Там, на сухой стороне - Луис Ламур

Я молча глядел на него. Он уже не обращал на меня внимания и просто смотрел вдаль, занятый своими мыслями. Я тоже было задумался о своем.

Тут Чантри вышел из дому и направился к конюшне. Всякий раз, когда он хотел побыть один, он шел чистить своего коня. Он прямо-таки трясся над ним. Можно было подумать, что его вороной был ребенком. Впрочем, и с вьючной лошадью он обращался не хуже.

Я вошел в дом. Отец сидел у огня.

— Пап, как ты думаешь, он говорил правду?

— Кто? Чантри? — удивился отец. — Конечно!

— А если у них были свои причины убить его брата?

— Мы нашли труп, сынок. И я знаю Моуэтта и его шайку. Я много слышал о них.

— Ты слышал! Не ты ли твердил все время, чтобы я не верил всему, что слышу?

— Ты и сам с ними не очень-то поладил, Доби.

Ну, на это трудно было возразить. Что правда, то правда. Они вели себя со мной ужасно грубо. Поэтому я сказал только:

— Это ничего не доказывает.

Впрочем, аргумент был слабоват, я и сам это понимал.

Нам нужны были жерди для ограды, раз уж мы собрались заводить огород, поэтому на рассвете следующего дня я собрался и поехал в горы.

Осина вырастает высокой и тонкой — как раз то, что нужно, если использовать ее на стойки. Я захватил топор, и как только добрался до ближайшей рощи, спешился и взялся за работу.

Шестнадцать лет — это не так уж много, но я был силен и умел обращаться с топором. В моих руках он действовал как надо. К полудню я нарубил уже достаточно жердей. Половину связал, накинул петлю на луку седла и вытащил их на полянку, чтобы легко найти, когда вернусь сюда с лошадьми.

Затем я притащил и оставшиеся. После направил коня к ручью и, когда он напился, отвел его на полянку, где лежали жерди и росла хорошая трава.

Я уселся у ручейка и развернул пакет с едой. Выглядела она неважно, хлеб весь помялся и, смахивал на ком грязи. Но вкус у него был просто замечательный.

Покончив с завтраком, я пошарил в кустах в поисках дикой малины, но ягоды были еще маленькие и зеленые. В урожайный год их должно быть здесь полным-полно, если, конечно, тебя не опередят медведи и птицы. Все же я набрал пару горстей и уже было повернул коня к дому, как вдруг краем глаза уловил какое-то движение.

Моя винтовка лежала в чехле у седла, поэтому я спрятался под ближайшим деревом, на опушке, в надежде, что меня никто не заметит.

Я кончил рубить жерди с час назад, значит, с того момента никто не мог услышать ни звука, если, конечно, не стоял в нескольких шагах от меня.

Глядя вверх, я замер и терпеливо ждал.

Склон, заросший осинником, поднимался до самого подножия красной стены, выходящей на плоскогорье, где стояла хижина. До нее была миля, ну, может быть, две — через каньон. Если глядеть прямо, легко можно ошибиться с расстоянием.

На сухой стороне хребта воздух был удивительно чист, и я увидел, как у подножия красных скал что-то движется. Прямо по каменной осыпи. Это было место, куда я сам никогда бы не сунулся, но что-то определенно двигалось вдоль скальной стены.

Зрение у меня было хорошее, и, моргнув несколько раз, я устремил взгляд на скалы. Совершенно отчетливое движение. Вдоль основания обрыва что-то перемещалось, сомнений быть не могло. И пока я смотрел, этот кто-то или что-то прошел вдоль стены и наконец скрылся из виду. Я подождал еще немного. Все было тихо.

Тогда я задумался. Это, конечно, могло быть какое-нибудь животное, но я в этом сомневался. Мне показалось, что это был человек или даже всадник, и кем бы он ни был, он искал путь наверх.

Если найти здесь проход через скалы, это здорово сократит путь к хижине — несколько миль туда и обратно, то есть примерно час в каждую сторону. Вдруг меня как громом поразило — ведь это мог быть Оуэн Чантри!

Он искал быстрый и легкий путь наверх!

А почему бы и нет? Я и сам мог сделать то же самое. Я вернулся назад ярдов на пятьдесят, уселся на пенек и принялся изучать красную стену.

Большая часть ее была так крута, что только ловкий скалолаз отважится взобраться по ней. Но на южной стороне стены была пара трещин, которые выглядели многообещающе. Когда я заметил Чантри, он ехал на север вдоль западной стороны стены.

Я поглядел на солнце. Слишком поздно. Чтобы добраться домой до заката, придется поспешить. Мне еще нужно было спуститься в каньон, где протекает ручей, и подняться вверх на другую его сторону. Делать это в темноте не очень-то приятно. Это и днем было непросто, даже с такой опытной лошадью, как у меня.

Вот завтра… Да, завтра я возьму с собой лошадей и приеду сюда за жердями. Тогда-то я и поднимусь в скалы, а лошадей оставлю стреноженными на лужайке.

Тут я забеспокоился. Какое право я имел бросить работу и болтаться здесь просто так, ради собственного удовольствия? Отец делал свое дело, а я должен был делать свое. Ему были нужны и эти жерди, и лошади, и я, и мое время. Мы честно поделили всю работу на двоих.

И все же сколько времени отнимет мое путешествие? Час, может быть, два. Я подобрал топор, собрал вещи и направился к каньону.

А если я стреножу лошадей, а тут придет пума и задерет их? Или явится медведь? По правде говоря, медведи редко нападают на домашних животных, разве только они знают вкус их мяса или очень голодны.

Мы не могли себе позволить лишиться лошадей, ни одной из них.

Когда я подъехал к каньону, на дне его сгущалась темнота и только на вершинах гор еще играло солнце. Двигаясь по этой тропе, так и чувствуешь, как волосы встают дыбом. Если бы часть склона не поросла лесом, было бы еще ужаснее.

Я спустился на дно. Внизу было уже совершенно темно, только поверхность воды блестела серебром. Мы переправились через реку и начали подниматься на гребень. Пройдя треть пути, я дал лошади передохнуть и оглянулся назад.

Я ничего не увидел, зато услышал плеск воды и звон подковы о камень.

Я сжал ногами бока своей лошади, и мы двинулись дальше. Я не знал, что там было такое позади нас, и не имел ни малейшего желания идти на разведку. Это было очень страшное место, и даже если меня преследовал лишь один человек, я не рискнул бы затеять с ним перестрелку на этой тропе толщиной в волос.

Поднявшись на вершину гребня, я бросил поводья и помчался к дому. Здесь уже было недалеко, но я все равно пустил коня галопом. Сейчас это был самый быстрый в мире конь. Я никогда еще не встречал лошади, которая так сильно любила бы свое стойло. Он мчался так, словно под хвост ему насыпали горящих углей.

Огни дома были прекрасны!

Я влетел во двор, соскользнул с лошади и отвел ее на конюшню. В дверях появился отец:

— Почисти коня и заходи, сынок. Ужин на столе.

Расседлав своего серого жеребца, я пошел повесить уздечку и увидел вороного Оуэна Чантри. Я повесил седло и ласково заговорил с конем, положив руку на круп.