Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Галина Врублевская

Молодежь увольнялась решительнее, чем люди старшего возраста. Прирастая к месту, сотрудники постепенно теряли уверенность в своих силах, опасались перемены работы, и смирялись с тем, что покинут институт, только выйдя на пенсию. Кое-кто начинал мечтать о ней, едва преодолев сорокалетний рубеж.

Во всех НИИ имелся переизбыток кадров, а потому сотрудников использовали на разных неквалифицированных работах, как ныне гастарбайтеров-иностранцев. Я описала в предыдущей главе свое дежурство посудомойкой в столовой. Но силами научных работников закрывались и прочие нужды в хозяйстве: мытье окон, стрижка газонов, уборка помещений. И апогеем принудительного неквалифицированного труда была работа на овощебазе, по переборке всякой гнили – теперь видела по телевизору, что на эту работу посылают осужденных к лишению свободы. А нам приходилось отбывать «барщину» раза два в месяц, и до сих пор я вспоминаю с содроганием об этой повинности. Многие из нас, не привычные к рабскому труду в усложненных условиях – в полутемных, холодных и сырых хранилищах – чувствовали недомогание как в процессе работы, так и несколько дней спустя. Помню, у меня закружилась голова у конвейерной ленты с плывущим по ней картофелем, и я едва не потеряла сознание, успела прислониться к стене. Товарищи вывели меня на улицу, где я с трудом отдышалась.

Мужчины, неумело перетаскивая тяжелые, груженные гнилым картофелем ящики, срывали себе спину. И на следующий день, с трудом дотащившись до светлых комнат лабораторий, полдня приходили в себя «после вчерашнего». И тут уж было не до мозговых штурмов. Эти впечатления позже нашли отражение в повести «Ошибка № 99».

И еще одна знаковая линия нашей жизни в ЦНИИ – это розыгрыш всякого рода дефицита. Перипетии, страсти и конфликты вокруг этой темы тоже отразились в моих юмористических рассказах. Но в жизни – без прикрас и обобщений, характерных для юморески, все это для нам не казалось смешным.

Розыгрыши товаров и услуг происходили в лаборатории регулярно, потому что все было в дефиците. Чаще всего разыгрывались наборы, куда входил продукт дефицитный и «нагрузка», то есть товар из свободной продажи, но залезавшийся. Например, греча (дефицит) плюс банка с кильками в томате (нагрузка). Или «индийский» чай (дефицит) плюс банка сгущенки (нагрузка) – лишь недавно я попробовала настоящий индийский чай, которому советский «индийский» теперь и в нагрузку бы не пошел. На лабораторию из сорока человек выделялось два-три пакета. Также разыгрывались и краткосрочные туристические поездки по стране, как правило, на два лица. Известно, что в заводские коллективы их выделялось достаточно, но интеллигенцию и здесь урезали в правах. География трех-четырехдневных поездок охватывала всю европейскую часть Союза. Мне выпало счастье на поездки дважды: в Прибалтику, и в Москву.

Розыгрыш дефицита становился стихийным событием среди рабочего дня! Вначале профсоюзные активисты обзванивали сотрудников, сообщая о записи на очередной привлекательный товар. Затем они же нарезали ворох бумажек, в строгом соответствии с количеством записавшихся, и помечали крестиками счастливые билетики – одно-два-три «счастья» на лабораторию в сорок человек. И, наконец, все бумажки, свернутые трубочками, складывались в чью-то шапку. В назначенный час участники собирались в просторной комнате секретаря, и начинался процесс – тянули бумажки из шапки. Этому всегда сопутствовала суета и неразбериха, у шапки возникала толчея, и всегда находились обиженные, требующие пересмотреть результат.

В моей личной истории участия в лотереях случилось два запомнившихся выигрыша. Однажды я вытащила путевку на турпоездку в Москву (на два лица) – одна путевка на всю лабораторию, со скидкой от профсоюза! Сердце колотилось от радости и удивления, но не успела я поверить своему счастью, как кто-то стал требовать пересмотреть результат, не помню уже по каким причинам: то ли, кого-то забыли включить в список, то ли, кто убеждал, что ему поездка нужнее, чем мне. И все же мне удалось отстоять свое право на поездку. Мы с дочкой Викой – ей к тому времени было семь лет – съездили в столицу, посетили Ленинские горки, а, главное, провели две ночи в гостинице «Москва» (ныне снесенной), в номере с видом на кремлевские звезды. Запомнилось ощущение причастности к чему-то большому и важному, к центру мироздания!

Я сожалела только, что не было возможности поехать всей семьей, вчетвером.

Часто в лаборатории разыгрывались предметы обихода или одежда. И здесь я второй раз вытянула счастливый жребий! Я выиграла чудесный махровый халат, ярко-розовый, длиной в пол, такие в магазинах не продавались. Предлагался лишь один халат на лабораторию. Мужчины записывались на него тоже, мечтая порадовать своих жен и подруг. Снова возникли споры, включать ли в список мужчин, а также тех женщин, кому халат не по размеру. В итоге, записали всех, но он достался мне и, что важно, идеально подошел к моей фигуре и по объему, и по росту – оказался впору, как хрустальная туфелька Золушке.

Хотя розовый теплый халат мне очень шел, надевала я его редко, потому что заниматься домашним хозяйством в таком громоздком одеянии было неудобно. Халат долго висел в шкафу без надобности, разве что иногда, в прохладные вечера, я накидывала его, усаживаясь перед телевизором. И все же он сильно пригодился мне впоследствии, уже после увольнения из ЦНИИ.

Я попала в больницу на непредвиденную операцию, а потом медленно возвращалась к жизни, и халат будто помогал обрести силы. Помню, запахнув плотнее его полы, завязав узлом пояс на постройневшей талии, я брела куда-нибудь в процедурный кабинет. Тело кренилось к широким перилам больничного коридора, ноги подкашивались, но халат, яркий и пушистый, помогал каким-то чудом удержаться.

Оглядываясь назад, я испытываю мистическое суеверие: может, неспроста этот халат выпал именно мне? Пусть вызывающе розовый цвет и отличался от тревожного кроваво-красного, но не предугадывалось ли в этом приближении будущие испытания для меня?

Теперь я могу купить в магазине любые халаты, но розовые махровые обхожу стороной.

В 70-х годах и даже в начале 80-х я не помышляла об уходе из ЦНИИ. Куда переходить, когда маленькие дети требуют материнского внимания? А в институте можно было оформить сокращенный рабочий день (до шестичасового). Что позволяло мне к четырем часам примчаться в детский садик или школу. Помогала детям с уроками, а еще пока мои девочки учились в начальных классах, проводила у них в школе занятие драмкружка. Спектакли ставила последовательно: год-другой у старшей дочери, потом в классе подросшей уже малышки. Пьесы сочиняла тоже сама на мотивы народных сказок или школьной жизни. Жаль, ничего не сохранила из написанного.

В одно лето я смогла выехать работать в подшефный пионерлагерь, чтобы пристроить туда своих детей и самой быть рядом. Роль воспитателя, на которую я претендовала, тоже была конкурсной: многие сотрудницы, имеющие детей, стремились занять временную вакансию. Хотя место не разыгрывалось, как путевки или халат, но отбор кандидатур был жестким. Вопрос решался на комиссии «треугольником»: представителями администрации, парткома и профкома.

Поначалу меня использовали как сменного воспитателя: я занималась с ребятами, когда воспитатели отряда уезжали в положенный им на смену трехдневный отпуск. Однако внезапно я сделала головокружительную карьеру – стала старшим воспитателем лагеря.

А случилось это неожиданно. Начальница лагеря – школьный педагог, попросила меня составить график дежурств персонала – воспитателей и пионервожатых. И я с инженерной сметкой составила и нарисовала его на миллиметровке так наглядно, что поразила воображение заслуженной учительницы.

И вот я старший воспитатель лагеря. Детей я больше не воспитываю, моей обязанностью стала теперь проверка планов и методических разработок воспитателей отрядов. И здесь я столкнулась с таким подобострастным отношением к себе, с каким ни разу не встречалась в ЦНИИ, хотя уже несколько лет работала старшим инженером. Да и сама ни перед кем так голову не клонила. А воспитатели из числа учителей школ, бледнея и краснея, торопились вынести мне, временной случайной начальнице, тетрадки с записями, чтобы отчитаться по всем пунктам.

– Да-да, – кивала я. – Вижу. У вас все в порядке.

– Нет-нет! Вы посмотрите, у меня тут почасовой план, все расписано.

Некоторое время мы препирались с очередной учительницей над ее отчетом, пока ребята ее отряда, сломя голову, безнадзорно носились по территории лагеря.

Только, покрутившись в женском педагогическом коллективе, я поняла насколько свободнее и демократичнее атмосфера в нашем ЦНИИ. Хотя среди наших сотрудников и встречались такие тревожные типы, как наш Фигаро, но были они редкостью.