Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Галина Врублевская

Но в наступающий компьютерный период картинка, нарисованная от руки, уже не впечатлила б комиссию. Ведь наш сектор, оснащенный дорогими импортными спектроанализаторами и новейшими ЭВМ, являл собой авангард исследований. Нашими усилиями экономились значительные средства министерства обороны, потому что дорогостоящие натурные испытания, железные пароходы и шарики чувствительных гидрофонов на дне мы заменяли их математическим аналогом. Преимущества математического моделирования и следовало продемонстрировать первым лицам из министерства.

Но вот незадача! На машинный расчет красочных «ромашек» – диаграмм звукового поля – уходило несколько часов, что было вызвано малым быстродействием машин того поколения. А высокие гости не могли бы столько ждать, перетаптываться с ноги на ногу в машинном зале столько времени – им подавай результат сразу, чтобы с чувством исполненного они поспешили в кают-компанию руководства, на праздничный обед!

И выход был найден! В ЭВМ следует завести уже готовую, предварительно рассчитанную «ромашку», и тогда через несколько минут, затраченных лишь на вычерчивание диаграммы, гости получат результат.

И вот сановитый министр в сопровождении свиты и руководителей института входят в наш машинный зал. По такому случаю мы, несколько человек «допущенных», выглядим безукоризненно: накрахмаленные белые халаты, на головах чистые медицинские колпаки – в обычной жизни мы их никогда не надеваем. Все рассажены по рабочим местам в красивой конфигурации: у самописца, у пульта управления, у принтера, у монитора. Полное впечатление, что сотрудники настолько поглощены работой, что даже не замечают нашествие чужеродной толпы гостей.

Министрам поясняют суть нашей новации. Говорят наши начальники, а мы, сидящие у периферийных устройств, изображаем роботов. Все наши действия и реплики утверждены заранее: красавцу Стасову дозволяется нажать кнопку запуска, немногословному Курносову произнести «поехали», мне – «а теперь мы выводим диаграмму на плоттер». Спустя пять минут после запуска «вычислений» самописец, заправленный красными чернилами, рисует «ромашку». Я протягиваю теплый еще листок своему начальнику, тот передает дальше – министру. Гости в восторге, просят повторить процедуру. Стасов снова нажимает кнопку запуска. На выходе – новая картинка. Все идет прекрасно, пока вдруг очередная картинка не выходит из плоттера девственно-белой – в картридже закончились чернила. Что ж – адмиральский эффект, как говорят на флоте. Участники приемки улыбаются, и не, дожидаясь, пока картридж снова будет заправлен, выходят из машинного зала. Наши с облегчением вздыхают. Ситуация не простая: фирменные заморские картриджи, закупленные с аппаратурой, давно закончились, и наши умельцы наловчились их заполнять обычными чернилами. Но дело это трудоемкое и не скорое.

Спустя месяц я сочинила рассказ по мотивам этой истории. Перенесла место действия на вымышленный завод, рассчитанную про запас диаграмму заменила конкретным продуктом, «женскими шпильками» – иронический рассказ про автоматизацию готов. Позже он появится в одной из многотиражек, где я скоро начну печататься.

ФУЭТЕ

Наш цех выпускает женские шпильки. Раньше баба Нюра с подругами вытягивала их вручную из стальных стружек. А недавно цех автоматизировали. Теперь роботы и компьютеры всюду стоят. Бабу Нюру в упаковщицы перевели, ее товарок на пенсию отправили, а меня, самую молодую, к пульту ЭВМ посадили.

Не успела я и одну кнопку выучить, как над нами грозное событие нависло. Позвонил директор и предупредил, что завтра приедут телевизионщики, наш цех снимать. Начальник сперва за голову схватился, но тотчас действовать начал. Он прежде в профкоме работал, привык гостей по заводу водить.

Меня быстро в магазин отправил, с особым поручением. Бабе Нюре тряпку всучил – приказал робота драить. А сам вызвал программиста-разработчика и начал с ним шушукаться. К вечеру тот готовую работу предъявил: диаграмму техпроцесса. Красивая картинка на экране получилась: разноцветный круг, вертится, сверкая, как велосипедное колесо. На другой день с утра нам белые халаты выдали и мы разошлись по своим местам. Тут и телевизионщики с аппаратурой подкатили.

Камеры застрекотали. Вначале общую панораму охватили. Потом – начальника крупным планом на фоне диаграммы. По моему затылку скользнули и в робота уперлись.

А тот, словно серебристая балерина, вокруг оси крутанулся, ворох стружек железной рукой подхватил и разжал свои щупальца над черным ящиком. В ящике следом что-то проскрипело, и блестящие шпильки на поднос посыпались. Телевизионщики от восторга рты разинули, даже про съемку забыли. Спохватились, просят фуэте повторить. Теперь и директора с готовой продукцией сняли. Он горсть шпилек в ладони захватил и как бы зрителю их протягивает, а сам улыбается. Мол, это еще что. Мы и не такое можем! Пока операторы дубли делали да шпильки для жен своих отбирали, еще два часа минули. Наконец ушли. И директор с ними. Тихо в цеху стало. Робот тоже замер.

Начальник плюхнулся в вертящееся кресло у компьютера, пот с лица платком оттирает.

– Да убери с экрана это колесо, – мне велит, – в глазах мельтешит.

А я и не знаю, как эту чертову штуку выключить. Программист замкнул команду рисования в кольцо. Она и шпарит сама по себе: хоть действует робот, хоть неподвижен.

Вдруг стук в черном ящике раздался. Начальник ахнул, вскочил и бегом к автомату. Откинул защелки, крышку люка сместил. А из ящика баба Нюра, еле живая, вылезает. Лицо красное, платок на бок сбился. Волосы по плечам рассыпались, как у молодицы.

– Уф, чуть не задохнулась, – говорит. И головой качает. – Думала шпилек не хватит. Целый мешок в щель вытрясла. Даже свои, последние, из волос выдернула. – И ко мне, с укоризной. – Чтобы тебе, девонька, побольше их закупить, шпилек этих.

А я и так все магазины обегала, еле отыскала шпильки на окраине, где-то. И то: последний ящик у них оставался. Сказали: завод на реконструкции, пока шпильки не поставляет.

В нашей презентации, замечу, крутого обмана не было, расчеты сделаны верно, и результаты подтвердились впоследствии натурными испытаниями. Показушная фальшь заключалась лишь в самой демонстрации: гостям выдавали за реальный процесс в целом его заключительную часть. И всех это устраивало: и разработчиков, и приемную комиссию.

Миновали дни аврала, и снова потекла обыденная жизнь. В комнате снова возобновились отвлеченные разговоры, с работой не связанные. Политической темы в доперестроечные времена не помню совсем, разве что иногда обсуждали международные события – внутри страны не находилось интересных тем. Даже когда умер Брежнев, мало кого интересовало, кто займет его место. Разве что обсудили тот факт, что одна из веревок, на которых гроб у кремлевской стены в яму опускали, оборвалась.

Самыми животрепещущими темами в годы застоя были разговоры о повышении жалованья. Если кому-то прибавляли десятку, то все остальные дотошно обсуждали достоинства счастливчика (когда тот выходил из комнаты). Когда касалось дело чужаков – обитателей других комнат – распалялись еще сильнее. Подозревали, что получивший повышение – «блатной» (то есть родственник или знакомый руководства) или подхалим. Вопрос для всех становился особенно больным, потому что работники годами сидели на одном и том же окладе.

И, как следствие, вторым в рейтинге обсуждаемых вопросов был разговор о том, кто куда ушел, сменив место работы, и сколько он там получает. Тут же высказывались мечты о том, как хотелось бы уволиться, но что уходить или некуда, или смысла нет, так как всюду платят мало. Текучесть кадров, в целом, была невелика, и чем старше становился сотрудник, тем с меньшим энтузиазмом участвовал в таких разговорах. Увольнялись обычно через три-четыре года работы после окончания института, еще надеясь найти счастье в иных местах. Вариантами были или конструкторское бюро судостроительного профиля, или завод – там платили чуть больше, однако на завод, на грязную работу, особо не рвались даже мужчины.

Малая часть наших коллег расставалась с профессией окончательно. Часто это было связано с эмиграцией. Например, для евреев в 70-80-е годы открылась возможность выехать в Штаты или Израиль. Но, чтобы получить разрешение на выезд за границу, сотрудникам следовало отстраниться от работы с секретными материалами, а также избыть «срок секретности» – прождать несколько лет после увольнения из ЦНИИ. Так, одна женщина-инженер из нашей лаборатории пошла ради этого работать страховым агентом и впоследствии эмигрировала. А судьба иных ученых, вполне заслуженных и не собирающихся уезжать из страны, сломалась по «вине» их родственников. Администрация выдавила их из учреждения, наказав за то, что эмигрировали их взрослые дети или братья-сестры. «Есть родственники за границей» – долго оставался убийственным пунктом в анкете поступающих на работу, и обвинительным приговором для работающих на предприятии.