Музы светлого Дома изящной словесности (СИ) - Романов АВ

— На неделю! — ахнула Женевьева. — Серафима Андреевна! Он столько не выдержит. У него, кроме творчества, ничего и никого нет. А союз? Про союз со мной ничего не сказано!

— Во время прокрастинации, — мрачно сказала Аделаида, — союз невозможен.

— Но он же опять пить начнёт! — воскликнула Муза.

— Да не лебези ты, Женька! — оборвал её дед. — Виноват я. Перед тобой прежде всего. Жёстко, конечно. Уборкой займусь, телевизор посмотрю. Ну и выпью немного, наверное… Как такое без выпивки пережить?!

— Я же говорила! — заломила руки Женевьева.

После этих слов творец-машина выдала новую бумагу:

Муза Катюха! Вы удовлетворены вердиктом? Или тоже считаете его слишком жёстким? Учтите, что оставить без наказания покушение на честь Музы я не могу.

— Неделя, — задумчиво проговорила Катюха, — это и правда как-то слишком. Я же не дура, я всё понимаю. Автор без творчества — это как каша без кастрюли. Если наказание обязательно, то пусть сутки будут.

— А совсем без наказания нельзя? — воскликнула Женевьева.

Назначено наказание — сутки прокрастинации.

После того, как эти слова были зачитаны, наступила внезапная тишина. Дед застыл, парализованный. В правой руке Серафимы появилась огромная сияющая печать. Она проверила клише на торце — «1 сутки». Затем, прямо сквозь кепку, она опустила её на лоб пожилого автора. Все, находящиеся в комнате, вздрогнули. Сияние печати разлилось по деду, его фигура начала исчезать. Печать в руке Серафимы тоже в буквальном смысле испарилась, истаяла.

— Вот и всё, — безнадёжно сказала Женевьева. — Вот и всё. Сутки…

Она, шатаясь, вышла из комнаты. Шаги её слышались недолго. Из окна кабинета было видно, что она вышла из домика и слепо побрела по тропинке.

— Вот и всё, — повторила её слова Катюха. — Свобода, девы. Приглашаю всех в рифмобар, там сейчас самая тусовка начинается.

Серафима уселась в своё кресло. Вид у неё был мрачный, замученный. Вит подошёл, осторожно погладил по голове, как маленькую девочку.

— Сложная у тебя работа, — тихо сказал он.

Аделаида, внимательно разглядывая Катюху, посторонилась, приглашая и её выйти из кабинета.

— Аделаида, — сказала Катюха, — ты чего весь вечер мои ноги разглядываешь? Я тебя даже бояться начала.

— Это у тебя что? — обвиняюще спросила могучая заместительница Серафимы, тыкнув пальцем в край короткого платья Музы.

— В каком смысле — что? — удивилась Катюха. — Где — что?

— Это у тебя колготы или чулки?

— А-а-а, — Муза Катюха приняла очень таинственный вид. — Это у меня чулки.

— А как они держатся? — допытывалась Аделаида. — Подвязок нет, ремней нет.

— Их держит любовь! — заявила Катюха.

— За дуру меня принимаешь? — возмутилась Аделада.

— Ладно, — сжалилась Катюха. — Колготки это. Просто фасон такой. Ты зачем интересуешься? Хочешь свой гардероб обновить?

— Как ты себя в них чувствуешь? Они жмут или нет?

Катюха с удивлением посмотрела на Аделаиду.

— Где они должны жать?

Но Аделаида продолжала смотреть на неё требовательным недоверчивым взглядом.

— Я, кажется, поняла, — хихикнула Катюха. — Хочешь попробовать такие же надеть, но чего-то боишься, да?

— Может быть, они мне не подойдут, — прошептала Аделаида. — Девочки говорили, что они везде жмут.

— Та-ак, — решительно сказала Катюха. — Где тут у вас бельё?

— В гардеробной.

— Пойдём! Не надо думать, надо просто примерить. Попробовать…

Когда Аделаида с Катюхой ушли, Серафима пожаловалась Виту:

— Сколько раз уже приходилось клеймить авторов прокрастинацией, а всё не могу привыкнуть.

— Нелегко это, — согласился Вит. — А вот скажи: а Катюхе никакого наказания не полагается?

— Её-то за что наказывать?

— Ну как сказать…

Вит немного помялся, но потом решительно спросил:

— Ответь, только честно. Если Музы рождаются талантами, то для каких таких великих произведений была рождена Муза Катюха? В тёмном Доме таки Муз и Музов через одного… Или через одну.

— Ты к ней несправедлив, — вспыхнула Серафима. — Ты тоже судишь по внешнему виду.

— А по чём я должен судить?

— По произведениям! Например, у неё было очень интересное сотрудничество с одной больной девочкой. «Личная жизнь молекул». Не встречал такую книжку?

— Не помню, — сознался Вит. — Фурора она точно не произвела.

— Ещё у Катюхи была пьеса, очень известная, про любовь лука, сыра и грибов в пицце. У авторши ещё псевдоним был очень странный…

— «Пицца и жар любви»? — удивился Вит. — Нетта Та? Или Та Нетта, как её чаще называли.

— Да, она. Точно.

— Интересная вещица, смотрел, её к нам на гастроли привозил кто-то.

— Ну вот видишь! Катюха — настоящая Муза.

— Ладно. Что это я, в самом деле? — стушевался Вит. — Взялся судить о том, чего не знаю…

— Давай не будем ссорится из-за ерунды, Вит…

— Есть! — в комнату, потрясая конвертом упаковки, ввалилась радостная Аделаида. — Подобрали с Катюхой мне обновку! Говорит, жать не будут.

Вит и Серафима встали и одновременно изобразили на лицах улыбку.

— Рада за тебя, — сказала Серафима.

— Можно посмотреть, — попросил Вит. — Очень странная расцветка у упаковки.

— Конечно, — Аделаида торжественно протянула Виту заветный конвертик. — Хотя это только для девочек, но мужчины тоже должны быть в курсе…

Вит рассмотрел упаковку, хмыкнул и, не в силах сдержать смех, согнулся, присел на стул. Его скорчило в судорогах.

— Что не так? — обиделась Аделаида.

— Боюсь, — Вит едва мог говорить сквозь смех. — Боюсь, Катюха пошутила над вами, Аделаида. Вам нужен такой же размер, наверное, но колготки должны быть обычные, не компрессионные. А эти… жать бу… будут…

И его опять скрутил приступ смеха.

— А она говорит: жать не будут, — растерянно сказала Аделаида. — Надевай, говорит, и приходи в рифмобар веселится…

— Не получится, — Вит всё не мог успокоиться. — Второй номер компрессии. Весело вам не будет, наверное…

— А где, интересно, Ухрюп-яга? — неожиданно спросила Аделаида.

Чувствовалось, что она разгневана.

— Закрываем приём, идём в рифмобар, — решилась Серафима. — Вит, сиди здесь. Аделаида, успокойся. Пойдём, я помогу тебе выбрать нормальные…

На этих словах творец-машина опять загудела, выдавая очередную бумагу. Серафима приняла её, зачитала вслух.

Поступил запрос от светлого Дома вкусной еды. Готовится фестиваль. Шеф-повар мероприятия, Некоторый Сергей Николаевич, хотел бы ангажировать для собственного вдохновения Музу Аделаиду. Я разрешаю ему визит в светлый Дом изящной словесности и переговоры с Музами.

— Ну вот, — обратилась к своему секретарю Серафима, — и ты понадобилась. Знаком тебе этот Некоторый?

Гнев Аделаиды моментально прошёл, она покраснела, обрадовалась.

— Это Серёга! — пояснила она. — Толстяк, шалун, лоботряс! Люблю его! Он у нас уже был.

— Почему-то я этого не помню, — растерянно сказала Серафима.

— Потому что я его скрывала, — честно созналась Аделаида. — Повар он от творца, а вот с выражением собственных мыслей у него туго, автор он никакой. И ещё он ленивый, как медведь! Обещал закончить книгу про особенности приготовления креветок и других морских гадов, но так и не сподобился. Но теперь-то я ему устрою! День и ночь у меня пахать будет.

— Так тебя, по-моему, — заметила Серафима, — приготовление еды на пищевом празднике вдохновлять приглашают, а не для произведения.

— Еда готовится днём, — пояснила Аделаида, — а ночью можно и книги писать…

— И десятки печей, запылав адским пламенем, исторгли из своих недр тысячи пирожков… — совсем-совсем неслышно прошептал Вит.

ГЛАВА X. Встречи перед входом в рифмобар

Пытаться описывать различные помещения рифмобара в светлом Доме изящной словесности бессмысленно. Их интерьер и назначение менялись, подстраиваясь под интересы людей, которые в них находились. Хочется тебе извиваться в диких танцах — пожалуйста! Начинается выступление рок-банды и ты — среди зрителей. Хочется спокойно посидеть в тишине, поговорить, выпить амброзии — есть и такие оазисы. А если захочется закадрить очаровательного Муза или Музу в контрдансе, то добро пожаловать в старинную бальную залу с живым оркестром.