Прошу взлёт - Иван Кудинов

— Ну, как, нравится?

— Что?

— Все… тайга, горы, полеты, — сказала она с какой-то строгой задумчивостью, глядя на геофизика. Она разговаривала с Женькой, а смотрела на геофизика. И так продолжалось все время, пока они разговаривали.

— Татьяна любит летать, — усмехнулся Олег Васильевич. — Она все летает и уже разучилась как следует ходить по асфальту…

— Ничего я не разучилась, — возразила Таня.

— И в туфлях на гвоздиках-каблучках разучилась…

— Не разучилась! — сказала Таня. — И вообще плевала я на ваш асфальт!..

— Грубо. Очень грубо, Татьяна. Зачем плевать? По асфальту тоже люди ходят. Некрасиво.

— А что красиво? — спросила Таня и все смотрела, смотрела на геофизика. — Что такое, по-твоему, красота, Олег?

— Красота? Красота то, что красиво…

— Неубедительно.

— А ты знаешь, ты можешь сказать?

— Красота — это то, что любишь.

— Не вижу разницы.

— Разница большая.

— Красивое, независимо от того любишь ты его или нет, остается красивым…

— О нет, не всегда!

— Вот хотя бы горы… Посмотри. Или красивые женщины, наконец…

— Нет, нет, — сказала Таня, — ты не прав, Олег, ты заблуждаешься.

— То есть?

— А если я не люблю горы, покажутся они мне красивыми? А если ты любишь некрасивую женщину? Ведь любят же в конце концов и некрасивых женщин… Что тогда?

Олег Васильевич махнул рукой и подвинулся поближе к иллюминатору. Сейчас закурит. Спасительное средство. Нет, не закурил.

Смотрел в иллюминатор. Внизу плыли горы. Тень вертолета скользила по скалам чуть впереди. Олег Васильевич повернулся — видно, что все это время он думал лад тем, что ему тут наговорила Таня.

— Ты хочешь сказать…

— Да, Олег, я хочу сказать, — опередила Таня, — все прекрасное озарено человеческой любовью… Не думай, что я такая умница и открываю тебе Америку. Об этом и до меня знали.

— Черт-те что! — сказал Олег Васильевич. — Ну, хорошо, пусть моя любовь к красивой женщине будет субъективной… Но ведь существуют же, черт побери, и объективно красивые женщины… Объективная красота. Независимо от нас с тобой, от наших желаний и чувств… Существует!

Женька был согласен с Таней. И с Олегом Васильевичем он тоже был согласен. Наверное, так нельзя. А может быть, они, и Таня и геофизик, в чем-то были правы и в чем-то неправы? Наверное, существовала в природе какая-то еще третья истина, сложнее и той, которой придерживалась Таня, и той, которую отстаивал Олег Васильевич.

3

Сима сидела на опрокинутом ящике, изнывая от безделья. Работы у нее тут немного, а ждать приходится долго — пока не вернется вертолет.

— Как вы долго! — сказала Сима, когда вертолет опустился неподалеку от палатки и Таня подбежала к ней. — Я думала, что-нибудь случилось…

Таня обняла ее за плечи и села рядом:

— Все в порядке. А у тебя?

— Хорошо. Надоело только — одна и одна.

— Потерпи немножко. Скоро переедем в предгорье Чана. Там неподалеку метеостанция. Закроем твой барометрический пункт. Олег!

Как насчет рыбы?

— Есть предложение, — отозвался Олег Васильевич. — Двое остаются здесь, готовятся, разводят костер… — Он, видно, имел в виду Симочку и Таню. — Остальные на Бишпек хариусов ловить.

— Я тоже полечу, — встала Сима. — У вас, надеюсь, лишняя удочка найдется?

— Лишних нет. Я думал…

— Нет, я полечу.

— Пусть летит, — поддержала Таня. — Симе надоело здесь одной.

Пусть летит.

— Я могу остаться, — сказал Женька. Олег Васильевич озадаченно посмотрел на него, и Женька пояснил: — Удочки у меня все равно нету…

— Да ну вас всех! — рассердился геофизик.

Он пошел к вертолету и залез в кабину, не оглянувшись. Сима тоже ушла. Улетела. А Таня сидела на прежнем месте, на опрокинутом фанерном ящике, вытянув ноги, обутые в тяжеленные альпинистские «бутсы», смотрела прямо перед собой и чему-то улыбалась.

— Ты сумеешь развести костер? — опросила она.

— Да. Я первое место занимал на соревнованиях по разведению костров… — ответил Женька. — В пионерском лагере.

— О, тогда все в порядке!

Таня встала, и они пошли вдоль ручья, через густые заросли карликовых березок, цеплявшихся за одежду.

— Слышишь? — обернулась Таня. Женька остановился рядом и долго, напряженно вслушивался. От ее волос исходил какой-то свежий летучий запах — возможно, этот запах шел от воды, от березок, низко стелющихся над землей, от камней… Ничего другого Женька не слышал.

— Ветер, — сказала Таня. Женька удивился. Было тихо, спокойно.

Редкие облака текли высоко над их головами.

— Почему ты остался? — спросила Таня. Женька взял гладкий увесистый камень, размахнулся и бросил в ручей. Вода всплеснулась, расступившись, и камень осел на дно. Видно было, как он слегка подрагивал и пошевеливался, будто живой еще, но уже обреченный.

Женька не хотел отвечать на Танин вопрос. Пусть спрашивает, а он будет молчать. И тогда она все поймет. Таня, наверное, поняла, потому что ни о чем его больше не спрашивала. И они долго молчали.

И через какое-то время Женька и в самом деле услышал, как что-то тихонько, протяжно, бесконечно протяжно и тонко посвистывает.

Вскоре этот звук обозначился явственно, Женька даже почувствовал легкое прикосновение (если только звук может прикасаться), но звук все же прикоснулся к его щекам и промчался дальше… Над головой что-то прошелестело. Потревоженно вскрикнула пичуга, нырнув в заросли березок.

— Дождь будет, — сказала Таня. — Пойдем в палатку.

Но откуда было взяться дождю, если небо сияло, и только редкие сизые облака бежали по нему, как отбившиеся от стада барашки?..

Они насобирали сушняка и пошли обратно. И пока они шли, ветер обогнал их и умчался вперед, а следом хлынула, обрушилась на них новая волна уже более крепкого и ощутимого ветра. Женька оглянулся и увидел, как из-за гор перевалило и надвигалось на них что-то тяжелое, лилово-черное, как будто, сдвинулись и пошли на них сами горы. Повеяло холодам. Они побежали. Ветер настигал их и толкал в спины. И пока они бежали, надвинувшаяся туча подмяла под себя солнце. Стало темно. Они нырнули в палатку, закрыли полог и сидели, смиряя дыхание, прислушиваясь к хлестким порывам ветра.

— Вот это да!.. — сказал Женька. — Так внезапно…

— Здесь всегда так, — пояснила Таня и пошарила вокруг, все еще не привыкнув к темноте. Под рукой у нее зашуршала жесткая трава.

— Тебе удобно? — спросила она.

— Да.