Хождение по квадрату - Рид Коулмен

— Ну, и что же произошло?

— Я не знаю, — ответила Нэнси с нервным смешком, — я хочу сказать, не знаю, что нашло на Патрика. В тот вечер, придя за мной к общежитию, он спросил, дома ли Мария. Когда я сказала, что она уже смылась, он… ну, он…

— Взял инициативу на себя, — подсказал я.

— Он взял меня и инициативу, прямо на полу в комнате общежития. А почему — из-за того, что почувствовал, что я собираюсь с ним говорить, или это было совпадение, — не могу сказать.

Конечно, небо тогда не упало на землю: Патрик кончил, когда Нэнси только-только стала раскочегариваться, но прогресс был налицо. Вполне достаточный, чтобы отказаться от намерения объясниться. Нэнси не произнесла ни одной заранее отрепетированной с психиатром строчки роли. Увы, секс просто стал частью ритуала, встав в один ряд с кино, танцами и обедами.

Иногда, рассказывала Нэнси, секс становился грубым. Не жестоким, не садистским и не мазохистским, а просто грубым, почти отчаянным. Она никак не могла понять почему, а он не удосуживался объяснить.

— Я никогда не жаловалась. Не чувствовала себя мученицей. Все было так, как если бы он давал мне попробовать разные приемы, когда бывало соответствующее настроение. — Она слегка покраснела. — Это доставляло мне… больше удовлетворения.

Патрик продолжал оставаться для Нэнси загадкой. А секс, вместо того чтобы улучшить положение, все больше подавлял ее. Когда я спросил, что советовал психиатр, Нэнси заколебалась. Она призналась, что начала пропускать сеансы после первого же секса с Патриком, а потом вообще бросила ходить.

— Это называется сопротивление, — объяснила она. — Я не желала смотреть в лицо тому, что интуитивно предчувствовала, вот и избегала этого. Я уже на первом свидании понимала, что у нас с Патриком нет будущего, но не могла отказаться от радостного изумления и надежды. Даже сейчас я…

— Вы перестали посещать психотерапевта. Что было дальше?

Она заплакала.

— Я вела себя как последняя дура. — Слава богу, она не ждала, что я спрошу, как именно. — Я начиталась идиотских женских журналов и попробовала следовать их рецептам, — продолжила Нэнси, успокоившись. — Я спросила Патрика, не хочет ли он пойти со мной в клуб «Калигула». Это…

— Я знаю, что это такое.

Как и «Приют Платона», клуб «Калигула» был одним из недавно открывшихся в Нью-Йорке секс-клубов. Такие заведения существовали всегда, как правило — нелегально, и имели весьма специфическую клиентуру. Что отличает их от проституток на улицах? Они не зазывают клиентов шепотом из темноты, а помещают свои объявления в «Нью-Йорк мэгэзин». Клуб «Калигула» был более «рискованным», чем «Приют Платона». Может быть, за это она его и выбрала, не знаю.

— В ту ночь там были только пары и одинокие девушки. Как только вы входите внутрь, правила для всех одни: нужно раздеться догола либо надеть тогу, все на добровольной основе. И еще…

Нэнси описала мне клубные помещения — горячие ванны, сауны, комнаты-джунгли, комнаты-пляжи, даже подземную тюрьму. Вы можете снять девушку, купить напитки. Там даже был парень, торгующий сигаретами с марихуаной. Запах стоял такой, что, по словам Нэнси, она его никогда не забудет.

— Он был таким сильным. Противным и сладким одновременно. — Ее голос звучал почти мечтательно.

— И вы с Патриком? — спросил я.

— Да, и на него это подействовало сильнее. Потом к нам вышла пара и… — Нэнси начала энергично откашливаться и покраснела как рак. — Не успели мы сказать «нет», как эта девица… она поцеловала меня. Черт… я убежала. Добежала до раздевалки, переоделась и уехала на такси в общежитие. Мне кажется, я целый час после этого чистила зубы и полоскала горло. Боже, какой же я дурой была и каким ребенком! Ну чего я ждала от секс-клуба?

— А может, — сказал я, — поэтому вы туда и пошли? Ну, Патрик?

— Мы не виделись целую неделю. Как говорил Хэмфри Богарт, я делала вид, что больна, а он делал вид, что верит.

Было заметно, что разговор расстроил Нэнси, я сменил тему. Клуб был ее идеей и ее же ошибкой, а не Патрика. Нет, тут что-то еще. Гнев Марии был неподдельным, она не просто отправила меня к Нэнси. Каково бы ни было потрясение, причины его наверняка глубже, чем неудача в притоне.

— Потом у меня была задержка.

— Беременность?

— Вот именно.

— Значит, — произнес я задушевным тоном, — он поступил как подлец, да? Предпочел держаться подальше. Сказал вам, что слишком молод, что ему рано жениться, и обещал найти хорошую безопасную клинику. Конечно, он обещал взять на себя расходы и даже проводить вас туда.

В ответ на мои слова Нэнси зарыдала так горько, что все ее тело сотряслось, и побежала наверх. Я за ней не пошел. После моих неделикатных предположений я был последним, у кого она стала бы искать утешения. Я собрался было за своим плащом, но тут снова появилась Нэнси. В левой руке, оборотной стороной ко мне, она держала рамку. Я не мог разглядеть, кто или что на ней запечатлено.

— Если бы только он так поступил, мистер Прейгер! — сказала она, падая в мягкое кожаное кресло. — Тогда вас сегодня здесь не было бы.

— Не уверен, что понимаю.

— Знаете, что сделал Патрик, когда я сказала, что беременна? Он упал на колени и заплакал. Прижался щекой к тыльной стороне моей ладони Он поцеловал мне руку, поднялся с колен и сказал, что любит меня. Он любит меня! За восемь месяцев, что мы встречались, он ни разу не сказал, что я хотя бы нравлюсь ему. А когда он целовал мою руку, это было первое проявление его настоящей привязанности

С этой минуты их отношения совершенно изменились. Патрик постоянно находился при ней, осыпал ее подарками. Он захотел встретиться с ее семьей и наконец заговорил о своей, хотя и вскользь. Теперь молчаливым партнером стала Нэнси.

— Вначале мне это вроде бы даже понравилось. Боже, кто знает, может, если бы он был таким с самого начала… Но все стало так странно. Выходило, будто он планировал, ну, может, не планировал, но надеялся на ребенка все время. Однажды вечером он пришел ко мне в комнату и принес вот это. — Она повернула ко мне рамку. Это был набросок обнаженной Нэнси с ребенком у груди. — Очень красиво, правда? Он сделал меня красавицей. Я должна была бы это выбросить, но не смогла.

Когда он развернул подарок, она расплакалась. Но тут же сделал ей еще один подарок — кольцо с бриллиантом — и предложил выйти за него замуж.

— Помните, вы подумали, будто Патрик болтал всякую чушь, ну, что он слишком молод и не готов?

— Да, конечно.

— Так вот, вы ошиблись. Но странным было то, что он слишком быстро со всем соглашался. Ни разу не высказал ни огорчения, ни беспокойства. Я не знаю никого, кто не пришел бы в бешенство при мысли об отцовстве. К тому же мы не были женаты, были студентами, да еще и людьми разного вероисповедания. Но Патрик просто вцепился в свое будущее отцовство, как будто всю жизнь об этом мечтал. Понимаете, что я имею в виду? — Это был риторический вопрос. — Я почувствовала, что он не меня любил, и даже не ребенка. Мы были декорацией, интерьером, который он нафантазировал себе: дом, жена, ребенок…

Она призналась, что никогда не пыталась привыкнуть к мысли, что у нее будет ребенок. Она была слишком молода и не готова, даже если Патрик был готов. И вот, когда она уже собралась обсудить с ним вопрос об аборте, он сделал ей предложение.

— И что вы ответили?

— Как говорит мой папа, я понтировала. Что еще я могла бы сделать? — спросила она, снова уходя в оборону. — Я не могла сказать ему про аборт, неподходящий был момент, и согласиться тоже не могла. Я сказала, что очень польщена и должна все обдумать.

— И как он это воспринял?

Нэнси судорожно потерла одну руку о другую, опустила голову и прошептала:

— Он ударил меня. — Потом, словно желая предупредить мое осуждение, закричала: — Он не хотел! Я… Я хочу сказать, он…

Я спокойно спросил:

— Что он сделал?

— Он схватил меня за плечи, — она встала и положила мне руки на плечи, — и встряхнул так, что вывихнул левое плечо. И все время кричал на меня: «Ты не можешь так со мной поступить! Ты не можешь так со мной поступить!» Двое ребят из соседней комнаты оттащили его от меня. Но перед тем как уйти, Патрик сорвал с моего пальца кольцо и плюнул на меня. Он на меня плюнул! — вскипела Нэнси. — Эти два парня хотели доставить Патрика в отдел охраны общежития, но я упросила их не делать этого. Они обрадовались и отвели меня к врачу.

— Но вы не сказали «нет» на его предложение? — Мне нужно было подтверждение.

— Нет, я просто сказала, что подумаю. Думаю, до этого момента я играла точно по сценарию и он не смог пережить отступления.

Доктора, продолжала Нэнси, вправили ей плечо, дали болеутоляющие таблетки и отправили домой. Она рассказала им, что споткнулась и упала на лестнице. Я поморщился. Как полицейский, я слышал подобную ложь от сотен женщин. Выплевывая кровь и сломанные зубы к моим ногам, они упрямо придерживались такой же версии. Даже когда я замечал, что в их квартире нет лестницы, с которой можно упасть, они продолжали твердить свою ложь, как молитву. Доктора ей тоже не поверили, но она отказалась от вмешательства полиции. Синяки от пальцев Патрика побледнели только через несколько недель.