Лейла, снег и Людмила - Кафа Аль-зооби

– Ты неправильно понимаешь происходящее, это – этап политических схваток.

– Какие схватки? – насмешливо воскликнул Халед. – Схватки с участием пятерых, оставшихся здесь, и, может быть, десятерых там?

– Дело не только в нас. Схватки происходят на более значительном уровне, я имею в виду перестройку. Ты разве не читал книгу Горбачева? Он утверждает, что придерживается социалистического пути, и говорит очень важную вещь: нынешние изменения – историческая неизбежность, которая, в конце концов, должна привести к прогрессу и развитию социализма.

– Я не читал этой книги, но, судя по твоим словам, могу сказать, что этот человек либо коварный злодей, либо глупец. Какое развитие может получить все происходящее? Скажи мне откровенно! Да, конечно, есть прогресс в положении таксистов, спекулирующих водкой, в положении продавцов черного рынка и хозяев кооперативов, которые ничего не производят, а только занимаются спекуляцией. А производство между тем прекращается, и директора заводов не знают, как руководить перешедшими на хозрасчет предприятиями. Кризис усугубляется день за днем, с прилавков исчезли товары. А ты говоришь «прогресс»! Я не знаю, отчего так происходит: то ли это большая глупость, то ли запланированная операция… Но в любом случае это не историческая необходимость.

– Хорошо, но ведь все это можно считать переходным этапом.

– Возможно. Но я сомневаюсь, что он закончится в пользу социализма. Иногда мне кажется, что ситуация больше похожа на всеобщее разрушение, чем на перестройку. Порой у меня возникает тяжелое предчувствие, что все это приведет к полному развалу и отказу от социализма.

– Не говори так. И не сомневайся в силе КПСС и ее идеологии, потому что перестройка отражает историческую необходимость и неизбежность. А они вынуждают социализм к перестройке самого себя, чтобы соответствовать новым реалиям и требованиям времени.

– Мне не хочется, чтобы сложилось так.

– А я уверен в этом. Надо верить в партию и в поддерживающий ее народ.

И все же слова Халеда в последующие дни не выходили у него из головы и все громче отдавались в мозгу зловещим звоном. В глубине души Рашид соглашался с каждым словом друга, но отказывался признаться в этом не только перед ним, но и перед самим собой. Подобное признание вызывало в его душе настоящий ужас, так как ставило перед невообразимой опасностью – потерей мечты о социализме и коммунизме.

Ему не верилось, что социальные колебания, вызванные перестройкой в советском обществе, – предвестники глобального и великого сотрясения, способного уничтожить эту формацию.

Великая страна дрожала в конвульсиях и, словно громадное тело, раскрывала легкие для свежего воздуха – воздуха демократии и либерализма. Рашид был свидетелем того, как безмолвие десятков лет нарушил грохот от падения легендарного железного занавеса, ограждавшего страну по всей длине границ, и люди радостно зааплодировали, будто солнце стало всходить над ними с запада.

Но, несмотря на все происходящее, Рашид не изменял своим идеалам. Он просидел немало ночей, резюмируя книгу Горбачева, намереваясь обсудить ее с оставшимся в партии товарищами. Однако его ждало разочарование: он вдруг обнаружил, что друзья вовсе не горели желанием обсудить написанное. Энтузиазм Лейлы и Халеда начинал угасать, а двое других товарищей были заняты совсем иными делами: собирались в Турцию, чтобы накупить кожаных изделий и перепродать в Ленинграде.

– Ты представляешь, я купил новое пианино за ту кожаную куртку, которую носил! – весело рассказывал один из них.

– Я так понимаю, что ты решил стать спекулянтом? – с упреком спросил Рашид.

– А что из того? Деньги никогда не помешают, особенно, если их у тебя не всегда хватает.

– И ты считаешь, что решение проблемы в спекуляции?

– Решение проблемы – в продолжении революционной борьбы, – вставил Халед.

Неясно было, говорил он серьезно или иронизировал, потому что лицо его сохраняло серьезное выражение, но сама фраза показалась Рашиду веселой, и он улыбнулся. Вслед за ним рассмеялись и другие, словно Халед выдал остроумную шутку.

Рашид отчаянно пытался превратить партийные собрания в своего рода реанимационное отделение для спасения от смерти революционного духа его товарищей и, возможно, его собственного. Но за пределами собраний внимание к вопросам политики и борьбы стало заметно ослабевать, и не только у его товарищей, но и у большинст ва революционных активистов – как арабских, так и их единомышленников из других стран. Блестящие возможности для занятия коммерцией, быстрые и выгодные сделки, новости о том, какой товар продается там или тут – вот что занимало теперь умы, завораживало и увлекало всех и вся.

«Как же нам продолжать борьбу в таких условиях?» – озабоченно размышлял на ходу Рашид. А возвратившись к Галине, заставал ее в ожидании, и она тотчас задавала свой самый главный вопрос: «Когда же, наконец, мы поженимся?»

– Прошу тебя, подожди немного, – отвечал он. – Сейчас время для этого совсем не походящее.

И Рашид начинал разъяснять ей трудности политического этапа, на что она с недоумением отвечала:

– Ты дурак или им прикидываешься? Какое отношение имеют к нашему браку политика, борьба, перестройка и твоя партия? Не хочешь ли ты сказать, что взял на себя миссию исправления человечества?

– Это не так. Мы и вправду переживаем сейчас тяжелый период, и я сам не готов к браку. Не понимаю, почему ты волнуешься. Я обещал жениться на тебе, и мы поженимся. Мы обязательно поженимся, Галина! Потерпи немного, не дави на меня.

Говоря это, Рашид чувствовал, что задыхается в настоящей осаде. Он шел искать Лейлу, чтобы рассказать обо всех своих бедах, кроме одной, злополучной, – его любви и Галининой тюрьмы.

Теперь он стал часто навещать Лейлу. В иные дни приходил нагруженный дефицитными товарами, которые доставал с большим трудом, выстаивая часами в длинных очередях. И тогда Лейла готовила какое-нибудь арабское блюдо, запах от которого, как и новость, что она его приготовила, моментально распространялись по общежитию и даже за его пределами, привлекая их друзей, жаждущих отведать знакомые с детства блюда – маклюбу[3] или мулюхию[4] с курицей.

Каждый раз ужин переходил в громкую вечернюю дискуссию, где по настоянию Рашида поначалу главной темой становилась перестройка: воистину ли она историческая неизбежность и приведет ли к дальнейшему развитию социализма? Довольно быстро разговор переходил на новости рынка: говорят, на Невском открылся магазин фирмы «Ланком» с импортной парфюмерией и косметикой, и люди часами выстаивают в очередях перед ним; что правительство якобы разрешило иметь собственные частные магазины; что убийство на такой-то улице произошло на почве финансовых разборок; что поговаривают, будто торговля спиртным теперь находится в руках мафии, и говорят… и говорят…

Потом все расходились, и только Рашид задерживался дольше остальных, переминаясь с ноги на ногу, будто хотел остаться наедине с Лейлой и сообщить ей что-то важное. И, тем не менее, ни разу не сказал ей ничего особенного.

Помимо случайных визитов на неделе, позднее он стал забегать к ней каждую пятницу вечером. Приходил ровно в пять часов, с пустыми руками, стучался в дверь два раза, и Лейла отвечала:

– Заходи, открыто.

Он входил, и они проводили вместе вечер, болтая обо всем, кроме того, что касалось Галины и его отношений с ней. И если, бывало, Лейла спросит о Галине, Рашид отвечал коротко:

– Все нормально.

Он терпеть не мог, когда Лейла спрашивала его о Галине, и ненавидел те моменты, когда Лейла видела его в сопровождении русской подруги. Всячески старался не дать им шанса познакомиться и много раз под всевозможными предлогами отвергал просьбу Лейлы позволить ей навестить их с Галиной. Что касается случайных встреч втроем, нередких в течение прошедших лет, то Рашид всякий раз пытался улизнуть поскорее, таща Галину за собой и оправдываясь тем, что им некогда, они спешат. Он не желал, чтобы Лейла видела его с другой, в надежде, что она, наконец, разглядит его таковым, какой он есть на самом деле: одиноким, несчастным и обделенным любовью.

Прошел год, но он не сумел разрушить разделявших их преград и добиться, чтобы Лейла увидела его положение со всей ясностью.

Он не решался признаться ей в любви.

Но однажды Рашид неожиданно почувствовал, будто давившая его рука судьбы слегка ослабла и готова выпустить на свободу.

Лейла тогда училась на втором курсе. Она настояла, чтобы он поехал с ней на прогулку по городу. Они посетили Русский музей, покатались на пароходе по ленинградским рекам и каналам, а потом Рашид решил пригласить ее на обед:

– Мы с тобой сходим в Литературное кафе. Там тебе очень понравится. Раньше там собирались поэты и писатели, и даже Пушкин подолгу засиживался в нем, и столик, за которым он любил сидеть, все еще там, ты его увидишь. А когда Пушкина убили, в этом ресторане состоялась панихида по нему, и Лермонтов прочитал свое знаменитое стихотворение «Смерть поэта», – Рашид рассказывал все это, пока они стояли в очереди у входа в ресторан.