Отель «Рай» - Алла Осипова

Я вышла на работу в свой медицинский центр, но самое ужасное, что мне стали безразличны мои пациенты. Мало того, я смотрела на всех мужчин как на потенциальных предателей, а на женщин как на потенциальных соперниц. Раньше мне было всех жалко, изо всех сил хотелось помочь каждому сделать все, что в моих силах. Теперь я чисто механически выписывала рецепты, рассматривала рентгеновские снимки, но работала отчужденно и холодно, лишь сухо выполняя свои профессиональные обязанности.

Раньше я жила своей работой, радовалась отличным результатам, старалась подходить к каждому творчески и индивидуально. Теперь пациенты раздражали меня и хотелось только одного: чтобы работа побыстрее закончилась, хотелось прийти домой, выпить таблетки и забыться глубоким сном. Даже во сне боль догоняла меня, я видела во сне Алешу и нашего нерожденного ребеночка.

От пережитых неприятностей и таблеток мои роскошные волнистые волосы выпадали целыми прядями, и пришлось совсем коротко подстричься. Стрижка меня откровенно уродовала, но мне было все равно. Хуже всего приходилось бедному Ване. Он привык, что я играю с ним, постоянно шучу и закармливаю всякой вкуснятиной.

Теперь я сидела, уставившись в одну точку, в моем сознании постоянно крутились последние слова Алеши, образы маленьких ангелочков, нашего загородного дома, где будет хозяйничать усатая гренадерша, от которой пахнет моими любимыми духами и которая спит в одной постели с моим любимым мужчиной. Любимым? Наверное, уже нет. Потому что я любила действительно не его. Мой любимый мужчина не мог бы поступить так подло и низко по отношению к женщине. Значит, мой любимый Алеша тоже умер. Тот человек, который носит его личину, не он. Моего уже нет.

Я тщетно пыталась понять, почему мне так безумно больно, и, кажется, поняла. Дело было не только в предательстве, измене и обмане. И даже не в том, что я потеряла долгожданного ребеночка. Дело было в том, что я находилась буквально в двух шагах от исполнения своей мечты — о дружной большой семье, муже, доме, в котором можно принимать друзей и наслаждаться природой… Это были мои мечты. И в эти мои мечты влезла другая тетка. Причем низкого пошиба, которая упрямо шла к своей цели — заполучить богатого мужчину. И ей было все равно — кто попадется в ее сети. Она использовала Алешу. Она не любила его. А я любила. Я чувствовала за него ответственность и понимала, что он просто пропадет без меня. Нет, он будет жить, развлекаться и все такое, но душа его все равно будет тосковать. Он озлобится, станет делать больно людям и постепенно деградирует. Увы… Я вновь и вновь перечитывала его любимую книгу Каверина «Перед зеркалом», пытаясь понять загадки любви. Ведь Алеша так сильно любил эту книгу, вдруг там есть какое-то объяснение? Может быть, я в чем-то была не права, не угодила ему? Я винила себя… Слушала безостановочно «Белые розы»… Возможно, моя любовь и боль будут резонировать с песней и дойдут по информационному полю до Алеши… И плакала, плакала, неутешно, горько, пугая Ваню и своих несчастных родителей.

Мама с папой были очень обеспокоены моим состоянием, все время предлагали каких-то психологов и психиатров.

— Доченька, это ж обычное дело, бывает… что ж ты так убиваешься? — сокрушалась мама, глядя на меня мученическими глазами. — Может, тебе в церковь сходить или в монастырь какой съездить? Вдруг полегчает. Как, как мне помочь тебе?

Папа страдал молча, сжав губы, только потихоньку пил валидол.

— А ведь я его даже уважал… Э-эх… Жаль, что я совсем старый стал, а то двинул бы ему как следует по сытой морде! — однажды вдруг закипятился мой старик. Он никогда раньше не давал меня в обиду.

Родители забрали Ваню с собой на дачу.

В понедельник я вышла на работу, но работать не смогла. Я ненавидела людей. И себя в том числе. Решила пойти к шефу. Он оказался у себя, наш строгий главный врач. Я вошла в кабинет и села на краешек стула.

— Василий Григорьевич, миленький, не могу работать…

— Нет, надо работать. Забыться в работе, взять две смены. Не отпущу! — сердито сказал он, не поднимая глаз от бумаг. — Знаю, у тебя что-то личное произошло, но отгулы дать не могу, ведь ты недавно из отпуска. Работать некому.

Тут он поднял глаза и посмотрел на меня. Видимо, зрелище его совсем не порадовало, он нервно передернул плечами и замолчал.

Я молча сидела на стуле, и слезы градом лились у меня из глаз.

— Дайте мне неделю, только неделю, я потом наверстаю… За неделю я должна снова полюбить людей… — прошептала я сухими губами.

Василий Григорьевич хмыкнул, почесал голову, подергал себя за ухо, вздохнул и… отпустил.

— Иди, только работай над собой. Пей лекарства, это… может, водки выпей, а? — Он болезненно сморщился. — Валерьянку, может, еще пустырник, к бабке какой-нибудь сходи, в церковь… А?

— Я уже целых три недели пью «Прозак» в лошадиных дозах, и он меня не берет, а в церковь схожу прямо сейчас, — пообещала я, умылась, быстро собралась и вышла на улицу.

У меня есть неделя, чтобы снова начать жить.

Рядом с нашим медицинским центром стояла маленькая церквушка, вся в лесах. Ее реставрировали долго и мучительно, и я не знала толком, служили ли в ней.

Слава богу, служили. В храме было темновато и пустынно, только молодая монашка очищала от нагоревшего воска подставки.

— Скажите, а можно поговорить с батюшкой? — прошептала я и отошла в сторонку.

Монахиня кивнула и бесшумно скрылась где-то в глубине храма.

Я совершенно забыла, что на мне нет платка и одета я неподобающе для храма, в брючный костюм. Сейчас на меня налетят какие-нибудь бабульки и распотрошат на части за непотребный вид, а я этого просто не выдержу. Наверное, надо уходить, пока никто на меня не напустился. Но тут мой взор притянула какая-то икона, где был изображен отрок. Он смотрел прямо на меня и не давал уйти. Тело наполнилось теплом, потом я непроизвольно глубоко вздохнула. «Это же икона Пантелеймона-целителя», — вдруг поняла я, и на душе почему-то стало намного легче.

Я поставила свечки за здравие Алеши и за упокой души Ирины Павловны. Жаль, что нельзя ставить свечи за нерожденного младенца, ведь я уже успела его полюбить в своих мечтах.

Помолилась Божьей Матери.

И тут появился батюшка. Он был молод и чем-то похож на рок-музыканта. Во всяком случае, его длинные волосы, перехваченные сзади банковской резинкой кирпичного цвета, наводили на эти мысли. Но в глазах виделся отблеск известной только ему тайны мироздания. Они лучились таким теплом и приятием из-под очков-велосипедов, что даже просто от его взгляда становилось хорошо. Истинный батюшка. Он внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ и сказал несколько не совсем понятных фраз: