Иосиф и Фёдор - Игорь Мощицкий

Жена Феди, Нина, шутила:

– Федик вообще считает, что настоящая профессия для мужчины – слесарь.

Шутку эту она повторяла часто. Но если в первые два года их совместной жизни шутка звучала как одобрение, то со временем в ней зазвучали протестные нотки. Хотя причин для протеста не было. И зарабатывал Федя прилично, и квартиру однокомнатную с помощью “Самстроя” получил. Не каждому такое счастье выпало. Может быть, ее не устраивал Федин статус цехового технолога? Мечтала о муже-ученом? Тогда почему она не подталкивала его к аспирантуре?

Как-то одна женщина из отраслевого НИИ, оценив труд Феди, воскликнула:

– Федор Николаевич! Как вы не понимаете? Это же тема. Тема!

Она имела в виду, что проделанная Федей работа на австрийских печах вполне тянет на кандидатскую диссертацию.

Другой уважаемый в отрасли специалист сказал ему при мне:

– Федор Николаевич! Хватит заниматься игрушками. Пора браться за перо.

Но Федя ни за какое перо браться не хотел. Он приходил домой только ночевать, а все остальное время трудился за себя, за настройщиков, за электриков и Бог знает за кого. Я, работая на соседнем участке, все это видел и, оказавшись у него дома, сказал:

– Ты губишь себя, Федя. Использовать тебя на починке “Малера” все равно что заколачивать гвозди золотой статуэткой.

В моих словах его жена Нина услышала упрек за то, что она не подталкивает своего Федика в сторону науки.

– Музой вашего Логинова я не буду, – сказала она неожиданно.

Видимо, подобные разговоры ее достали: не я один понимал, кто такой Федя.

Прошло еще какое-то время. Федя по-прежнему трудился с утра до ночи. Меня он почему-то стал избегать, и я не лез к нему с разговорами. Мало ли? Может, он занят великой идеей, а я подойду и собью его. Захочет – сам подойдет.

Но он не подходил.

Однажды в конце рабочего дня меня вызвал к себе начальник цеха и протянул какую-то бумагу со словами:

– Прочтите.

Я начал читать, и сразу возникло чувство, что мне предложили заглянуть в замочную скважину, но бумагу до конца я все же дочитал. Это было письмо жены Феди Нины, в котором она требовала от начальника цеха прекратить бессовестную эксплуатацию ее мужа. Он, ее бедный муж, никому ни в чем не может отказать, но начальству надо иметь совесть и не заставлять его работать от зари до зари. Ее муж принадлежит не только производству, но и ей, его жене.

“Оказывается, у них с Федей совсем не тишь да гладь”, – подумал я.

А начальник цеха рассказал, как он отреагировал на письмо:

– Я встретился с гражданкой и объяснил, что мы не удерживаем Федора Николаевича после работы, и посоветовал ей создать дома такую обстановку, чтобы ему хотелось после рабочего дня бежать домой, а не лежать под прессом.

– Вы поступили с солдатской прямотой, – возмутился я. – Раз Федя не спешит домой, значит, есть причина. Вам надо было сказать: “Да! У нас сейчас аврал, мы все остаемся после работы”. Что-нибудь в таком роде. А вы Федю подставили, усложнили ему жизнь.

– Вы так думаете? – удивился начальник цеха. – Но я не хотел. Федор Николаевич мне симпатичен. Он всем симпатичен. Энтузиаст. Вы уж проявите чуткость. Объясните ему по-дружески, что молодой жене нужно. Энтузиазм дома тоже надо проявлять.

Но я ничего объяснять Феде не стал. А он как задерживался на работе до ночи, так и продолжал задерживаться.

Прошел еще год. Я перешел на работу в отраслевой НИИ, и с Федей мы долго не виделись. Но вдруг он позвонил и пригласил отметить поступление в аспирантуру. Я обрадовался: наконец он сделал то, что от него давно ждали. Но дома у него выяснилось, что в аспирантуру поступила Нина, а совсем не Федя. Я неправильно понял его по телефону. Мы сели за стол. Я поднял бокал и сказал, что рад за Нину, а Феде надо брать с нее пример, но она перебила меня:

– Два аспиранта в одной семье – это слишком.

“Наверно, она забыла, кто из них двоих гений”, – подумал я.

Но Федя излучал гордость за жену, и оба выглядели счастливыми. Никакой обиды на его лице я не заметил.

После этого мы с Федей не виделись года три. Моя новая работа была связана с постоянными командировками, и в Ленинград я приезжал, только чтобы переоформить документы. Такой был порядок: больше чем на месяц командировка не разрешалась.

В один из приездов в Ленинград я встретил на улице коллегу по работе на заводе, Елену Викторовну, умную, интеллигентную женщину, которая дружила и со мной, и с Федей. Она была старше нас лет на десять и в трудные минуты давала нам дельные советы. А когда ситуация казалась безвыходной, утешала и вселяла в нас оптимизм.

– О, как удачно я тебя встретила, – обрадовалась она. – Идем со мной. Сегодня как раз день рождения Фединой жены.

– Вы что-то путаете. Сейчас март, а день рождения его жены в декабре, – уверенно сказал я.

– Ты говоришь про Нину, а с ней Федя развелся год назад. Теперь у него жена Люда. Тоже мне друг. Ничего про него не знаешь.

И Елена Викторовна рассказала, что Федя с женой Людой живут на съемной квартире, потому что квартиру от “Самстроя”, ради которой Федя столько ишачил, он благородно оставил Нине. Зато его новая жена Люда работает в книжном магазине, и теперь Федя имеет дома все новинки, о чем он всегда мечтал.

“Вот так тихоня! А на деле ловелас не хуже Гриши Журавлева”, – подумал я и спросил:

– Думаете, будет удобно, если я приду без приглашения?

– Не волнуйся, я все возьму на себя, – сказала Елена Викторовна.

Когда Федя увидел меня на пороге своей съемной квартиры, он испугался. Наверно, подумал: а вдруг я вспомню некстати про его утренние лыжные пробежки в Дулеве. Но не выгонять же меня из дома, и я оказался за веселым столом.

Его новая миловидная жена Люда кормила гостей вкусней, чем предыдущая жена Нина. Были у новой жены и другие достоинства, на которые мне она сама намекнула:

– Представляете, когда Федя ко мне переехал, у него не было ни одной пары теплого белья.

Это означало, что по части заботы о Феде предыдущей жене с ней не сравниться.

Я порадовался за него и на следующий день уехал в очередную командировку со спокойной душой.

К тому времени в стране произошло важное событие: сняли Хрущева, но его мечта наделить каждую семью приличным телевизором осталась. Ведь телевидение давно стало, перефразируя слова Ленина, коллективным пропагандистом, агитатором и организатором. (Позже эта роль перейдет к Интернету.) Организовывать тогда было кого, в СССР проживало двести сорок один миллион человек, а хороших телевизоров на всех не хватало. И, как при Хрущеве, для изготовления их в стране имелось все, кроме п-образной ферритовой детальки. Чтобы изготовить ее в достаточном количестве, в правительстве приняли решение установить австрийские печи еще на нескольких ферритовых заводах. Дело пошло, но не очень быстро. Почему-то у австрийцев оказалась только одна бригада, способная осуществлять монтаж этих печей, та же, что произвела его в Ленинграде. И всегда эта бригада требовала, чтобы переводчиком при них был Федя. Высокое начальство к требованию австрийцев отнеслось с пониманием. Ведь Федя не просто переводил. Он улавливал суть возникавших проблем, и работа с ним шла быстрее и легче.

Однако скоро выявился нюанс, который не мог радовать начальство. За время работы, которая шла не один месяц, австрийцы не пожелали понять особенности нашей советской действительности и, никого не стесняясь, позволяли себе нести все, что взбредет им в голову. С Фединой помощью, разумеется.

Я убедился в этом, когда оказался в командировке в городе Белая Церковь. Есть такой замечательный город на реке Рось. Теперь он принадлежит незалежной республике Украина. Именно в этом городе находился завод, куда пригласили австрийских специалистов.

Разместившись в белоцерковской гостинице, я спустился в ресторан, чтобы перекусить. Цены в ресторанах тогда были божеские, а командировочных, которые составляли два рубля шестьдесят копеек, хватало, чтобы прокормиться. За одним из столиков я неожиданно увидел Федю, а рядом с ним незнакомого мужчину лет сорока. Я подсел к ним за столик, и Федя нас познакомил. Мужчина оказался руководителем австрийской бригады. У него была аристократическая фамилия Шницель, а звали его Франц. Увидев новое лицо, то есть меня, герр Шницель оживился и сказал по-немецки:

– Анекдот.

Федя перевел.

Я удивился такому началу разговора с незнакомым человеком, а герр Шницель, дождавшись, когда официантка приняла у меня заказ, невозмутимо продолжил:

– Один человек после смерти оказался перед дверями ада и вдруг увидел знакомого.

– Ты здесь давно? – спросил новопреставленный.

– Недавно. Но я все местное начальство успел узнать, – ответил ему знакомый.

– Тогда посодействуй, чтобы я попал в рай.

– Не могу. Отсюда дорога только в ад. Но выбор есть: ты можешь попасть в капиталистический ад, а можешь в социалистический.