Маленькая война - Геннадий Башкуев

Старушка заплакала и припала к кружке. Батиста отобрал ее у пьяненькой посудомойки.

— Не верите вы мне, пацаны, — насупился он. Лохматые брови шевели-

лись… — А ить я воевал. видали шрамы в парилке? Ну сами посудите, какой я Батиста? Семья у меня, дети… Работа вредная… Ну хочь как кличьте, хочь по-собачьи, но от Батисты этого избавьте… Прошу!

— Хорошо, товарищ участковый, я постараюсь, — тряхнул чубом команданте.

Эх, видели б пацаны, как плакался нам в телогрейки участковый милиционер! Мы с чувством собственного достоинства доели пирожные и строем покинули образцово-показательный буфет.

— Бэм-с, бэм-с! — загудела вслед добрая старушка.

— Да иди ты в баню! — заорал некто свежепомытый.

— Нехристь! Чтоб тя бомбой разорвало! — живо ответила она.

У крыльца горбани № 1 шептались местные знаменитости — Гриша Гитлер Капут и Примус. Я по привычке прислушался.

— Надо помыться, дорогой, — уговаривал товарища Гриша. — Ты же давно не мылся… Ну узнал, да, узнал?

Примус дернул грязной сивой бородкой.

— Не знаю… Ничего не знаю…

— Видал? Дураки в баню намылились! — со смешком толкнул в бок друга.

Команданте встал как вкопанный. Задумчиво погладил шрам на подбородке.

— Говорят, люди перед смертью хотят быть чистыми… Сколько сегодня народу в бане…

— О чем ты? — засмеялся я. — Какая еще смерть? Просто сегодня воскресенье! Ха!

Команданте сдавил мое плечо. Больно так сдавил. Мы стояли на крыльце горбани № 1, поток страждущих помыть свои грешные тела в образцово-показательном заведении не иссякал. Хлопала дверь на висячей гире, нас толкали. Ухо неожиданно оцарапали березовым веником. Команданте отвел меня в сторонку и приблизил лицо. Его волосы пахли мылом.

— Я знаю… — понизил он голос, озираясь вокруг. — Обещай, что не растрезвонишь?

— Вот еще! — буркнул я. — За кого ты меня принимаешь?

— Они… — мотнул он головой на дверь бани, — дураки тоже… они притворяются… Мы все умрем!

— Чего-о?

— Да! Да! — задыхаясь, быстро заговорил команданте. — Про бомбу слыхал? Ту самую? Это все из-за Кубы…. Но ты не дрейфь. Умереть всем вместе не страшно…

Теплая капля птичьего помета упала мне на руку. Я задрал голову: под карнизом ворковали голуби. Я стряхнул каплю, пощурился на солнце и хмыкнул: ясное дело, команданте меня испытывает.

— Если ты думаешь, что я испугался этих заудинских… — сплюнул сквозь зубы.

Хромой Батор внимательно посмотрел мне в глаза.

— Ладно. Я пошутил. Не говори никому.

Ну и шуточки у нашего команданте, с ума сойти!..

16:30. «Родина или смерть!»

В окне мячиком прыгала лысина Кургузова.

Выдающаяся личность этот Кургузов. Никто во дворе не помнил, чтобы его выбрали старостой. Скорее всего, он сам себя назначил. Издал приказ, как только вышел на пенсию. Он носил свой необъятный живот и бубнил, что персональный пенсионер. Сражался с мелюзгой, отбирал рогатки и мячики, чтобы не били окна. Потом, видно, сообразил, что гоняться за детишками не очень солидно для старосты двора (и живот мешал), — прочно засел в окне на втором этаже. Обзор у него неплохой, как с трибуны, — и Кургузов беспрерывно строчит доносы и жалобы.

Нет, не зря лысина прыгала в окне. Кургузов чуял неладное.

Покончив с домашними делами и не доучив уроки, за сараи, соблюдая конспирацию, по двое, по трое стекалась армия барбудос…

16:30 — общий сбор. Отсюда в походном порядке идем в бой.

В глубине двора на фоне поленниц чернели телогрейки, блестели солдатские бляхи, вился дымок. Ждали команданте…

При виде боевых товарищей мой Боливар встал на дыбы, раздул ноздри: «Вива Куба!» Хромой Батор и я подняли кулаки.

Раздался дружный смех. Пацаны нехотя расступились — в центре, оседлав чурку, покуривал Мадера. Он был в тех же пижонских лаковых туфлях и под кайфом. Пацаны глядели ему в рот.

— …Ну я и кричу этому фрайеру: гони башли, паскуда, а то физию попорчу! Мадеру знаешь, мол! Тю-тю, а он уж купюру сует, хе-хе! Гоп-стоп — и ваших нет! Мадеру на зоне всякий уважал.

Мадера хрюкнул и длинно сплюнул. Пацаны тоже сплюнули — в знак одобрения; засмеялись. Громче всех — Борька и Петька. Карманы их телогреек оттопыривались.

— Закуривай, братва, — щедро тряхнул пачкой «Беломора» рассказчик. К нему потянулись руки. Петька схватил две папироски, одну сунул за ухо. Задымили по новой.

— А-а, вот и наши командеры! — протянул насмешливо Мадера. Пригладил челочку, выгнул ручку, дыхнул перегаром. — Будем, значится, знакомы. Мадера, — слыхал?

Команданте сдержанно назвал свое имя. Это Мадере не понравилось: он ожидал возгласов.

— Ты че, не понял? Моя кликуха — Ма-де-ра! Когда в городе шорох наводил, вы еще на горшках сидели, хе… — Мадера ткнул команданте в грудь. — Да не трепыхайся, мне твово мазёрства не надо. А пацаны у тя деловые! Правильные пацаны! Но! Кого хошь замочат! Верна, братва?

Пацаны оживились, стали усиленно плевать сквозь зубы — это вроде как высший шик.

— И замочим! — крикнул Петька; он был в валенках.

— Бей Зауду! — выпучил глаза Борька. А этот-то засоня в честь чего раздухарился?..

— Да я за родной двор!.. За Шанхай!.. Всех!.. Век воли не видать!.. — разрывал на себе телогрейку Мадера.

Пацаны загалдели: «Бей!.. Бей Зауду!.. Всех к ногтю!»

— Родина или смерть! — взмахнул я портфелем. На дне его перекатились пистолет и патроны.

— Братва! — вскочил на чурку Мадера. — Они вас за падло!.. Зауда вас стрелять хочет! Как сусликов! Беспредел, в натуре! Хрена им, суконцам! — Мадера грязно выругался и упал с чурки. Его заботливо усадили на почетное место.

— Вперед, братва! — осоловело брызгал слюной Мадера. — Я с вами, пацаны! Только свистните… Все!.. Вам ничо не будет! Бей их!

Мы заорали, засвистели, сжали кулаки. Мой Боливар заржал, ударил копытом. Борька выгреб из карманов бутылочки и начал раздавать самодельные гранаты.

Кто-то сбегал к бомбоубежищу и притаранил ребристые прутья-арматурины. Кто-то наматывал на руку солдатский ремень. Все как с ума посходили. Я не узнавал Борьку — он расшиб железным прутом доску сарая. Залаяла собака.

Мой Боливар заржал и встал на дыбы.

Мадера, усмехаясь, медленно оглянулся на команданте и золотой фиксой — сверк! Как фотовспышкой — щелк!.. Фотокарточка мгновенно проявилась и отпечаталась у меня в голове: заудинский дворик, костер, Француз… И Мадера! Это был он, тогда, там, в логове врагов!

От неожиданного открытия я чуть не свалился с Боливара.

— Слушайте! Пацаны! Мадера с заудинскими чифир пил! Он, точно! Послушайте…

Меня не слушали.

«Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос!» — взревели истошно десятки глоток.

«Куба — любовь моя!» — мысленно допел я куплет и схватил Борьку за плечо.

— Вспомни! Ну? Это был он, тогда, за Удой? Вспомни! Ну? Там еще Француз был!

— Точно! — раздул ноздри он, вращая белками. — Как он меня, а?! Барбосом, понял?! За что?! Убью-ю! — Борька яростно высморкался.

— Пацаны! Не слушайте Мадеру!

— Струсил, так и скажи! — кто-то больно толкнул меня в спину.

— Ты, маменькин сынок! — плевок упал у моих ног. — Можешь проваливать!

— Кто — я?! — поднял я камень. Моему примеру последовали.

Мадера мне подмигнул. Команданте стоял бледный.

— Смерть заудярам! — пропищал знакомый шкет и поддернул штаны. В руке он с трудом удерживал булыжник. «Такса» рычала.

Размахивая прутьями и ремнями, барбудос с песней двинулись вперед.

Мадера что-то орал вслед. Мой Боливар закусил удила. Залаяла собака. Петька пнул «таксу».

Ничто, казалось, не могло остановить несокрушимую волю сыновей Фиделя.

Я переложил пистолет из портфеля в карман.

— Стойте! — властно крикнул команданте. Песня не сразу, но смолкла. Пацаны обернули удивленные лица. — Стойте, — повторил команданте и умолк, обдумывая слова.

— Да чего там! — шмыгнул носом Петька. — Бей гадов!

— Задницы им настегать! — надул синие щеки Борька и взмахнул ремнем.

Армия снова пришла в движение. Но команданте поднял руку.

— Пацаны! Пацаны… Идите по домам…

Не по-товарищески получалось. Между нами, мальчиками, говоря, команданте сам заварил эту кашу. На то он и команданте! Он дал мальчишеским головам и кулакам великую идею. Он внес в нашу затхлую жизнь соленый вкус опасности и воинскую дисциплину. Он разделил нас на взводы, а весь мир — на правых и неправых. При нем мы забыли, что существуют бараки, пахнущие кошками, примусы и семейные скандалы, — мы глотнули воздух Острова свободы.

А теперь, когда в праведном гневе сжимаются кулаки и наши сердца бьются как одно, когда наши глотки вот-вот вытолкнут: «Веди нас, команданте!» — команданте скучным голосом просит идти по домам учить уроки.