказывали.

Довольно часто приходили к нам мамина старшая сестра Таня, которую мы в детстве звали "тетя Адя", и жена дяди Шуры тетя Аня. Обе они иногда приходили по будням вечером и сидели с мамой в столовой.

Таню я помню с самых маленьких лет. Она всегда очень любила меня и часто ласкала. Помню, как еще совсем маленькая я сижу в детской на полу и через открытые во всех комнатах двери смотрю в столовую, где за обеденным столом сидят мама с тетей Адей. Мне кажется удивительным, то, что они ничего не делают, ни во что не играют, а только разговаривают. Я беру в руки какую-нибудь куклу или мишку сажаю перед собой и тоже начинаю "разговари-вать", подражая им. Говорю я без слов, а импровизированным языком, с интонациями, повышая и понижая голос. Тетя Адя была тогда уже немолодой женщиной, но еще хорошо сохранившей-ся. У нее была прямая, стройная фигура и красивые золотистые волосы, заложенные в виде косы вокруг головы. Помню еще, как она пела иногда, бывая у нас по праздникам. В молодости у нее был чудесный, редкой красоты голос, который к тому времени она уже почти потеряла. С ней часто приходил к нам ее молодой муж, который был моложе ее на 24 года. Она вышла за него замуж 42 лет, Когда ему было 18. Мы звали его Котом. Его имя было Константин Александрович Софиано, он был братом по отцу жены дяди Шуры — тети Ани.

Мы в детстве очень любили тетю Адю и также любили ее мужа, т. к. он был тогда еще совсем молодым человеком, и мы видели в нем чуть ли не товарища для себя, тормошили его, возились с ним и т. п. Он был тогда очень ласков с тетей Адей, называл ее "Татьяна". Но счастье оказалось недолговечным. В 1924 году они разошлись. Этому предшествовал период тяжелых отношений, когда он безобразно вел себя и был с ней груб. Только потом узнала я, какой, в сущности, грустной была жизнь нашей дорогой тети Ади. Она осталась после смерти матери, умершей в 1898 году, — двадцати девяти лет. При жизни матери обе сестры, старшая в семье — Таня и средняя — моя мама, вели совершенно затворническую жизнь. Их мать много лет подряд была больна. При этом у нее был тяжелый, деспотический характер, что не мешало ей, впрочем, быть обаятельным, тонко-умным и значительным человеком. Дети ее нежно любили, боялись волновать и делали все, что она хотела.

Когда мать умерла, сестры внезапно получили свободу. Каждая из них смогла по-своему устроить жизнь, распорядиться собственной судьбой. Они пошли разными путями.

Мама моя мечтала о полезной деятельности, поступила на педагогические курсы и, окончив их, стала учительницей в городской школе. После женитьбы братьев в 1903 году она поселилась в казенной комнате при Миусской городской школе, где и прожила до замужества — до весны 1904 года.

Таня же хотела совсем другого. Она стремилась к тому, чтобы наверстать потерянные годы молодости. Сначала, пока семья не распалась, она взяла в свои руки Домашнее хозяйство. Когда все стали разъезжаться и семейное гнездо разрушилось, она очень горевала. Братья сняли квартиры рядом, на одной площадке в доме так называемого Иерусалимского подворья на Пречистенском бульваре. Дедушка жил у дяди Шуры, а Таня поселилась с братом Колей. Она еще при матери после окончания гимназии начала давать уроки греческого языка и латыни в богатых купеческих домах. Так продолжалось и теперь, причем она, по тогдашнему времени, неплохо зарабатывала. Однако хорошего из ее жизни ничего не получилось. Долго она была дружна с интересным, вполне достойным ее человеком — музыкантом Алчевским, которого горячо любила. Но роман этот ни к чему не привел. Алчевский женился на другой женщине. Живя у дяди Коли, Таня постоянно была окружена мужской молодежью, совсем не подходящей ей по возрасту. Дядя Коля был преподавателем в лицее. У него ряд лет жили два его ученика — братья персы Гидаяд и Инаяд; постоянно приходил будущий Танин муж — Котя и племянник жены дяди Коли Фаня, тогда студент Сельскохозяйственной академии. Таня проводила с ними много времени и в конце концов переехала от брата на другую квартиру в Антипьевском переулке, где рядом с ней в комнате поселился Котя. Потом они сняли квартиру в Богословском переулке на Тверском бульваре, в которой прожили до конца своей совместной жизни.

В 1913 году летом они повенчались. Муж Тани поступил в бывшее техническое училище, и она его содержала все годы учения. Потом он воевал, и в германскую войну, и в гражданскую, и они много жили в разлуке. Все эти годы Таня самоотверженно работала, зарабатывала деньги, работала по хозяйству. С 1917 года она служила в каком-то учреждении. Когда муж ее бросил, она сказала маме: "Такое маленькое мое было счастье, и то я его лишилась".

В 1929 году, после смерти тети Ани, она переехала к дяде Шуре. Так хотелось ей в молодос-ти пожить для себя, найти личное счастье, а судьба заставила ее всю ее длинную жизнь, вплоть до глубокой старости, жить только для других.

Котя кончил свою жизнь очень грустно. После разрыва с Таней он женился на своей дальней родственнице по имени Мария. Она оказалась очень хорошей женщиной. Она привела его к Тане и заставила снова уважать ее и встречаться с нею. Сама она до сих пор бывает у Тани вместе с родившейся у них дочкой Наташей, теперь уже выросшей. Котя был арестован в 1937 году и скоро умер в тюрьме еще совсем не старым человеком.

Ясно и четко помню работницу дяди Шуры, прожившую у них в доме 60 лет, Елену Андреевну. Ее история интересна. Когда у Гольденвейзеров умирала мать, они остались без кухарки, так как та была больна тяжелым гриппом (от нее и заразилась бабушка, у которой грипп перешел в воспаление легких) и лежала в больнице. В один из этих тяжелых дней моя мама, проходя по улице, услышала голос женщины, предлагавшей свои услуги в качестве домашней работницы. Мама оглянулась и увидела молодую женщину, сидящую на тумбе. Ни минуты не задумываясь, т. к. в тот момент ей все было безразлично, она привела незнакомую женщину в дом. Ей предоставили полную свободу действий на кухне. В первый же день она подала им поварски приготовленный обед. Это и была Елена, Она не видела их мать живой, т. е. не входила к ней в комнату, а видела только умершей в гробу.

Потом они вспомнили, что уже встречали Елену прежде. В одно из лет на даче рядом с ними в саду гуляла красавица-кормилица с младенцем на руках; они ее запомнили, а потом из разговоров выяснилось, что это была Елена, Елена никогда не была замужем. У нее был многолетний роман с женатым человеком — извозчиком Андреичем, имевшим в деревне семью. От него у Елены было двое детей, которых она сдала в воспитательный дом, и они там пропали. Андреич много лет подряд приходил к Елене, сидел у нее на кухне. Потом он стал хворать и уехал в деревню, где и умер. Я знаю, что она долго замалчивала эту свою связь, считая себя великой грешницей.

Елена жива до сих пор, но я помню ее такой, какой видала в детстве. Это была толстая, крупная женщина с красивым лицом цыганского типа. В молодости на этом лице было несколько украшавших его родинок, которые потом превратились в бородавки. При нас она часто приходила из кухни и, стоя у буфета, повязанная фартуком, подолгу разговаривала о всяких людях, случаях и т. д., беспрестанно вставляя слово "Господи". У нее была великолепная память, она помнила все и вся, но культура к ней никак не приставала, она осталась неграмотной и говорила попросту. При ней у дяди Шуры некоторое время работала горничная Дуняша, с которой жила и ее маленькая дочка Параша. С Дуняшей случилась какая-то внезапная болезнь, от которой она умерла. Параша осталась в доме у дяди Шуры, и Елена взяла ее под свое покро-вительство. До конца Парашиной жизни (она умерла в 1953 году, от рака) Елена относилась к ней как к родной дочери. В 1948 году дядя Шура устроил Елене юбилей, отпраздновал 50-летие ее пребывания в их доме. Был организован банкет, приглашены гости, Гриша, Спива-ки и т. д., пили шампанское — дядя Шура подарил ей 1000 рублей, я была в тот вечер чем-то нездорова и не могла прийти к ним, о чем очень жалела.

Не слишком удачной оказалась жизнь маминого старшего брата дяди Коли. Его мы видали только по праздникам в нашем доме. Не помню, чтобы нас водили к ним хоть один раз. Но все же мы знали его больше, чем дядю Шуру, и были с ним ближе, забирались к нему на колени, он с нами возился, шутил, рассказывал нам сказки, чего дядя Шура никогда не делал. Это был тогда уже пожилой, лысеющий человек с редкими седеющими волосами. У него было худое лицо со впалыми щеками и несколько обвислым носом. Его голубые навыкате глаза смотрели как-то странно, немного сбоку, потому что он от рождения был слеп на один глаз. В молодости это был красивый, остроумный и блестяще-одаренный юноша, обладавший феноменальной памятью. Но жизнь скрутила его и убила в нем все свои дары.