Bang-bang - Мацуо Монро

Вот тебе и Лас-Вегас, Тецуо… Вот тебе и город, в котором никому на фиг не нужны часы. С приездом, братан…

Судя по всему, это случилось не так давно. Я, конечно, не специалист, но вряд ли с момента смерти парочки прошло больше пяти часов. А то и меньше… Кто-то побывал здесь, опередив меня совсем ненамного; кто-то ловко поорудовал ножом и сделал наконец то, что никак не удавалось самому Тецуо; кто-то перевернул вверх дном комнату. Кто этот «кто-то», что он искал и зачем убил веселую семью Куроки? Количество версий стремится к бесконечности.

У человека в складках тканей, выстилающих пищевод, желудок, кишечник, имеется комплекс нервных клеток. Этот центр, который называют «вторым мозгом», управляет деятельностью внутренних органов. Причем действует автономно, независимо от башки. Как и головной, этот мозг имеет те же клетки, ответственные за иммунитет, такую же защиту, те же серотонин, допамин, глютамат, те же белки-нейропептиды. Короче, самый настоящий, пусть и примитивный мозг болтается у нас в кишках. Лично я называю его жабой.

Так вот эта жаба пихает меня холодной лапой в поджелудочную железу, дергает за слепую кишку, лупит по моей селезенке. «Эй, — квакает она, — раскрой глаза, кретин! Не спи! Мы с тобой оказались по уши в дерьме. Давай думай, как ты вытащишь нас оттуда!» Она считает, что это убийство непосредственно связано с моим недавним визитом к Тецуо и с его обещанием за деньги рассказать мне то, чего рассказывать он был не должен. Что и говорить, серотонин, допамин и глютамат пошли жабе на пользу. Очень сообразительная жаба. И у меня нет особых причин ей не верить.

С трудом сдерживая бешеные приступы тошноты, я начинаю рыться в разбросанных по полу вещах. Я хочу найти хоть какой-нибудь намек на то, что знал Тецуо и не успел мне рассказать. Наверняка убийца уже нашел и забрал с собой или уничтожил все намеки — так говорит здравый смысл. Но жаба пихает меня ледяной лапой и говорит: ищи! В данной ситуации я считаю ее мнение приоритетным. Стараясь не вляпаться в пятна крови, я ворошу кучки несвежего белья, компакт-дисков, коробочек с таблетками; разбрасываю в стороны мягкие игрушки и упаковки презервативов, пинаю ногами комиксы и кассеты с порнофильмами, фотоальбомы и флакончики туалетной воды, роюсь в мятых бумажках и использованных одноразовых стаканчиках, пивных банках, коробках из-под пиццы и бенто, салфетках… Словом, произвожу раскопки.

Я думаю, что если собрать весь мусор, который остается после человека, а рядом сложить все, что он сотворил — первая куча окажется несоизмеримо больше второй. Вопрос: не в этом ли наше предназначение — создавать мусор? На что мы еще годимся? Ведь и все сотворенное со временем превратится в мусор. В чем тогда подвох? Не правы ли те тупоголовые потребители, которые мусорят без всяких рефлексий? И не самые ли большие лицемеры или дураки те, кто рассуждают о созидательном начале человека?

Глядя на результаты жизни Куроки Тецуо и его супруги Кейко, я вновь начинаю мечтать о глобальной катастрофе. После нее на Земле будет гораздо чище.

Мысли обрываются внезапно, я замираю, не отрывая взгляда от маленькой потрепанной записной книжечки на пружинке. Краешек нежно-голубой обложки немного испачкан кровью, крошечные пятнышки расположились так, что очень напоминают острова Рюкю. Новое слово в картографии… Но главное в этой книжечке не темно-красные островки. На обложке зеленой ручкой нарисован жирный знак бесконечности, восьмерка в горизонтальной плоскости. Знак позволяет мне безошибочно определить владельца записной книжки. Только один человек из всех, кого я знаю, обожает рисовать эту ерунду везде, где только можно что-нибудь нарисовать. На картонных подставках в барах, на проездных билетах, в тетрадках, на запотевшем стекле, на покрытой пылью столешнице. В свое время психологу так и не удалось выяснить, что же хочет сказать Юрико, с маниакальным упорством рисуя знак бесконечности, когда задумывается о чем-нибудь. Предположений было много, но все они казались идиотскими даже мне.

И вот теперь я смотрю на зеленую перевернутую восьмерку и думаю, что даже некоторые проблемы с головой могут принести пользу. Тошнота накатывает с новой силой, когда я нагибаюсь и поднимаю книжку с кровавыми островками Рюкю.

Я выхожу на улицу. Колени дрожат так, что мне приходится прислониться к стене. Я стою и тупо разглядываю трещину на асфальте. Широкую, забитую пылью, окурками, мелкими камешками и обрывками цветных бумажек трещину.

Человеческий мозг способен хранить от одного до семи миллионов мегабайт информации. Большинство губных помад содержат рыбью чешую. Электрический стул был изобретен дантистом. Состояние атмосферы на Юпитере не изменяется веками.

Я пытаюсь проглотить слюну, но она настолько вязкая, что с трудом пропихивается по пищеводу. Будто глотаешь клей. Люди проходят мимо, косо поглядывая на меня. Один пожилой мужчина останавливается и участливо спрашивает, не нужен ли мне врач.

«Еще как нужен!» — думаю я.

В мою сторону неторопливо направляется полицейский. Да, именно в этой встрече я так нуждаюсь… Приходится взять себя в руки, поблагодарить заботливого прохожего и убраться оттуда.

Я бреду по улицам в каком-то забытьи. Будто мне вкатили хорошую дозу наркотика. Как ни пытаюсь внушить себе, что для паники нет никаких причин, ощущение нереальности всего происходящего не исчезает. Выброс адреналина оказался настолько мощным, что у меня вылетели предохранители. В итоге я просто отключился.

Я вспоминаю слова Тецуо: «Я и так прошу немного, хотя сильно рискую. Ты даже не представляешь, насколько сильно…» Теперь представляю. Теперь я очень хорошо представляю, насколько сильно он рисковал, торгуясь со мной. Каждая выторгованная тысяча иен обошлась ему куда дороже, чем мне.

Зато у меня есть записная книжка Юрико и, возможно, в ней я найду то, что ищу две с лишним недели. Кроме того, в кармане лежат и те пятьсот тысяч, которые так желал заполучить бедняга Тецуо. Соблазн оставить их себе велик, но я все же заставляю себя свернуть к телефону-автомату и набрать номер брата. Ни к чему быть лишний раз обязанным кому-то. Так утешаю я себя, нажимая на металлические кнопки телефона. И потом, нужно ведь рассказать ему о том, что я нашел в квартире Тецуо. Мне нужна страховка, мне нужен человек, который будет знать, где меня искать, если я вдруг исчезну, мне нужен тот, кто прикроет мой тыл, когда я начну разведку боем.

И когда жена брата сообщает, что он был вынужден срочно вылететь на пару недель в Саппоро, я испытываю радость и разочарование одновременно.

Глава 6

Дом художницы я вижу издалека. Он стоит в самом конце небольшой улочки, такой же убогой, как и дом Судзуки Муцуми. Впрочем, остальные дома немногим лучше. Улица Несбывшихся Надежд, квартал Спущенной в Дренаж Жизни, район Лучше бы Пустивших Себе Пулю в Лоб.

Дверь Судзуки Муцуми открывает не сразу. Я успеваю придумать еще десяток названий улицы, стоя на крыльце, прежде чем на пороге появляется она. И тут я не выдерживаю. Тут я говорю:

— Ох…

Портрет сумасшедшей художницы Судзуки Муцуми: она красива настолько, что при одном взгляде на нее хочется умереть от тоски. Смотреть на нее — все равно что, сидя в пахнущей смолой и свежими водорослями лодке посреди предрассветного моря, наблюдать за тем, как из-за мглистого горизонта выплывает янтарный диск солнца. Или взойдя на вершину горы, увидеть вдруг маленькое горное озерцо с прозрачной бирюзовой водой, обрамленное камнями, покрытыми ослепительно-белым снегом… И знать, что больше никогда ты этого не увидишь.

На ней белые хлопчатобумажные бриджи до середины икры и светло-голубая завязанная на животе блузка. Белые с синими кончиками ногти, маникюр в стиле арт-френч, отлично гармонируют с ее бело-голубым нарядом. Единственное, что выбивается из гаммы, — золотое колечко на втором пальце левой ноги. И еще крохотная родинка на мочке правого уха. Я разглядываю ее, пока мы молча сидим друг напротив друга в гостиной.

Между нами журнальный столик из криптомерии с инструктированным карпом — интарсия мореным дубом и палисандром. Верхний плавник карпа немного испачкан зеленой краской. Я смотрю на это изумрудное пятно и никак не могу собраться с мыслями. Хотя собираться особенно не с чем. В голове пусто, я с трудом вспоминаю, зачем вообще пришел сюда.

— Не хотите чаю или кофе? — спрашивает она.

Она видит, что я в ауте. Это понятно по ее взгляду. Но в глазах нет обычного для красивых женщин чертовой самодовольной усталости. Похоже, ей действительно наплевать на то, что я сижу, как дурак, и пялюсь на испачканного краской карпа. Точно так же ей было бы наплевать, признайся я сейчас в любви. И скажи, что она шлюха — ей и на это было бы плевать. Чары тают. Мне становится немного легче дышать. И я выдыхаю: