Воин под Андреевским флагом - Павел Войнович

Но вдруг, неожиданно, все эти замыслы разрушились.

Прошло четыре месяца от прибытия сюда эскадры Войновича. Во все это время отношение к местным жителям и властям было самое дружественное; взаимные посещения почти беспрестанные; Войнович привечал и щедро одаривал гостеприимных хозяев. Между тем Ага-Мохаммед-хан замышлял измену. Вытесненный из Казбина, ослабленный в своих силах, он, может быть, стал страшиться нашего соседства, и так, по крайней мере, сам он объяснял впоследствии, научаемый своими подчиненными, подозревавшими с нашей стороны неприязненные замыслы – слухи об этом, по обыкновению, ходили самые нелепые, – отдал приказание захватить Войновича в плен и стараться принудить его снять укрепление.

Удобный случай к этому вскоре представился: 15 декабря у персов был большой праздник в честь пророка Али, и – как это очень часто случалось – Войнович и его офицеры были приглашены ими в гости; в этот раз Марко Иванович поехал с обоими капитан-лейтенантами, тремя лейтенантами и с переводчиком Габлицем, по обыкновению все совершенно безоружные. Ставка персов была близка, верстах в четырех от нашего поселения. Встреченный с необыкновенным восторгом, видя множество вооруженного народа и зверскую радость на лицах их, Войнович с самого приезда стал догадываться, что хозяева замышляют что-то недоброе. В восточных церемониях и обрядах празднества прошел примерно час. Офицеры все время сидели как на иголках и торопились выбраться. Чтобы скорее разрешить сомнения, Войнович вскоре объявил, что ему и офицерам нужно возвратиться домой.

Тогда замысел обнаружился. Войнович и его свита были немедленно схвачены, связаны, брошены «в грязную, мерзкую хижину», как в темницу. Часа через два туда принесли деревянную плаху с топором. Пленные посчитали это приготовлением к смертной казни, стали молиться. «Однако принесенная плаха и еще другие, такой же величины, были обращены в колодки, и каждому пленному, по снятии обуви, наложены на ноги, так что тягость их не позволяла не только встать, но даже двигаться, а боль от тесного ущемления через несколько часов была нестерпима» (В.Н. Мамышев).

«Но сколько ни жалостно было состояние всех нас, – пишет лейтенант Радинг, – и болезненно от крайнего мучения, однако состояние графа Войновича было действительно всех горестнее; ибо сверх равного с нами в телесной муке страдания, преимущественно терзался он признанием собственно себя самого виною всему несчастному приключению, а наипаче рвался, воображая ту страшную разность, которую зделал он в участи своей чрез сие падение».

Между тем в оставшейся на берегу команде, узнавшей о пленении, возникло замешательство. Персы хотели этим воспользоваться, чтобы овладеть ретраншементом, однако были отбиты с огромным уроном. Им удалось только захватить 30 человек из партии, находившейся на рубке леса.

Астрабадский губернатор потребовал от Войновича, чтобы он послал команде приказание разорить все постройки и укрепления на берегу, и угрожал в противном случае принудить его к тому страшными муками. Марко Иванович отвечал, что русский закон воспрещает пленному начальнику отдавать приказания. Он предложил, однако же, освободить одного из старших офицеров, который, возвратившись к эскадре, и мог бы распорядиться уже как прямой начальник. Персы долго колебались в выборе, но наконец отпустили капитан-лейтенанта Баскакова, предупредив его, что если ретраншемент не будет разрушен, то остальные пленные будут преданы мучительной казни. Когда это было исполнено, пленные солдаты освобождены, а на офицерах только облегчены оковы, заменою тяжелых колодок цепями, и – это было на третий день плена – всех отвезли в город Сари, где тогда находился сам Ага-Мохаммед-хан. Пленных выстроили пред окнами его жилища, и через некоторое время графа Войновича провели к нему в покои.

Хан принял пленника очень ласково, всячески угащивал, а потом возил еще с собою на охоту. Извинялся и оправдывался в насильственном с ним поступке, уверяя, что был принужден к этому своими подозрительными подданными, обещал немедленное освобождение и даже предлагал новые услуги. Но из всех его приемов и объяснений видно было коварство его и что он опасался токмо возмездия со стороны России за вероломный его поступок. Содержание пленных хотя и сделалось несравненно лучше, но к получению свободы, однако ж, не предвиделось ни малейшей надежды. Ежедневные обещания представляли освобождение все менее вероятным; ибо беспокойные поступки народа и многих знатных особ устрашали пленных участью совершенно иной. Толпа за стенами вела себя угрожающе, и дело могло кончиться самым трагическим образом.

Прошли две мучительные недели между страхом и надеждой, а освобождения все не было. Между тем, пользуясь здесь относительной свободой, пленные старались склонить на свою сторону сильнейших вельмож и подарками и обещаниями. Наконец, успели в этом: по их представлению, 1 января 1782 года хан приказал отпустить Войновича и его офицеров.

Тут встретилось новое препятствие: сам хан уехал из города, а подозрительные его жители, узнав о назначенном освобождении, окружили жилище пленников и грозились не выпустить их; к счастью, один из преданных старшин успел укрыть их в своем доме, дал лошадей и проводника и тайком выпроводил из города. За полтора дня проскакали они 86 верст, разделяющих город Сари от пристани, и 2 января радостно встретились со своими, уже не чаявшими их увидеть живыми, – Войнович схватил сильнейшую горячку.

Не имея возможности уведомить правительство о своем приключении ранее марта месяца, когда очищаются ото льда устья Волги, Войнович отошел с эскадрой под северный берег залива, к острову Евгений (впоследствии Ашур-Аде), и стал ожидать, какие ему последуют повеления. Между тем Ага-Мохаммед-хан, раскаиваясь ли, что так дешево отпустил пленных, или в самом деле одумавшись, что наша дружба ему полезнее вражды, снова стал выказывать Войновичу свое расположение, проявлял готовность к уступкам, даже предлагал ему по-прежнему строить крепость на материке.

«Но я уже не хотел иметь никакого дела с сим вероломным человеком», – доносил Войнович князю Потемкину. Наконец хан снарядил посланника к нашему Двору, с извинениями и обещаниями, – а Войнович, получив соответствующие повеления, 8 июля со всей эскадрой покинул Астрабадский залив, оставив там бот для отвоза ханского посланника в российские пределы.

По пути в Астрахань Войнович осмотрел Балханский и Красноводский заливы, входящие один в другой. Карл Габлиц повествовал: «Почва, вокруг их находящаяся, по большей части песщана, на коей ни лесу, ни кустарника нигде не попадается, и в летние месяцы выгорает даже и трава вся на оной. Но, несмотря на то, разные трухменские поколения имеют тут кочевья свои, и число их кибиток до 2000 простирается, кои питаются единственно скотоводством, и содержат у себя множество лошадей, верблюдов, овец и коз, с коими они в летнее время, по недостатку тут корма, на два и на три дня езды от берега в степь уходят для отыскания лучших мест, а потом под осень опять туда возвращаются. Все недостающие им вещи, как для одеяния, так и для прокормления, они получают по большей части из Хивы, которая отстоит от них не более 10 дней езды верблюдами и куда они свои продукты на продажу отвозят.