Вектор атаки - Евгений Филенко

– Чем нас обрадуете, Дирк? – спросил командор.

– Ктелларн проиграл, – сказал Оберт. Все засмеялись, даже Тони Дюваль, которому эхайнский капитан был симпатичен, не удержался от усмешки. – Он честно расплатился.

– Он уже не играет со мной, – заметил Руссо. – И обходит стороной мсье Леклерка. Что будет, когда он окончательно убедится, что и вы, Дирк, слишком сильный игрок для него? Может быть, вам стоит иногда ему поддаваться?

– Я пытался, – сказал Оберт. – Все складывалось наилучшим образом. А в финале он с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом вдруг допускал зевок, совершеннейшую нелепость, и мне ничего не оставалось, как ставить ему мат. Не мог же я прикинуться полным идиотом и не видеть его промахи!

– Любопытно, кого наш капитан изберет своим спарринг-партнером, когда ему надоест вам проигрывать, – сказал командор Хендрикс.

– Кого-нибудь, кто ни черта не смыслит в шахматах, – предположил Оберт. – И мы останемся без последнего источника информации.

– Кого-нибудь из молодых, – сказал ван Ронкел. – Возможно, даже девушку. У него все еще сохраняются иллюзии насчет интеллектуального превосходства мужчин. Не знаю, как там у эхайнов, но в нашем случае его ожидает сюрприз.

– Вот было бы забавно, если бы его выбор пал на Эрну Шмитт, – усмехнулся Дюваль-старший.

Эрна Шмитт выглядела сущей простушкой: соломенные косички, круглое личико в веснушках, наивные васильковые глазенки, несколько более пышные формы, чем случается в ее возрасте. За этой подкупающей внешностью скрывалось недюжинное математическое дарование, с отчетливыми наклонностями к мультипространственной логике. Ее отец, который остался на Земле, и мать, Анна Шмитт, которая была здесь, к высшей математике не имели никакого отношения. Возможно, это на них природа отдохнула, чтобы наверстать упущенное на толстушке Эрне. Которая, как и многие сверстники, почти не наведывалась в кают-компанию.

– Пустяки, – сказал Руссо. – Без призов мы не останемся. Кого бы капитан ни выбрал, я берусь за пару недель натаскать любого до уровня перманентного победителя. Этот парень не чувствует природы шахмат. Прискорбно, понижает самооценку, не спорю, но похоже, это не эхайнская игра…

– Будем надеяться, – сказал командор. – Что он этого не знает. Что ему не надоест проигрывать. Что он не предложит сыграть в другую игру.

– В маджиквест я у него тоже выиграю, – пообещал Оберт.

– Хочется верить, что ваша самоуверенность, Дирк, имеет под собой основания, – проворчал командор. – А сейчас не томите нас, разделите с друзьями радость победы. Где ваш трофей?

– Вот он, – сказал Оберт, извлекая заветный кристаллик в эбонитовой оправе. – Ничего из ряда вон выходящего. Как было сообщено – стандартная нарезка земных и, подозреваю, титанийских информационных каналов.

– Отчего бы им не перехватить пару концертов Озмы, – проворчал кто-то. Оберт отметил: из ветеранов.

Несколько молодых людей потянулись к выходу.

– Или какой-нибудь веселенький сериал, – сказал Тони Дюваль, который остался. – Последний сезон «Охваченных пламенем».

– Я пробовал заранее обговаривать условия выигрыша, – сказал Оберт. – Ктелларн в самой резкой форме отказался даже обсуждать эту тему. Нам не дано понять логику его поведения. Так что пока все остается лотереей.

– И вы с вашей компанией уже до дыр промозолили этот последний сезон, – сказал Юбер Дюваль сыну.

– То был предпоследний. За полгода должны были уже запустить новый.

– Ожидание усиливает желание, – сказал Дюваль-старший. – Вообрази свою радость, когда через неделю-другую ты вдруг увидишь знакомые идиотские рожи…

– Я не люблю ждать, – возразил Тони. – И рожи не идиотские. Просто веселые. Не то что у некоторых.

– …и мы все принуждены будем наблюдать за обезьяньими ужимками толпы имбецилов.

– Это лучше, чем обрывки новостей из потустороннего мира! – огрызнулся юнец.

– Ну, будет вам, – возвысил голос командор. Впрочем, всего на полтона. – Начинайте же, Дирк, не то мы тут все перецапаемся от нетерпения.

От слуха Оберта не укрылись иронические смешки. Но тут уж ничего нельзя было поделать… Он вставил кристаллик в гнездо медиацентра, приложил палец к сенсорной панели и отошел в сторону, чтобы никому не мешать смотреть.

На экране запрыгала плоская размытая картинка. Цвета были искажены, временами пробегала рябь, фоновый голос то затихал до едва различимого бормотания, то срывался в натужный хрип. На нарезку походило мало, не было это и стандартной новостной лентой, со сбивчивым монотонным комментарием из-за кадра, с необъяснимыми прыжками от темы к теме и еще менее понятными возвратами к уже показанному, где сюжеты были спрессованы до того предела, за которым теряется всякий смысл. Скорее это выглядело как ухваченный целиком информационный кластер, обстоятельный, неспешный, озвученный хорошо поставленными голосами с правильной речью и снабженный развернутым видеорядом.

– …Двухсотый юбилейный симпозиум Пиренейского отделения Академии Человека вопреки ожиданиям не ознаменовался эпохальными прорывами в профильных научных дисциплинах, а оказался практически целиком посвящен вполне традиционной проблематике – семье, спорадическим брачным союзам и аналогичным социальным институтам во всем их многообразии. Научный сотрудник Каталонского Центра гуманитарной репродукции доктор Абель Казанова…

Оберт, не удержавшись, хихикнул. Те, кто был рядом, посмотрели на него с неудовольствием, а молодежь – с искренним недоумением.

– Очень симпатичный, – сказала вполголоса сидевшая рядом Ольга Шнайдер, серьезная и несколько педантичная особа неполных восемнадцати лет от роду. – В прекрасном костюме. Галстук удачно подобран. Что вы нашли забавного?

– Э-э… м-мм… Я после вам разъясню, в чем тут соль, – пообещал Оберт.

Он давно уже смирился с тем печальным обстоятельством, что даже самые бородатые остроты и каламбуры здесь порой приходилось растолковывать в деталях. Утрата чувства юмора всегда виделась ему реальной угрозой для человеческой самоидентификации.

– …Вот уже на протяжении нескольких десятилетий процессы гендерной дисклюзии являются предметом тщательного исследования нашего Центра, – вещал доктор Казанова. – Ряд научных дисциплин, объединенный общим понятием «эконетика», то есть «наука о семье»…

– Но что действительно забавно, – шепотом продолжала Ольга Шнайдер, – так это его речь. Неужели на Земле все разговаривают так заумно?

– Нет, уверяю вас, – отвечал Оберт, склонившись над нею. – Только лишь те, кто желает выглядеть умнее, чем есть на самом деле…

– А что такое «гендерная дисклюзия»?

– Понятия не имею. Но наверняка звучит намного более грозно, нежели означает. Когда вернемся домой, специально изловим доктора Казанову и вытрясем из него признание…

– Вы хотели сказать – дефиницию? – без тени улыбки осведомилась девушка.

– И дефиницию тоже, – подтвердил Оберт со вздохом.

– …Агентство внеземных территорий приняло решение расконсервировать базы «Амазонис» и «Дедалия» на Марсе. Это связано с небывалым в этом году притоком туристов, желающих совершить восхождение на гору Олимп – высочайшую вершину обитаемых пространств Федерации…

– Ну вот еще! – на сей раз не сдержался Ланс Хольгерсен, в прошлом – второй навигатор «Согдианы». – Что за первобытный гелиоцентризм!..

– Мы знаем, Ланс, – мягко осадил его командор Хендрикс. – Мы все в курсе.

– И ничего не все, – проворчал Тони Дюваль.

– …Расположенные по соседству вершины Арсия и Павлин, лишь немного уступающие Олимпу в природном величии, также вправе рассчитывать на свою долю привлекательности для странствующих и путешествующих. И хотя современное состояние спортивного альпинизма сводит к минимуму риск увлекательных предприятий, Агентство сочло необходимым обеспечить им исчерпывающую техническую поддержку и позаботиться о дополнительном комфорте визитеров. Напомним, что Олимп является колоссальным потухшим вулканом, высота его составляет более тринадцати миль, из которых последние четыре мили представляют собой почти отвесную стену – подлинное испытание силы и мастерства…

– Тринадцать миль! – не удержался от восторженного возгласа Тони Дюваль. – Ничего себе! Прогуляться бы по такой горке!

– А потом с вершины… на крылышках!.. – мечтательно откликнулся Моран Виньерон, долговязый анемичный бретонец, которого никто бы не мог заподозрить в пристрастии к экстремальным поступкам.

– Крылышки там не годятся, – авторитетно заявил ван Ронкел. – Слишком низкая плотность атмосферы. Особенно на такой высоте.

– Разве на Марсе нет воздуха? – поразился Тони.

– Ну… строго говоря… нет, – ответил ван Ронкел несколько озадаченно. – Воздуха, в нашем понимании, кроме Земли, вообще нигде нет.