Луговая арфа - Трумен Капоте

– Послушай, Элизабет, – обратился к ним судья, при этом пугая их своим неожиданным появлением из лесной зелени. – Не пугайся, дитя мое, а скажи, видела ли ты своего брата?

Мод оправилась от испуга первой и первой же ответила:

– Да, мы видели, – сказала она в некотором возбуждении. – Я шла с Элизабет к ней домой после ее урока музыки, и тут пролетел Райли, чуть ли не в девяносто миль в час, и едва не сшиб нас. Скажи ему, Элизабет! Во всяком случае, он послал нас сюда сказать, чтобы вы не беспокоились и что он объяснит вам все позже… а что – Бог его знает.

Обе девушки еще недавно были моими одноклассницами. Они были очень умными и прилежными ученицами и, перескочив через класс, закончили школу уже в июне этого года. Я особенно хорошо знал Мод, поскольку брал уроки по фортепиано у ее матери, а ее отец преподавал скрипичную музыку, и Элизабет Хендерсон была одной из его учениц. Мод и сама великолепно играла на скрипке – как раз за неделю до нашего побега я прочел в местной газете, что Мод Риордан приглашена участвовать в музыкальной радиопередаче в Бирмингеме. Риорданы были весьма милым семейством, деликатными и полными какого-то внутреннего огня. Я и стал-то учиться игре на пианино только потому, что мне нравилось быть рядом с миссис Риордан – мне нравилось пышное облако ее золотых волос, мне нравились ее тактичные, внимательные, умные слова в разговоре с ней, который время от времени возникал между нами, перед тем как сесть за инструмент. А что было особенно здорово, так это то, что Мод обычно после занятия угощала меня лимонадом на прохладной задней веранде их дома. Мод была курносой, с немного смешными ушами, худощавой девушкой. От отца она унаследовала его черные ирландские глаза, а от матери – ее прекрасные волосы, волосы цвета бледного осеннего утра. Она была полной противоположностью своей лучшей подруге Элизабет, та была всегда себе на уме и как бы всегда в тени. Я не знаю, о чем эти две подружки говорили, оставаясь наедине, – может быть, про музыку и книги, но при мне любимым коньком Мод были наши парни, кто с кем встречается, магазинные сплетни: скажи, Коллин, ну не ужасны ли те девушки, с кем Райли Хендерсон водится? Ах, как ей жаль Элизабет – такой братец и какая молодчина Элизабет, что не вешает носа. Но для того чтобы увидеть, что Мод без ума от Райли, не нужно быть сверхпроницательным.

Зная все это, я все же как-то представил себе (на короткое время), что влюблен в нее. На кухне я умышленно часто упоминал ее имя, пока наконец Кэтрин не заявила, что Мод Риордан уж слишком худосочная – ущипнуть не за что, просто безумие вообще иметь с такой дело. Как-то раз я решил устроить небольшой вечер для Мод, собственноручно соорудил для нее небольшой букетик, что носится обычно на платьях, и мы отправились в кафе Фила. Нам подали стейк по-канзасски, а затем были танцы в отеле Лола. Но и после этого она вела себя как совершенная недотрога, не дав даже поцеловать себя на прощание:

– Я не думаю, что это так нужно, Коллин, хотя очень мило, что ты пригласил меня. – Для меня это было довольно неприятно, но, поскольку я решил особенно не задумываться об этом случае, наши взаимоотношения изменились не так сильно.

Как-то раз в конце нашего занятия миссис Риордан не стала давать мне новый этюд в качестве домашнего задания, а мягко предупредила меня, что больше не хотела бы заниматься со мной:

– Мы тебя очень любим, Коллин, и тебе в этом доме всегда рады, но, дорогой мой, у тебя нет абсолютно никаких способностей к музыке, это, в общем-то, нормальное и обычное дело, ибо не все имеют такие способности, и я считаю, что нет смысла и далее продолжать в том же духе…

Да, она была права, но все равно я чувствовал себя глубоко уязвленным. Меня не могла оставить мысль, что меня просто выпихнули из общества, при одной мысли о семействе Риордан у меня горько щемило сердце, но в конце концов, по мере того как из моей памяти улетучивались остатки тех сонат, что я разучивал по заданиям миссис Риордан, мое восприятие их стало жестче и я все больше отчуждался от этой семьи. Поначалу Мод нет-нет да и останавливала меня на улице по старой дружбе, приглашая к себе домой, но так или иначе я умудрялся улизнуть от подобных походов, кроме того, к тому времени уже наступила зима и я более всего предпочитал теплый милый уют нашей кухни с Долли и Кэтрин. Кэтрин все пытала меня, что же ты больше не говоришь нам о Мод Риордан, на что я отвечал, что между нами все кончено, но тем не менее, хоть я уже больше и не упоминал ее имени, должно быть, думал о ней втайне от самого себя, ибо, как только я увидел Мод под нашим деревом в тот день, что-то вновь горько кольнуло в сердце, может быть, старые чувства. В первый раз я тогда посмотрел на себя и на нас куда более трезвым взглядом – не представляли ли мы тогда для Мод и Элизабет пугающего и нелепого зрелища, они были моего возраста и вполне могли иметь свои оценки происходящего.

– Как твой отец, Мод, я слышал, что он не очень хорошо себя чувствовал? – спросил судья.

– Ему не на что жаловаться, хотя, знаете, мужчины любят искать в себе какие-нибудь болячки, а как вы-то сами? – бойко ответила Мод.

– Жаль, – протянул судья, размышляя тем временем о чем-то своем. – Передай наилучшие пожелания отцу и скажи, что я надеюсь, что ему станет лучше.

Мод тем не менее кивнула:

– Обязательно, сэр, спасибо, я уверена, что ваши пожелания для него будут очень приятны.

Поправляя складки на своей юбке, она опустилась на корточки, увлекая за собой и немного неуклюжую Элизабет.

Для Элизабет не подходили никакие клички и прозвища и даже уменьшительные имена – можно было поначалу называть ее Бетти, но через неделю ее полное имя снова возвращалось к ней. Такова уж она была по своей природе, наверное. Вялая, широкая в кости, она обладала траурно-черными волосами и апатичным лицом, которое временами носило ангельское выражение. На ее груди обычно висел медальон с лакированной фотографией ее отца-миссионера.

– Погляди, Элизабет, какая прелестная шляпка с вуалью у миссис Долли, да еще и бархатная.

Долли слегка приподнялась:

– Вообще-то, я не ношу шляпу, а эту надела, потому что мы собрались в путешествие.

– Мы слышали, что вы покинули свой дом, – сказала Мод и продолжила уже более откровенно: – Все о вас только и говорят. – Мод повернулась к Элизабет за подтверждением, та кивнула, хоть и без всякого энтузиазма. – Вообще-то, разные истории ходят вокруг, мы вот встретили Гэса Хэма, и он сказал нам, что ваша черная служанка Кэтрин Кук – я правильно назвала ее? – была сегодня арестована за то, что ударила миссис Бастер по голове глиняным кувшином.

Очень тихо Долли ответила:

– Кэтрин ничего такого не совершала.

– Ну тогда кто-то другой это сделал – сегодня утром мы видели миссис Бастер на почте, она всем показывала свою шишку на голове, большая, скажу я вам, шишка, и выглядела она как настоящая – не правда ли, Элизабет? – Элизабет зевнула в знак согласия. Но сама Мод не унималась: – По правде говоря, мне плевать, кто сделал это, но тот, кто сделал, достоин медали.

– Нельзя так, – вздохнула Долли. – Это неправильно, и все мы должны раскаяться в содеянном.

Наконец Мод обратила внимание и на меня:

– Я очень хотела увидеть тебя, Коллин, – как-то неловко она это сказала – спеша, словно пытаясь скрыть смущение – но не свое, а мое. – Элизабет и я задумали вечеринку на Хэллоуин, это будет жуткая вечеринка, мы решили, что было бы просто здорово нарядить тебя скелетом, затем мы посадим тебя в темный угол, и ты будешь предвещать гостям судьбу, ведь ты такой…

– Фантазер, – подсказала Элизабет апатично.

– Что и требуется для предсказания судьбы, – подтвердила Мод.

Я не знаю, что их натолкнуло на мысль о том, что я такой фантазер, если только не принимать во внимание мою великолепную способность выдумывать всевозможные алиби и уловки в борьбе против учителей и их законов.

Я сказал, что их идея с вечеринкой очень хороша, но на меня им не стоит рассчитывать.

– Вполне возможно, что к тому времени мы уже будем в тюрьме, – добавил я.

– А, ну тогда ладно, – очень просто отреагировала Мод.

На некоторое время воцарилась неловкая тишина, из которой нас вызволил судья:

– Я слышал, Мод, что ты достигла огромных успехов, я видел в газете, что ты собираешься сыграть на радио.

Мод объяснила, что участие в радиопрограмме являет собой финал внутриштатовского конкурса, и если она выиграет, то получит грант на обучение в университете, а второе место давало лишь полгранта.

– Вообще-то, я хочу сыграть на конкурсе серенаду, написанную моим отцом, – он посвятил ее мне, когда я только родилась, но это должно быть для него сюрпризом – так что ему не надо об этом знать.

– Пусть она сыграет эту вещь для нас, – попросила Элизабет, расстегивая футляр.

Мод была великодушна и не заставила себя просить дважды. Поместив темно-коричневую скрипку себе под подбородок, она сначала настроила инструмент, а затем заиграла – неистово, быстро, громко, весело, но затем темп замедлился, убавился звук, сам воздух наполнился печалью, и на этом мелодия оборвалась – золотистые волосы Мод упали на скрипку – мы зааплодировали. Но как только стихли наши аплодисменты, раздались дополнительные, откуда-то из-за кустов папоротника, затем оттуда вышел Райли. Щеки Мод порозовели, как только она увидела его. Вряд ли она бы так здорово сыграла, знай, что Райли где-то рядом и слушает ее.