Карта реки времени - Владимир Файнберг

То ли от голода, то ли от полчищ туристов, поднимавшихся и спускавшихся во главе с экскурсоводами по крутым лестницам, шумно наполняющих явно дорогой ресторан у подножья храма, у меня закружилась голова и я, не боясь обидеть Пеппино, объяснил ему, что не испытываю желания осматривать священные камни, а хотел бы попросту выпить чашку кофе где‑нибудь на берегу моря.

Пеппино с облегчением похлопал меня по плечу и через час- полтора езды мимо кукурузных полей и виноградников мы въехали в приморский городок. Там возле маленького порта в продуваемом ветерком совершенно пустом баре под тентом я, наконец, утолил голод треугольным бутербродом с очищенными креветками и кофе.

Пеппино пил только кофе без сахара, так как продолжал держаться диеты – худеть.

Внезапно я сообразил, что с ним происходит на самом деле.

— У тебя диабет?

Он коротко глянул на меня, ничего не ответил. Встал и пошёл к стойке бара.

Вернулся оттуда с большим бокалом красного вина. Для меня.

С доброй улыбкой смотрел на то, как я наслаждаюсь вином, видом

покачивающихся рядом рыбацких судёнышек и яхт. Хотя он был лет на двадцать младше меня, что‑то отцовское сквозило в том, как он смотрел…

— «Баста!» — сказал я, опуская на стол пустой бокал.

Но прежде, чем сесть в машину, Пеппино завёл меня в расположенное напротив порта мраморное здание, наверняка выстроенное много веков назад.

Это был рыбный рынок. Несмотря на то, что он готовился к закрытию и в зале с мраморными прилавками покупателей, уже почти не было, продавцы только начинали убирать товар.

Оцинкованные лотки с осьминогами, рыбы разнообразных пород, лангусты, креветки… Обдало запахом моря.

Пеппино потянул меня за руку, подвёл к длинному прилавку, где продавались покрытые морской водой, живые моллюски в своих домиках – ракушках. Указал на две лежащие в стороне, огромные, чуть ли не с футбольный мяч раковины благородного серого цвета.

— Ти пьяче? — спросил он — Тебе нравится?

Купил одну из них мне в подарок. Вместе с килограммом других моллюсков к обеду.

В три часа дня мы вернулись в Барлетту и там, дома у Пеппино, пока его жена готовила обед, я наговорился по–русски с киевской девочкой Настей и кое‑как по–итальянски со знакомой мне по прежним приездам второй итальянской дочкой.

Обе девочки, к счастью, подружились. Они, обнявшись, покачивались на домашнем диване–качелях в гостиной, расспрашивали о моей дочке Нике, чьё фото висело на стене, среди других фотографий, рядом с деревянным распятием.

10.

Рассвет выдался серый, пасмурный, казалось, вот–вот польёт дождь.

И освободит от повинности ехать на пляж. Впервые возможность свидания с морем я ощутил как повинность.

Ломило затылок. Высохшие ракушки на подоконнике выглядели невзрачно. Игра их красок померкла. Как и моя надежда.

В прежние времена, живя в этой комнате, я работал. А сейчас на столе рядом с никчёмной картой реки Времени вместо рукописи высилась закрученная серая раковина.

Я поднёс её к уху, услышал сипящий звук, и вправду похожий на голос моря.

Время тащилось к семи.

Обычно бритье, умывание холодной водой, приносит мне бодрость. Не тут‑то было. Я догадался, что ночью поднялось давление. Снизить его или повысить — дело не сложное. Если занимаешься другим человеком. Но не собой.

По пути на кухню услышал из‑за двери Донато обычное — «Аве Мария…», подошёл к висящему на стене коридора телефону и только набрав свой московский номер, сообразил, что сейчас в Москве уже девять часов. Марина на работе, а Ника в школе. Но они были дома. Выяснилось, что сегодня суббота.

- IIaпа, оказывается, я по тебе уже серьёзно соскучилась, — сказала Ника, — Когда ты приедешь?

— Скоро, между прочим, привезу тебе сюрприз.

— Какой?

— Если сюрприз, заранее не говорят. Увидишь.

— Ну, пожалуйста…Только не игрушку.

— Не игрушку. Позови маму,

— Нет, скажи! Ведь у нас с тобой нет секретов, правда?

— Ладно, скажу. Компьютер.

— Настоящий?!

— Самый настоящий. Детский. Такой, как у дочери Розарии. С играми на английском языке.

Потом я поговорил о Мариной.

— Что‑то ты мне не нравишься, — сказала она напоследок, — Как себя чувствуешь?

— Дай на минуту! — попросил Донато, возникший рядом со мной.

Он взял трубку, вкратце рассказал Марине о том, как я провожу здесь время.

И привычно повёл меня на кухню.

— Донато, я не буду пить чай. Не поедем на пляж. Хочу пойти на мессу. Не знаю, как у вас, а в православном молитвослове есть молитва «На начало всякого дела». И, действительно, если не соображаешь, к примеру, как дальше писать книгу, или вообще загнал себя в тупик, стоит только помолиться от сердца- верное решение приходит. Словно само собой. Удивительно, да?

— Это есть призывание Святого духа, — сказал Донато — Тут важно признать свою немощь, смириться, и таким образом дать возможность действовать силе Божьей.

— И ещё, Донато. У меня отложены деньги на подарок для Ники. На детский компьютер. Я в компьютерах ничего не смыслю. Можем мы вместе поехать и купить его?

— Только не сегодня. Сегодня суббота. После мессы нужно навестить некоторых больных, a в три часа должен быть за городом на собрании общины. Хочешь со мной?

— Конечно.

В храме меня поманила Лючия. Я сел рядом с ней. И всё время, пока шла служба, молился, просил Бога, если я сбился с пути, поправить меня. Вопрошал, почему, если недающаяся попытка сдвинуть назад стрелку биологических часов грешна, и поэтому к моей цели не удаётся даже приблизиться, то как же это удалось первый раз, двадцать лет назад? Я признавал, что терплю поражение, попусту растратил драгоценные итальянские дни, и теперь только чудо может вывести меня на единственно верный путь. Молил Бога дать мне какой‑то знак, прислать ангела…

Ещё я говорил с душой моего, зарубленного духовного отца Александра Меня, и моему внутреннему взору отчётливо виделось его, почему‑то улыбающееся лицо.

Донато, как всегда строгий, неузнаваемый в своём облачении, причастил и меня в конце мессы.

Множество знакомых и как будто незнакомых прихожан подходили ко мне после богослужения, здоровались, приглашали в гости. Но того, кого я высматривал, среди них не было.

— Донато, — спросил я, когда мы с ним в одиночестве пили кофе, а куда подевался этот самый сыродел Антонио? Видимо ему не стало лучше с его колитом? Даже если это так, я должен знать. Я ведь беспокоюсь.

— Молодой, — сказал Донато, — Думаю ему стало лучше, и он обо всём забыл. Не волнуйся.

— Мне бы твою уверенность…Знаешь что? Ты ведь едешь в город? Все- таки завези меня на пляж.

— Молодец! — как обычно похвалил Донато. — Сегодня нет солнца, будет не жарко.

…Он выпустил меня из машины, уехал, и я увидел, как всегда покуривающего у шумящего под пасмурным небом фонтана, начальника пляжа — Пеппино.

Направился было к павильончику, как он ухватил меня своей здоровенной ручищей.

— Гварда! — от него, как обычно, пахло спиртным. — Смотри!

В чаше фонтана под струями воды плавали две хорошенькие уточки. Серенькие, чистенькие, они казались игрушечными.

— Аутунно! — он указал сначала на уточек, потом на тяжёлое, низкое небо. — Осень!

У меня захолонуло сердце. Я подумал о московской осени, о приближающейся зиме. О своей несчастной, замученной бедствиями России.

Такого полного штиля на море ещё не было. Оно явно устало за лето. В изнурении, молча простиралось передо мною.

И такого хрустального звука воды, когда я вошёл в неё, тоже ещё не было.

Плыл и плыл на спине. Беззвучно, бездумно.

Между прочим, читатель, движущаяся вода снимает давление. Можешь это проверить, стоя под душем. Или, как уточки — под струями фонтана.

Во всяком случае, выйдя на сушу, я почувствовал — ломота из затылка ушла.

Одетый, сидел на своём стульчике лицом к морю. Видел у горизонта серые очертания трёх недвижных судёнышек.

Решил не насиловать себя, не ворошить прошлое в поисках счастливого дня.

Какой‑то кораблик появился возле трёх судов. Медленно ползал от одного к другому, и я догадался, что он собирает пойманную рыбу у сейнеров, снова поставивших сети. В конце концов они медленно — медленно, как какие‑нибудь волы двинулись в сторону гавани.

…В базарный день, распродав на рынке мешки с картошкой, усталые сельчане подъезжают на телеге, запряжённой волами почти к самому окну «чайной», расположенной на первом этаже Дома колхозника.

Вот уже пять дождливых, осенних дней, я обретаюсь здесь на окраине районного центра. Корреспондент столичной газеты, собираю скудный материал о жизни провинциального городка.

После завтрака допиваю жидкий чай, думаю о том, как бы добраться до ближайшей железнодорожной станции, чтобы уехать в Москву. От бесконечных ливней проезжие дороги развезло так, что единственный рейсовый автобус где‑то безнадёжно увяз. А попутного транспорта нет.