Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

«… скандал… претензии французов… неисправимые… бахвалы, болтуны… слушайте нас… ах! Король… доверьтесь нам… никакого договора… никогда… обманщик».

Затем Остерман с медовой улыбкой на устах обратился к Тротти:

— Ее императорское высочество регентша благодарит «своего брата», — он намеренно сделал ударение на последнем слове, — его величество короля Франции за его благорасположение и надеется, господин посол, что вам понравится в городе Петербурге.

Аудиенция была окончена. Флорис увидел, как Тротти пощипывает губу. Вице-канцлер опустил слово «чрезвычайный». Однако маркиз не смутился, и, в нарушение этикета императорского двора, ответил:

— Я счастлив заслужить внимание ее императорского высочества регентши, а теперь я прошу соизволения удалиться, дабы мы могли пройти в покои ее императорского высочества царевны Елизаветы, чтобы засвидетельствовать ей наше уважение.

Адриан и Флорис восхищенно посмотрели на Тротти. С каким невозмутимым спокойствием он бросил этот камень в огород двух старых проходимцев! Они были настолько ошеломлены стремительностью маркиза, что застыли с открытыми ртами, не находя слов, чтобы помешать ему предстать перед дочерью Петра Великого. К великой ярости министров, по рядам сторонников Романовых пробежал одобрительный шепот: бояре приветствовали замысел посла.

После традиционных слов прощания маркиз, Флорис и Адриан удалились, пятясь задом и продолжая отвешивать самые почтительные поклоны.

— Ах, мерзкие и лицемерные французы, — бросил Миних Остерману, — наступит время, и они дорого заплатят за свою наглость.

Внезапно оба старца вздрогнули. Мадемуазель Менгден неслышным кошачьим шагом подошла к ним и теперь спокойно слушала их беседу.

— Вам что-нибудь нужно, фройлен Юлия?

— Да, помочь вам остановить французов, — нежно прошипела фаворитка, которой ее титул и ее гордыня позволяли говорить с министрами на равных. — Быстро пошлите Граубена с десятком надежных людей запереть двери в покои царевны. Пусть они скажут, что она занемогла и не может принять посольство. Это же так просто!

Нисколько не оскорбившись, два старых мошенника нашли, что совет хорош, и устремились к маленькой дверце, скрытой деревянной панелью, за которой находился вышеназванный Граубен, доверенный человек их светлостей. Род занятий Граубена был весьма широк: ему приходилось исполнять обязанности как телохранителя, так и наемного убийцы. Ни одно поручение не вызывало отвращения у этого угрюмого человека с отталкивающей внешностью, грузного и в то же время гибкого; чтобы удовлетворить свои честолюбивые амбиции и потешить свой жестокий нрав, он не отступал ни перед чем. Это был опасный противник, уничтоживший немало своих соперников ударом кинжала в спину; однако несмотря на столь малопочтенный род занятий, он сумел снискать определенное уважение и прослыть одним из самых блистательных фехтовальщиков Пруссии и России. Выслушав министров, он поднял голову с выпирающими скулами и серыми стальными глазами, глубоко запавшими в орбиты, и без обиняков заявил:

— Рассчитывайте на меня, ваши милости, я сейчас пойду туда… но не забудьте, что я хочу получить чин полковника.

Миних и Остерман закивали головами. Подобное пожелание обойдется им не слишком дорого. А когда придет время, они всегда сумеют сбить с него спесь. В настоящую же минуту у старых мошенников не было верных людей, а этот тип соглашался исполнять любые их приказания.

В это время маркиз, Флорис и Адриан в окружении толпы восхищенных придворных, следовавших за ними буквально по пятам, направлялись к покоям царевны, предводительствуемые величественным камергером в сверкающей ливрее. Молодые люди пристально вглядывались в лица придворных, надеясь увидеть среди них своего дорого князя Ромодановского. Но их поиски были напрасны, они не увидели честного взгляда человека, спасшего их десять лет назад. Флорис и Адриан не осмеливались спросить, жив ли он, опасаясь пробудить излишнее внимание к себе подобным вопросом. Они прошли через множество залов, коридоров, прихожих и салонов императрицы; все помещения были роскошно обставлены и великолепно обогреваемы огромными печами, облицованными изразцами. Флорис подумал, что неплохо было был взять одну такую печь в Версаль, где зимой все стучали зубами от холода. Если бы не это отличие, молодые люди почти поверили, что они находятся «у себя»: петербургский двор размещался во дворце, построенном по образцу Версальского, а придворные прекрасно говорили по-французски.

Однако внутреннее чутье подсказывало Флорису, что если платье бояр и было сшито по последней французской моде, душа их была глубоко русской. Внезапно вид покоев изменился: они достигли прихожей, ведущей в комнаты царевны. Сами того не заметив, они покинули дворец регентши и перешли во второе строение, также заложенное Петром Великим, пожелавшим расширить первоначальное здание дворца.

«Однако, — с горечью подумал Флорис, — какая здесь простая, я бы даже сказал бедная обстановка».

Чувствовалось, что вся роскошь предназначалась исключительно для регентши; впрочем, с царевной до сих пор обращались вполне прилично, оказывая ей хотя и минимальное, но подобающее ее званию уважение. Перед дверью царевны стояли двое солдат из преданного ей Преображенского полка: преображенцы сохранили верность дочери своего царя. Маркиз подошел к ним, чтобы попросить аудиенции у царственной сироты, однако не успел он раскрыть рот, как дверь открылась и навстречу им вышел Граубен в сопровождении десяти верных регентше гвардейцев; последние мгновенно окружили солдат царевны, отделив их друг от друга.

— Ее императорское высочество нездоровы и очень сожалеют, что не могут принять вашу светлость, — произнес Граубен с вымученной улыбкой, видимо полагая, что улыбается любезно и открыто.

Флорис содрогнулся от ярости и схватился за шпагу, готовый на все, чтобы спасти царевну: он чувствовал, что опасность, угрожающая Елизавете, исходит именно от этого мрачного человека, скрывающего свое истинное лицо под наигранной вежливостью. Адриан незаметно приблизился к Флорису, чтобы успокоить, или, в случае необходимости, прийти ему на помощь. Почуяв недоброе, Тротти прошептал:

— Остановитесь, юные безумцы, вы все испортите.

Затем маркиз вежливо поклонился:

— От имени его величества короля Франции я выражаю пожелания скорейшего выздоровления ее императорскому высочеству, и позволю себе каждый день посылать справляться о ее здоровье своих атташе, господина графа Адриана де Карамей и господина шевалье Флориса де. Карамей. Но… сударь… гм… могу я… узнать, с кем имею честь говорить?