Студия - Алгебра Слова

– На практике. Мы как в тумане были эти пару дней.

– А вы ничего больше не употребляли? Алкоголь, например, сомнительного производства?

Семеныч вспомнил банку с коньяком, и его только осенило, что все началось совсем не с домика с вывеской: «Добро пожало», а именно со злосчастной банки с жидкостью. Этот дурман, который, словно спазмами то становился сильнее, то совсем ослабевал.

– Пресса шумит, – уже менее утвердительно сказал Семеныч.

– Им нужна сенсация. Ты вряд ли меня поймешь, но этот порошок никоим образом не относится к вредным веществам. Он просто не запатентован. Это, считай, легкое успокоительное, к тому же крайне благоприятно действующее на мозговую деятельность, на нервную систему. Это растительное средство! Сублимированный экстракт из плодов инджина. Как добавка. Как витамин. Я не так давно его открыл. Трудность была в хранении. Оно взрывоопасное лишь при соединении с кислородом. И когда его много. Но, если изготовить его в суспензии или капсулах с добавлением обволакивающих веществ – оно будет полностью безопасным.

– Стой, но в студии. В твоей студии люди выглядели точно укуренные! Кофе это…

– Кофе? И что с кофе? – рассмеялся Соломон. – Брось. В студии работают удивительно талантливые люди. Согласен с тобой, некоторые кажутся не от мира сего. Но все гении немного нарушают нормы, особенно если им это позволить. Я одного физика выдернул из сумасшедшего дома. Общаться с ним невозможно. Он толком не может приготовить себе поесть, но до каких вещей он додумывается своим отрешенным разумом и годами корпеет над такими разработками, что лет, наверное, только через пятьдесят человечество это оценит.

Семеныча бросило в жар, когда он только допустил мысль о том, что Катя, все неправильно истолковав, причинила столько бед целому городу.

– Скорее! – кивнул Соломон на Катю.

– Город может взорваться.

– Вот и поторопись, рассвет занимается. У тебя была возможность остановить вращение медали добра и зла так, чтобы она упала нужной стороной. Но, когда медаль замерла с тем, чтобы упасть, ты, Семеныч, ты… Вновь заставил ее вращаться. Ты был перевешивающей силой, которой нужно было сделать выбор. Но ты не смог. Поэтому все продолжится. До следующего раза, – Соломон замолчал и пошел к дому.

– На чьей стороне был ты? – крикнул Семеныч вслед. – Кто ты? Я не понимаю, что ты говоришь!

– Уходи… Видно, не судьба была.

На улице стало чуть светлее. Опасное солнце поднималось. Семеныч гнал машину. Светлело. То тут, то там вспыхивали искры огня и, загнанные в щели деревянных заборов, оконных рам, скопления порошка начинали тлеть.

На выезде из города дежурили полицейские в специальной защитной форме, напоминающей фольгу. Семеныч свернул в поле. Высокая трава доброжелательно скрыла, с трудом пробиравшийся по неровной земле, автомобиль.

Уже после, когда они нашли местного фельдшера, и были в относительной безопасности, земля содрогнулась несколько раз, а над городом высоко поднялось оранжевое марево чудовищного заката на рассвете.

Катя очнулась на мгновение, посмотрела в глаза Семеныча, где бездонное небо и бескрайнее море вновь пообещали ей о том, что все будет хорошо. И бессильно закрыла веки.

– Неси ее в дом, – сказал пожилой мужчина. – Я пока подготовлю все.

– Это вещество, которое рассыпано по городу. Не… Не наркотическое?

– Нет! – ответил мужчина, открыв шкафчик в сенях. Он доставал марлю, вату, пузырьки с йодом и спиртом. – Очень жаль, что так случилось. Соломона жаль. Так он боролся за производство этого лекарственного средства. У меня ведь были случаи, когда астма переходила в легкую кашлевую форму посредством приема этого порошка, не требуя больше применения гормональных препаратов. А теперь, не знаю, что с Соломоном будет. Не завели б дело уголовное по факту хранения опасного вещества. Ну, может, обойдется. Мужик он крутой. Заплатит, кому надо. Город жаль.

Семеныч вытер пот со лба и взглянул на Катю. Она была без сознания.

«Как все-таки дорого стоят ошибки… Маленькие и большие. Мои и твои. Свои и чужие», – поразился он.

– Уйди, – попросил мужчина Семеныча, войдя в комнату с инструментами, которые звенели в тазу. – Нет у нее аллергии?

– Нет… – Семеныч неохотно отпустил ее руку и отошел.

– Все нормально будет. Выкидыш, с кем не бывает. Молодая, здоровая. Еще родите. Самое главное, вовремя успели. У меня побудете некоторое время, я за ней пригляжу. Иди, погуляй пару часов.

Семеныч опустился на корточки перед закрытой дверью и долго сидел, слушая, как в комнате металлические инструменты с равнодушным стуком громко лязгали о жестяной таз.

«Все будет хорошо, – тяжело отстукивало его сердце. – С ней все будет хорошо».

Очнувшись, Катя не вставала несколько дней и ночей, от еды и питья напрочь отказывалась. Она лежала на постели в доме фельдшера, отвернувшись к стене. Просыпалась и лежала, почти не двигаясь, ждала, пока опять уснет. Семеныч изредка трогал ее за плечо, но Катя, передернувшись, сердито сбрасывала его руку. Он не знал, переживала ли она за потерянного ребенка или в полузабытьи услышала о том, что вещество оказалось безопасным, а может, ее мучила боль…

Семеныч не отходил от нее, устроившись на жестком топчане в узкой комнатушке. Тупо смотрел на вытянутую фигуру Кати под одеялом и ждал.

Время превратилось в вязкую, серую паутину, растягивающуюся и сжимающуюся в соответствии с неким, только ему самому понятным, алгоритмом…

«Не трогай ее, – говорил фельдшер, когда заходил в комнату. Он осматривал Катю, выгоняя Семеныча поесть. Но тот выходил за дверь и возвращался обратно. При нем Катя отказывалась общаться с доктором. – Дай ей время».

«Время…» – растерянно молчал Семеныч, думая о том, что в Москве рвет и мечет начальник и волнуется жена, которая не знает, что и думать. Семеныч не звонил им. Он не знал, что сказать. Нельзя рассказать людям, которые послушно ходят на работу и примерно ложатся спать в своих кроватях, что его девушка в беде и отчаянии. Его любимая, уничтожившая город. Его душа, которая рвется. Его музыка, которая вечно звучит в сердце. А оправдываться и лгать у Семеныча почему-то теперь не поворачивался язык. Сейчас все стало неважным, кроме того, чтобы с Катей было все в порядке. Семеныч понимал, что потом лестница значимости снова крутанет своими ступенями, и потом придется себя чувствовать еще хуже. Будет просто омерзительное состояние, когда они вернутся. Ведь, наверняка, его все потеряли в сгоревшем городе. А телефон Семеныч отключил. Ложь зачастую мучает хороших людей, заставляя их лгать еще больше. Словно яма, которую, чем больше роешь, тем больше она становится, превращаясь в пропасть или собственную могилу.

С бог знает, каким по счету рассветом, в комнатке без окон, Катя откинула одеяло с плеч и повернулась к Семенычу. Они смотрели друг на друга уставшими глазами, под которыми пролегли глубокие тени.

«Она справилась. Я справился. Мы справимся, – одежда Семеныча была сильно измята, на лице щетина. Он поднялся с топчана и подошел. Встав на колени возле постели, Семеныч носом дотронулся до Катиной щеки.

– Вижу, дела налаживаются, – неслышно вошел в комнату фельдшер. Они обернулись. – Баня истоплена. Завтрак горячий. Подъем.

– Семеныч, а где ты машину взял? – Катя расположилась у него на коленях, водя пальцем по черточкам его лица. Она склоняла голову то на один бок, то на другой, заглядывая Семенычу в глаза. Он сидел на земле, привалившись спиной к шершавой коре толстого дерева.

– У домика Соломона, она с ключами в замке стояла, я разбил окно и поехал.

– А почему он ничего не сказал, когда мы к нему приезжали той ночью?

– Богам не нужны машины, наверное. Они нужны людям, – предположил Семеныч. – Ты лучше расскажи, сколько тонн порошка ты подарила ветру? И каким образом?

– Проще простого, – грустно ответила Катя, вздохнув. – Я пробралась в подвал студии, а из него выходили такие здоровые турбины с фильтрами, откачивающие воздух из помещения или для чего-то еще, не знаю. И стоило только открыть камеры и вспороть мешки, как эта мука сама засасывалась в них и улетала струей на улицу. Прямо вверх!

– Наверное, это была часть вытяжной вентиляции. А в подвал как проникла?

– Еще проще. Одна из этих труб не работала. Я проползла через лопасти. Ты знаешь, я, если честно, не понимаю, что меня сподвигло это сделать. Все эти дни я была в каком-то неясном состоянии. Меня сильно взбесил тот факт, что он потчевал наркотиками весь город. Но я еще до конца не уверена, что он ничем не травил людей в студии. Они на самом деле выглядели не очень адекватными. Или мне так показалось? Такое ощущение, что в этом городе, в те дни я была в сильном опьянении. Или во сне.

Семеныч промолчал.

– А попить осталось?

– В багажнике посмотри, там должно быть еще пару бутылок воды.