Одиссея капитана Блада - Рафаэль Сабатини

– Я слыхала об этом, – коротко ответила Арабелла.

Ей действительно говорили, что осужденный повстанец, к которому онапроявила интерес, оказался врачом. Об этом стало известно губернатору Стиду,страдавшему от подагры, и он позаимствовал Блада у его владельца. Благодарясвоему искусству или просто в результате счастливого стечения обстоятельств,но Блад оказал губернатору помощь, которую не смогли оказать егопревосходительству два других врача, практикующих в Бриджтауне. Затемсупруга губернатора пожелала, чтобы Блад вылечил ее от мигрени. Бладобнаружил, что она страдает не столько от мигрени, сколько от сварливости,явившейся следствием природной раздражительности, усиленной скукой жизни наБарбадосе. Тем не менее он приступил к лечению губернаторши, и она убедиласебя, что ей стало лучше. После этого доктор Блад стал известен всемуБриджтауну, так как полковник Бишоп пришел к выводу, что для негозначительно выгоднее разрешать новому рабу заниматься своей профессией,нежели использовать его на плантациях.

– Мне нужно поблагодарить вас, сударыня, за то, что я живу в условиях

относительной свободы и чистоты, – сказал Блад. – Пользуюсь случаем, чтобывыразить вам свою признательность.Однако благодарность, выраженная в словах, не чувствовалась в егоголосе."Не издевается ли он?" – подумала Арабелла, глядя на него с такойиспытующей искренностью, которая могла бы смутить другого человека.Но он понял ее взгляд как вопрос и тут же на него ответил:

– Если бы меня купил другой плантатор, то можно не сомневаться в том,

что мои врачебные способности остались бы неизвестными и сейчас я рубил былес или мотыжил землю так же, как бедняги, привезенные сюда вместе со мной.

– Но почему вы благодарите меня? Ведь вас купил мой дядя, а не я.

– Он не сделал бы этого, если бы вы не уговорили его. Хотя надо

признаться, – добавил Блад, – что в то время я был возмущен этим.

– Возмущены? – В ее мальчишеском голосе прозвучало удивление.

– Да, именно возмущен. Не могу сказать, что не знаю жизни, однако мне

никогда еще не приходилось быть в положении живого товара, и едва ли я былспособен проявить любовь к моему покупателю.

– Если я убедила дядю сделать это, то только потому, что пожалела вас.

– В тоне ее голоса послышалась некоторая строгость, как бы порицающая ту

смесь дерзости и насмешки, с которыми он, как ей показалось, разговаривал.

– Мой дядя, наверно, кажется вам тяжелым человеком, – продолжала она. –

Несомненно, это так и есть. Все плантаторы – жестокие и суровые люди.Видимо, такова жизнь. Но есть плантаторы гораздо хуже его. Вот, например,Крэбстон из Спейгстауна. Он тоже был там, на молу, ожидая своей очередиподобрать себе то, что останется после дядиных покупок. Если бы вы попали кнему в руки… Это ужасный человек… Вот почему так произошло.Блад был несколько смущен.

– Но ведь там были и другие, достойные сочувствия, – пробормотал он.

– Вы показались мне не совсем таким, как другие.

– А я не такой и есть, – сказал он.

– О! – Она пристально взглянула на него и несколько насторожилась. –

Вы, должно быть, очень высокого мнения о себе.

– Напротив, сударыня. Вы не так меня поняли. Те, другие, – это

заслуживающие уважения повстанцы, а я им не был. В этом и заключаетсяразличие. Я не принадлежал к числу умных людей, которые считали необходимымподвергнуть Англию очищению. Меня удовлетворяла докторская карьера вБриджуотере, тогда как люди лучше меня проливали свою кровь, чтобы изгнатьгрязного тирана и его мерзавцев-придворных…

– Мне кажется, вы ведете изменнические разговоры, – прервала она его.

– Надеюсь, что я достаточно ясно изложил свое мнение, – ответил Блад.

– Если услышат то, что вы говорите, вас запорют плетьми.

– О нет, губернатор не допустит этого. Он болен подагрой, а у его

супруги – мигрень.

– И вы на это полагаетесь? – бросила она презрительно.

– Вижу, что вы не только никогда не болели подагрой, но даже не

страдали от мигрени, – заметил Блад.Она нетерпеливо махнула рукой и, отведя на мгновение свой взгляд отсобеседника, поглядела на море. Ее брови нахмурились, и она снова взглянулана Блада:

– Но если вы не повстанец, то как же попали сюда?

Он понял, что она сомневается, и засмеялся.

– Честное слово, это длинная история, – сказал он.

– И вероятно, она относится к числу таких, о которых вы предпочли бы

умолчать.Тогда он кратко рассказал ей о том, что с ним приключилось.

– Боже мой! Какая подлость! – воскликнула Арабелла, выслушав его.

– Да, Англия стала "чудесной" страной при короле Якове. Вам не нужно

жалеть меня. На Барбадосе жить лучше. Здесь по крайней мере можно еще веритьв бога.Говоря об этом, он посмотрел на высившуюся вдали темную массу горыХиллбай и на бесконечный простор волнуемого ветрами океана. Блад невольнозадумался, как бы осознав под впечатлением чудесного вида, открывшегосяперед ним, и свою собственную незначительность и ничтожество своих врагов.

– Неужели жизнь так же грустна и в других местах? – печально спросила

она.

– Ее делают такой люди, – ответил Блад.

– Понимаю. – Она засмеялась, но в смехе ее звучала горечь. – Я

никогда не считала Барбадос раем, но вы, конечно, знаете мир лучше меня. –Она тронула лошадь хлыстом. – Рада все же, что ваша судьба оказалась неслишком тяжелой.Он поклонился. Арабелла поехала дальше. Негры побежали за ней.Некоторое время Блад стоял, задумчиво рассматривая блестевшую подлучами солнца поверхность огромной Карлайлской бухты, чаек, летавших над нейс пронзительными криками, и корабли, отдыхавшие у набережной.Здесь действительно было хорошо, но все же это была тюрьма. В разговорес девушкой Блад преуменьшил свое несчастье.Он повернулся и мерной походкой направился к группе беспорядочнорасположенных хижин, сделанных из земли и веток. В маленькой деревушке,окруженной палисадом, ютились рабы, работавшие на плантации, а с ними вместежил Блад.В его памяти зазвучала строфа из Ловласа note 15:Железные решетки мне не клетка,И каменные стены – не тюрьма…

Однако он придал этим словам новое значение, совсем противоположное