Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон - Ян Улоф Экхольм

ему всё-таки удалось заснуть. Проснулся он, когда в их норе поднялся жуткий переполох.

– Ваау-аау-аау, – выл чей-то голос, – я ранен, я ужасно, опасно ранен! Аа-аа-аа!

Это кричал Лабан, который только что вернулся домой.

Людвиг Четырнадцатый испугался. Что там придумала Тутта? Она же ему обещала, что ничего плохого с Лабаном не случится.

От криков Лабана проснулись и другие лисята. Людвиг Четырнадцатый распахнул дверь в гостиную, и все заглянули туда.

Это было и впрямь печальное зрелище. Лабан лежал на диване, который папа Ларссон соорудил из старого ящика, и выл. Мама Ларссон прижимала к себе его голову и пыталась успокоить.

А с другой стороны, у ног, стоял папа Ларссон и разглядывал непонятную штуку, прицепившуюся к хвосту Лабана, к самому его кончику. Людвиг Четырнадцатый сразу догадался, что это такое, ведь Тутта Карлссон ему о таких вещах рассказывала.

ЭТО БЫЛА МЫШЕЛОВКА!

– Ох-ох-ох! – причитал Лабан. – У меня смертельная рана! Я истекаю кровью!

– Ничего с тобой не будет, – уверил папа Ларссон. – Если тебе больно, виноват ты сам. Считал себя самым хитрым лисёнком в лесу, а угодил в простую мышеловку. Расскажи, как это получилось.

– Я замечательно проскочил через овсяное поле, – начал слабым голосом Лабан, – прополз между клубничных грядок. Никто меня не заметил, вокруг никого не было. Оставалось только подняться по лестнице в курятник. И вдруг…

Тут Лабан замолчал.

– Что вдруг? – сердито спросил отец.

– До меня вдруг донёсся запах сыра, – ответил Лабан. – Ты же сам говорил, что сыр очень полезен. Мне захотелось хоть разок его попробовать.

– И ты полез прямо в ловушку, – вздохнул Ларссон.

– Нет, нет, не так прямо, я же всё-таки хитрый, – попробовал защититься Лабан. – Я решил не подходить к сыру, а пододвинуть его поближе к себе с помощью хвоста.

– Тут ловушка и захлопнулась, – закончил за него папа Ларссон.

Лабан кивнул и снова заревел во весь голос.

– Это было так больно, так больно! – жалобно стонал он. – Мне поневоле пришлось закричать. А куры тогда проснулись, начали кто кудахтать, кто кукарекать. Подняли на ноги человека, и Максимилиан проснулся. Что мне оставалось? Только одно: убежать как можно быстрей, пусть с мышеловкой на хвосте. Этот пёс чуть меня не догнал.

– Бедный Лабан, – сказала мама, поглаживая его по спине. – Не простое дело первый раз наведаться в курятник.

– Да, надо меня пожалеть, – продолжал скулить Лабан. – Посмотрите, у меня кажется, оторвано полхвоста.

– Не плачь, сейчас я наложу тебе пластырь, – утешала его мама Ларссон. – До завтра всё заживёт.

Папа Ларссон наконец снял с хвоста мышеловку и поставил её на стол.

– Посмотрите, – обратился он к детям, которые сгрудились возле двери. – Я всегда вас предупреждал: берегитесь людей и собак. Спросите Лабана, приятно ли попасть в мышеловку.

Лабан поджал свой раненый хвост между задних лап и пристыженно проскользнул в детскую. А другие над ним хихикали.

– Хитрый Лабан совсем не хитрый, он просто растяпа, – вполголоса сказал кто-то.

Лабан зажал уши лапами, чтобы этого не слышать.

– Тише! – вмешался Людвиг Четырнадцатый. Он решил поддержать брата. – Тише, кому я говорю! Не слушай их, Лабан. Я вот считаю, что на самом деле ты вёл себя очень даже хитро.

– Что, хочешь надо мной ещё поиздеваться? – обиженно спросил Лабан.

– Вовсе нет, – заверил его Людвиг. – Я говорю всерьёз: ты проявил настоящую хитрость. Если бы ты не попробовал пододвинуть к себе сыр хвостом, тебе защемило бы нос. Это было бы куда хуже…

Утром папа Ларссон опять сидел в своём кресле и продолжал размышлять, как такое с Лабаном могло случиться. Что-то во всём этом было странное. Никогда ещё в жизни ему не приходилось слышать, чтобы люди ставили мышеловки там, где обычно гуляют куры.

Кто-то наверняка предупредил их, что этой ночью в курятник могут пожаловать гости.

Кто же это мог быть?

И тут он вспомнил, что незадолго перед Лабаном из дома отлучался Людвиг Четырнадцатый.

Надо было, конечно, поговорить обо всём этом с младшим сыном.

И папа Ларссон позвал к себе Людвига.

– Где ты был вчера вечером? – спросил он его. – Тебя долго не было дома.

Людвиг Четырнадцатый сначала смущённо отвернулся, потом наконец сказал:

– Я просто гулял.

Папа внимательно посмотрел на него.

– Прогулялся, может, к курятнику?

Людвиг Четырнадцатый с убитым видом кивнул.

– Так, значит, от тебя Тутта Карлссон и все куры узнали, что к ним собирается Лабан? – продолжал свой допрос Ларссон.

Людвиг Четырнадцатый снова кивнул.

У старого лиса шерсть поднялась дыбом.

– Но как ты сумел добраться до курятника? – спросил он. – Было ещё светло, тебя каждый мог заметить.

Тогда Людвигу Четырнадцатому пришлось рассказать, как он накрыл себя шляпой пугала, чтобы под ней проскользнуть в курятник.

Он стоял с опущенной головой и говорил не поднимая глаз:

– Ты, наверно, очень на меня сердишься? Но я ведь попросил кур не делать Лабану ничего плохого. Я же не знал, что они надумают сотворить такое с мышеловкой.

Отец ничего не ответил. Наконец Людвиг Четырнадцатый отважился взглянуть на него.

Вот чего он действительно не ожидал: папа Ларссон сидел в своём кресле и хохотал.

– Значит, ты не сердишься? – снова с облегчением спросил Людвиг.

– Вообще-то я на тебя должен быть очень, очень сердит, – всё продолжал хохотать отец. – Но понимаешь ли ты сам, каким оказался хитрецом? – Он наконец перестал хохотать и, вздохнув, добавил: – Если б только ты не выставлял своих родных дураками.

– Я просто хотел, чтобы всем было хорошо, чтобы все дружили друг с другом, – стал объяснять Людвиг Четырнадцатый. – Я не хотел, чтобы мой брат Лабан обижал мою лучшую подругу и её родственников.

– Сказано, конечно, хорошо, – насмешливо ответил папа Ларссон. – Но вот тебе мой добрый совет: не рассказывай Лабану, что он из-за тебя попал в мышеловку. Он тебе этого всю жизнь не простит… И вот что ещё я хотел бы тебе сказать, – добавил он, прежде чем отпустить своего младшего сына. – Ты больше ни при каких обстоятельствах не должен встречаться с Туттой Карлссон. Она и всё её семейство нам не друзья. У лис с курами нет ничего общего.

– Папа, – умоляюще начал Людвиг Четырнадцатый, – но ведь Тутта и я…

– Тутта и ты больше не будете друг с другом играть, – строго закончил за него отец.

– Ну почему все звери не могут дружить, не могут помогать друг другу? – огорчился Людвиг.

– Как может курица помочь лисе? Ты себе такое представляешь? – спросил папа Ларссон. – Нет, будешь делать, как я сказал! Ясно?

Людвиг Четырнадцатый понял, что спорить с отцом нечего. Он поплёлся к выходу из норы и печально улёгся там в ямке возле замшелого камня.

Так он довольно долго лежал, размышляя о том, как у него всё плохо получается.

Сначала ему не разрешили играть со славными зверятами в лесу.

Теперь ему не разрешают встречаться с Туттой Карлссон!

«Уж лучше бы я остался игрушкой у человеческих детей. Зато я хоть каждый день мог бы встречаться с Туттой» – так думал Людвиг Четырнадцатый.

Но он конечно же заранее знал, что у людей скоро стал бы тосковать по своей норе. Потому что здесь, в лесу, его дом и его семья «Ах, бедный я, бедный! – печалился и вздыхал Людвиг. – Никогда я не смогу больше веселиться, как раньше».