Хороший немец - Джозеф Кэнон

Джейк посмотрел туда, где грохнуло. Стрелял русский офицер, пытаясь навести порядок. В наступившей тишине охрана, замерев, наблюдала, как остальные банкноты улетают к Нойер Гартен. Солдаты оробели, испугавшись того, что последует. Тщательно организованный день сорван, как неловко. Офицеры приказали им построиться в шеренгу и стали отбирать банкноты. Русский конвоир Джейка снова показал на дом. Лейтенант Талли, который боялся летать. Четверо русских подняли его и закинули ему на грудь пояс с деньгами, словно это улика. Но улика чего? Такая куча денег.

— Камеру можно забрать? — спросил Джейк, но русский только заорал на него и толкнул автоматом к стайке фоторепортеров. Газон теперь кишел помощниками — они, будто гиды, разводили всех по машинам. Извинялись за срыв встречи, словно Талли был алкашом, испортившим вечеринку. Русские охранники угрюмо наблюдали: в кои-то веки счастье подвалило — и его сдуло ветром.

— Извини, — сказал Джейк Лиз. — Они забрали камеру.

— Тебе повезло, что тебя не пристрелили. Ты что там делал?

— Это был парень из самолета.

— Какой парень?

— Талли. Парнишка в сапогах.

— Но как?..

— Идите, идите, — поторопил их энергичный военный полицейский. — Представление окончено.

Их отвели вслед за другими к парковке. Прежде чем они дошли до гравия, Джейк оглянулся на озеро.

— Что он, черт побери, делал в Потсдаме? — спросил он сам себя.

— Может, он участник делегации.

Джейк покачал головой.

— Да какая разница? Может, он в озеро упал.

Он повернулся к ней:

— Его застрелили.

Лиз посмотрела на него, затем нервно оглянулась на автомобили.

— Пошли, Джейк. Надо сваливать отсюда.

— Но почему Потсдам? — В парке несколько банкнот все еще перелетали с места на место, как палая листва в ожидании грабель. — С такими деньгами.

— Тебе что-то досталось?

Он развернул добытую банкноту.

— Сто марок, — сказала Лиз. — Счастливчик. Целых десять долларов.

Но там было больше. В тысячи раз больше. И человек с пулей в груди.

— Пошли, другие уже уехали, — сказала Лиз.

Назад, в пресс-центр, выпить пива. Джейк улыбался про себя. Его ум мчался вперед, перестав оцепенело бродить среди руин. Преступление. Вот он. Его сюжет о Берлине.

II. Оккупация

Глава третья

Когда Джейк вернулся, новость уже облетела весь пресс-центр.

— Ты-то мне и нужен, — сказал Томми Оттингер, нависнув над Джейком, который стучал на пишмашинке, набрасывая заметки. — Первое событие за всю неделю и ты там, прямо в нужном месте. Как тебе удалось, кстати?

Джейк улыбнулся:

— Просто фотографировал.

— И?

— И ничего. Мертвого солдата прибило к берегу озера.

— Да ладно тебе. Мне сегодня выходить в эфир. А ты можешь в свое удовольствие спокойно писать для «Колльерс». Кто он такой?

— Откуда мне знать?

— Ну, ты же мог посмотреть личный номер, — закинул удочку Томми.

— Жаль, я не догадался.

Томми вылупился на него.

— Правда, — сказал Джейк.

— И это называется репортер.

— А что говорит Рон?

— Джон Доу.[36] Номерного знака нет.

Джейк смотрел на него секунду, размышляя.

— Тогда почему ты спрашиваешь меня?

— Потому что Рону я не верю. А тебе верю.

— Слушай, Томми. Вот что мне известно. К берегу прибило труп. Мертвый уже целый день, как мне показалось. При нем были деньги. Отчего русские все взвинтились. Большая Тройка спешно ушла. Я тебе покажу свои заметки. Используешь, что найдешь нужным. Лицо Сталина — прекрасный штрих. — Он замолчал, встретив пристальный взгляд Томми. — У него был личный номер. Я просто не посмотрел. А вот почему Рон?..

Томми улыбнулся и взял стул.

— Потому что это Рон. Он прикрывает задницу. Свою собственную. И армии. Мы не хотим ставить в неловкое положение армию. Особенно перед русскими.

— А чего тут неловкого?

— Они не знают, что у них есть. Кроме солдата в Потсдаме.

— И от этого им неловко?

— Возможно, — сказал Томми, прикуривая. — Потсдам — самый большой черный рынок в Берлине.

— А я думал, Рейхстаг.

— Рейхстаг, станция «Зоопарк». Но Потсдам самый большой.

— Почему?

— Потому что это русская зона, — удивившись, просто сказал Томми. — Никакой военной полиции. Русским наплевать. Они и есть черный рынок. Купят все. Остальные — военполиция время от времени делает зачистки, арестовывает пару-тройку немцев лицо соблюсти. Так, для порядка. Русские пальцем о палец не ударят. На Главной улице Потсдама каждый день — суббота.

Джейк улыбнулся:

— Так что он приехал не на конференцию.

— Ни в коем разе.

— А Рон не хочет, чтобы его мама прочитала о своем мальчике в газетах.

— Не такое. — Томми посмотрел мимо Джейка: — Правда, Рон?

— Мне надо с вами поговорить, — сказал Рон Джейку, явно раздосадованный. — Где вы достали пропуск?

— Я не доставал. Никто и не спрашивал, — ответил Джейк.

— Знаете, у нас есть список очередников на аккредитацию. Я в любое время могу кого-нибудь вычеркнуть.

— Расслабьтесь. Я ничего не видел. Понятно? — Он показал на лист бумаги, заправленный в пишущую машинку. — Звезда из гераней. Много труб. Местный колорит, и больше ничего. Если, конечно, у вас нет для меня пропуска.

Рон вздохнул.

— Только не надо на меня давить, ладно? Если русские обнаружат, что там была пресса, они подадут официальный протест, я вас вышвырну отсюда на первом же грузовике.

Джейк развел руками:

— Больше я в Потсдам не поеду. Договорились? А теперь давайте по пиву и расскажите нам, где тело.

— Оно у русских. Мы пытаемся его забрать.

— А почему задержка?

— Это не задержка. Это ебаные русские. — Он помолчал. — Вероятно, деньги. Пытаются вычислить, сколько можно себе оставить. — Он взглянул на Джейка: — Сколько у него было?

— Представления не имею. Много. Тысячи. Умножьте на два, что бы они вам ни сказали.

— Я сегодня в эфире, — сказал Томми. — Вы будете делать официальное заявление?

— Ничего официального я делать не буду, — сказал Рон. — Кто-то напился и упал в озеро. Если вы считаете, что это событие, милости прошу. — Джейк взглянул на него. Личных номеров нет. Пули нет. А Рон торопливо продолжал: — Мы через пару часов выпустим пресс-релиз о первой встрече. Если кому-то надо.

— Союзники обменялись теплыми приветствиями, — сказал Томми. — Генералиссимус Сталин сделал заявление, в котором выразил пожелание установить прочный мир. Повестка дня конференции была утверждена.

Рон усмехнулся:

— А ведь вас там даже не было. Неудивительно, что вы ас.

— И солдат нечаянно свалился в озеро.

— Именно так мне и было сказано. — Он повернулся к Джейку: — Оставайтесь в городе. Я серьезно.

Джейк посмотрел ему вслед.

— Когда русские закрыли Потсдам? — спросил он у Томми.

— В прошлую пятницу. Перед конференцией. — Он посмотрел на Джейка: — А что?

— Он пролежал в воде всего день.

— Откуда ты знаешь? — насторожился Томми.

Джейк махнул рукой:

— Я не уверен. Но его не так уж и раздуло.

— Ну и?

— Как он попал в Потсдам? Если он был закрыт?

— Да какого черта — ты же попал? — сказал Томми, наблюдая за ним. — Ну еще бы — с таким-то честным лицом.

Из открытого окна доносилась фортепьянная музыка. Но на этот раз не Мендельсон, а мелодии Бродвея — музыка для вечеринок. Дом был полон военных в форме, дыма и звона бокалов. На Гельферштрассе развлекались. Наблюдая, Джейк с минуту постоял в холле. Обычный шум голосов, приправленный русской речью со стороны группы у стола с мясными закусками, обычная музыка. Но это был коктейль-прием без женщин, странно унылый: все высматривают, за кем бы ухлестнуть. Мужчины стояли группами, беседовали о делах, а иногда — вообще молча. Подхватывали бокалы с подносов, разносимых парой стариков, и быстро опрокидывали их в себя, как будто знали, что впереди ничего лучше не будет. Хозяином приема был, кажется, полковник Мюллер, чья седая голова мелькала среди гостей: он представлял гостей друг другу, иногда его хватал за плечо какой-нибудь дружелюбный русский. Роль хозяина ему не шла так же, как и судье Гарди, если б тот устроил прием. Джейк направился к лестнице.

— Гейсмар, заходите, — сказал Мюллер, протягивая ему бокал. — Извините, что реквизировали столовую, но жратвы хватает. Прошу вас, угощайтесь, чем осталось. — На самом деле придвинутый к стене обеденный стол еще ломился от ветчины, салями и копченой рыбы, целый банкет.

— По какому случаю?