Отель «Тишина» - Аудур Ава Олафсдоттир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Film star.
Он явно пытается вспомнить.
— И как называется последний фильм, в котором она снималась?
Качает головой.
— «А man with a mission»? — Но тут же поправляется: — Нет, скорее, «А man without a mission», «Человек без миссии». Впрочем…
В его голосе не слышно уверенности, ведь он, по его собственным словам, уже давно не был в кино.
Мне дали заполнить анкету, и это заняло немало времени, вопросы практически те же, что задавали в аэропорту.
Родители, где они родились. Написать, что мама родом из Исландии? Семейное положение, дети. Кому можно позвонить в экстренном случае? «Гудрун Лотос Йонасдоттир», — вывел я и указал ее номер телефона. Парень пробежал листок глазами, проверил, не оставил ли я пустых граф.
— Вот здесь надо указать рост.
Пишу «185». Видимо, это пригодится, если придется делать гроб.
— Я бы сказал — сто восемьдесят три. Вы уж извините нас за бюрократию, но нужно соблюдать правила.
Мы остались одни, он снова понижает голос и быстро оглядывается:
— Мы хотим знать, что делают люди в нашей стране.
Отель небольшой, всего шестнадцать номеров, но в настоящее время используются только пять, — поясняет молодой человек и подтверждает слова таксиста о том, что постояльцев у них не было уже много месяцев, а на этой неделе вдруг сразу трое: — Вы, женщина и мужчина. Ваш номер сегодня уже протопили.
Потом он достает карту города и тянется за синей ручкой. В нескольких местах перечеркивает:
— Смотрите — руины. — Затем берет красную ручку и рисует красные круги: мины. — Здесь, здесь. И здесь. Не ходите в лес и на поле. Обходите пустыри. Вот сюда тоже нельзя, а еще сюда и сюда. Не ходите туда и туда. Не собирайте грибы. Самое опасное — это пластиковые мины, их не распознают приборы.
Парень протягивает мне ключ:
— Седьмой номер. — И добавляет: — С одиннадцати вечера до шести утра комендантский час. Электричество ограничено, его каждый день отключают на шесть часов. Вода тоже нормирована. Душ нужно принимать до девяти утра, потом горячей воды не будет. И не задерживайтесь под душем больше трех минут, иначе воды не достанется моей сестре.
Я не стал спрашивать, почему его сестра пользуется гостиничным душем, но он счел необходимым объяснить:
— Она тоже работает в отеле.
Парень явно смущен.
— Можно сказать, мы ее и держим.
Он внимательно разглядывает бумаги.
— Здесь написано, что номер за вами на неделю. Наш ресторан закрыт, но мы готовим завтраки. Также есть ресторан ниже по улице, его открывают по требованию. И еще. Хозяина там нужно вызвать звонком, он не сидит на месте, у него много другой работы.
Когда я бронировал отель в Сети, на сайте упоминались остатки древней купальни и знаменитых мозаичных панно, которые обнаружили, когда рыли котлован под фундамент, если я правильно помню.
Спрашиваю парня, можно ли посмотреть на эти панно. Поясняю, что меня они очень интересуют. Однако он вдруг резко перестает понимать по-английски.
— Они связаны с отелем?
На тот случай, если находки были сделаны еще до него, добавляю, что на мозаике изображены обнаженные женщины. Мое внимание особенно привлек необычный бирюзовый цвет фона; как было сказано, такой камень когда-то добывали в местных каменоломнях.
Парень, к сожалению, ничего не знал о наличии мозаики или других древностей в окрестностях. Должно быть, это какая-то ошибка, предположил он, спешно взявшись за бумаги на столе. Насколько я успел заметить, их было две.
— I am sorry.
И о купальне в отеле он ничего не знает? С ваннами из глины?
— Нет, — отрезал он, не изменившись в лице, но пообещал навести справки.
Уже поднимаясь по лестнице, я услышал вдогонку:
— Да, еще. Лифт сломан.
По пути в номер мне пришло в голову, что отныне я буду говорить, только если сам того захочу, а молчать я могу хоть до конца света.
И вот жизнь привела меня в комнату номер 7
Едва повернув ключ в замке и включив свет, я обнаружил над кроватью картину, такой же пейзаж, что и в фойе, только вместо леопарда лев и смотрят они с охотником друг другу в глаза.
Обои с листьями начали отклеиваться в углах. В номере стоят письменный стол и кресло с обивкой из ткани и с резными ножками. На раковине лежит кусок свежего мыла в тонкой шелковистой бумаге, на которой изображены цветы, от него исходит изысканный аромат. На кровати пыльное покрывало, но под ним чистые простыни.
Не раздеваясь, ложусь на покрывало и включаю настольную лампу. Свет несколько раз мигает, а потом гаснет. Смотрю на часы, электричество должны отключить только через час, достаю отвертку с фонариком и кладу около лампы. От усталости меня бьет дрожь.
Открываю сумку и раскладываю вещи на столе. На это не нужно много времени. Красную рубашку вешаю в шкаф, свитер кладу на полку рядом, а дневники на стол, сбоку от чемоданчика с инструментами. За все время пребывания в стране мне еще не попалось ни одно мусорное ведро. Вещей у меня почти нет. Всего девять, если быть точным.
Нужно ли раздеваться, чистить зубы?
Я открываю кран; сначала брызжет песок, потом идет коричневая жижа и, наконец, течет ржавая вода. Вода холодная, и напора для душа недостаточно. Водопроводные трубы гудят, явно требуя починки.
За перегородкой скрипит кровать, в соседней комнате кто-то ворочается, мучаясь от бессонницы, или их двое — женщина и мужчина из такси; потные тела слились в тесном объятии. А может, это детский голос? Или кто-то поет колыбельную?
Сквозь щель между занавесками видна кромешная тьма мира. Слышу, как жужжит оса. Или поют провода. Или, может быть, стрекочут цикады. Вдруг мне кажется, что за дверью раздается слабый шум, словно кто-то скребется. Затем не слышно ни звука.
Единственное, что теперь мешает спать, — это громкое биение моего собственного сердца под лотосом.
Бум, бум, бум.
Ждать, однако, осталось недолго, и в груди наступит мертвая тишина.
Лежать на покрывале холодно, под простыней тоже, я ощупью пробираюсь во тьме к шкафу достать свитер. Мне и в голову не пришло взять стеганое одеяло. Открываю шкаф — дверца остается в руках. Приношу фонарик и осматриваю крепление; похоже, петли висели всего лишь на двух неплотно сидящих шурупах. Завтра надо будет ее закрепить. Надев связанный Гудрун свитер, я свернулся под простыней, этакий сорокадевятилетний эмбрион. Разве не логично, что я думаю о маме?
Снова включаю фонарик и, достав одну из тетрадок, открываю наудачу.
