Следствие защиты - Клиффорд Ирвинг

Когда прибыла группа из полицейского департамента, Сингх была опрошена сержантами, расследовавшими убийство, – Холлисом Силом и Крейгом Дугласом. Именно тогда она дала описание убегавшего мужчины: “Около метра семидесяти пяти или метра восьмидесяти ростом, с длинными черными волосами, одет в брюки и рубашку. Пиджака на нем не было. Выглядел он, если можно так выразиться, словно бедный или бездомный. Он был белым, не цветным. Я подумала, что он, скорее всего, какой-нибудь испанец”. Никогда раньше она этого человека не встречала.

На следующее утро в центральном районе города, в Харрисской окружной тюрьме, Шива Сингх указала на Гектора Куинтану, выбрав его из шести мужчин.

– Это, скорее всего, был номер пятый, – сказала она.

Уоррен пересказал большую часть всего этого Гектору Куинтане, чьи волосы были черными и вполне могли быть названы длинными.

– В чем ты был одет, Гектор, в тот вечер, когда отправился грабить “Секл-К”?

– Я был в рубашке и штанах.

– Без пиджака?

– Это был теплый вечер. Мой пиджак остался в продуктовой тележке.

– А где была тележка?

– Я оставил ее под лестницей, недалеко от того места, где нашел пистолет. Я собирался потом вернуться туда и ее забрать.

– Это плохо, – мрачно покачал головой Уоррен. – Индианка утверждает, что бежавшим был ты. Можешь ты объяснить мне, как такое возможно? И, пожалуйста, подумай минуту, прежде чем ответить.

– Мне не нужно думать минуту, – проворчал Куинтана. – Она видела кого-то другого. Yo no.

– Это и есть твой ответ? Что ты никогда не был рядом с фургоном, рядом с той химчисткой? Что ты никогда не бежал со стороны торгового центра? Пойми: я не спрашиваю тебя, убивал ли ты того мужчину, – я лишь задаю вопрос: бежал ли ты оттуда или из какого-либо другого места? Нет никакого преступления в том, чтобы куда-то бежать.

Взгляд Куинтаны стал еще более грозным.

– Если вы не верите мне…

– Знаю. Знаю. Я поставил на хромого петуха.

Уоррен засмеялся, чтобы снова установить между ними дух своеобразного товарищества и дать исчезнуть этому выражению с лица Гектора Куинтаны. Теперь наступила самая трудная часть. Диалог между адвокатом и его подзащитным является процессом исследования, странствием по каменистому мелководью в штормовую погоду, нередко путешествием из мрака неизвестности к болезненно-яркому свету. Сам факт отрицания Куинтаной его вины оставался в стороне. Как известно, люди отрицают свою вину почти до того самого момента, когда они входят в зал суда и видят суровые лица его членов. Техасские судьи убивали. Это было частью их наследия.

– Гектор, я слушаю все, что ты мне рассказываешь. Я тебе верю. Но я адвокат, а вовсе не твоя матушка. Я обязан взглянуть на доказательство, потому что это именно то, на что желают посмотреть судьи. Поэтому… Я не говорю, правда это или неправда, но вот есть эта индийская женщина, которая готова выйти перед судом, указать пальцем тебе в лицо и заявить, что она видела тебя бежавшим с места преступления. И эксперты-баллисты тоже скажут, что пистолет, который ты держал в руке через час после убийства, это то самое оружие, из которого был застрелен вьетнамец. Все это плохо, очень-очень плохо. Ты понимаешь это, Гектор?

Куинтана печально кивнул.

– Ну а что могу я, как твой адвокат-защитник, рассказать членам суда? Я не могу сказать им, что в тот момент, когда совершалось убийство, ты находился где-то в другом месте, потому что у меня нет ни одной живой души, способной подтвердить это. Я не могу заявить им, что ты миролюбивый гражданин, потому что, во-первых, ты вовсе не гражданин – ты не числишься ни там, ни здесь, – к тому же, во-вторых, тебя схватили, когда ты с оружием в руках грабил продовольственный магазин. А это далеко не миролюбивый акт. Ты был пьян, но это не сможет помочь тебе. Гектор, вот что я пытаюсь объяснить: ты в глубоком дерьме. Mierda profunda[16], – добавил Уоррен, переведя свое заключение на литературный язык.

Обычно после этого наступал момент, когда обвиняемый опускал голову, вцепившись в металлическую решетку, и сжимал кулаки, пока они не побелеют, а затем горько и с огромным усилием говорил, – потому что мир давил на него и он сам в конце концов понимал, какую страшную цену ему придется платить за свои грехи и свою, без всякого сомнения, глупость: “Что вы можете сделать для меня, если я признаюсь?”

В том, что Гектор Куинтана был повинен в убийстве Дан Хо Трунга, Уоррен почти не сомневался. Стремление разобраться и помочь подсудимому возникало в нем не только потому, что Куинтана ему нравился, – теперь Уоррен был более чем осмотрителен, помня, к каким последствиям может привести симпатия к клиенту, – но еще и потому что, как ему казалось, на лице этого человека он видел то же самое выражение своеобразной добродушной серьезности, которое часто замечал на лицах многих бедных людей в Мексике. Тех людей, которые могут до бесчувствия напиться в субботний вечер, лечь прямо на мощеный тротуар и лаять на луну, но вовсе не тех, которые способны на убийство, если, конечно, они не будут жестоко оскорблены или не увидят, что какой-то дурак публично пристает к их женщинам. Вовсе не психически больной мексиканец взобрался с крупнокалиберной винтовкой на макушку университетской башни и наугад палил оттуда в прохожих. И не мексиканец жестоко убил свою жену и детей, а затем перерезал глотку себе самому. Множество убийств совершается теми из них, кто связан с наркобизнесом, но обычно, если эти люди грабят вас, то это происходит из-за их бедности, – они берут ваши деньги и на всех парах мчатся домой, к своим Розам и Карменситам, или попросту напиваются вместе со своими companeros[17]. Конкистадоры, а затем владельцы гасиенд загнали большинство из них в состояние раболепства. Machismo[18], которое они впитывают в себя с молоком матери, не имеет ничего общего с насилием.

Но тут должны быть и исключения, подумал Уоррен, и, возможно, Куинтана – одно из них. Доказательства, когда они будут найдены, конечно же, послужат подтверждением этому. Как адвокат, преследующий интересы своего клиента, Уоррен обязан был эти доказательства получить.

У него была и еще одна идея, рожденная его мыслями о людях, которых он иногда видел в ранние воскресные часы у винных магазинов Сан-Мигель-де-Альенде.

– Гектор, я знаю, что, когда люди напиваются пьяными, они делают такие вещи, которые иначе никогда бы не сделали. Они превращаются в настоящих безумцев. Я не говорю, что так оно и было, но, может быть, ты сцепился с тем вьетнамским парнем на автомобильной стоянке? Может быть, он был глупым сукиным сыном и оскорбил тебя – сказал что-нибудь гадкое насчет того, что ты мексиканец, “мокрая спина”? Такое возможно?

Уоррен почувствовал, как лицо его вспыхнуло.

– Если это так, тогда я могу пробиться туда и объяснить судье множество вещей. – В сознании Уоррена возник образ судьи Лу Паркер, сидящей за своим судейским столом, и он быстро внес поправку: – Или я объясню это членам судейской коллегии, потому что, если мы выступим с признанием, у нас будет право обратиться к суду присяжных за смягчением приговора. А если ты будешь искренен со мной и я буду искренен с ними, то присяжные заседатели поймут, почему то, что случилось, случилось…

Поняв, что подзащитный его не слушает, Уоррен пожал плечами:

– …Если это случилось.

Своим мягким голосом Куинтана сказал:

– Так значит, все-таки будет суд?

Уоррен скрипнул зубами. Это был просто какой-то упрямый негодяй.

– Будет суд присяжных. Двенадцать мужчин и женщин. Таких же, как и ты. Простых людей.

– А я смогу разговаривать с ними?

– Такое право у тебя есть. Это будут показания под присягой.

– Тогда я скажу судьям, что это все неправда, что та женщина ошибается и что я даже не знаю того парня и не убивал его.

Уоррен откашлялся, чтобы сдержать свое раздражение, наклонился ближе к решетке.

– Если будет суд, – сказал он спокойно, – и ты дашь показания, а они все равно признают тебя виновным, то тебя приговорят либо к смертной казни, либо к пожизненному заключению в тюрьме. Таков закон. Суд присяжных не имеет права отступать от него.

– Но я расскажу им, и они мне поверят, даже если вы не верите. Я расскажу им… – с отчаянием повторил Куинтана.

Уоррен брел по извилистому подземному тоннелю, соединявшему Харисскую окружную тюрьму со зданием суда, когда столкнулся с Майроном Муром, дородным пятидесятилетним юристом, который всегда напоминал ему Иди Амина. Среди юристов Мур был известен под прозвищем Доктор Обвинительный Приговор. Каждый год он вносил свою солидную лепту в деятельность чуть ли не всех судов округа, и если где-то рассматривалось дело об убийстве при отягчающих обстоятельствах, совершенном неимущим обвиняемым, то почти у каждого судьи Мур всегда фигурировал в списке первых претендентов на назначение, – он умел кого угодно заставить признаться в совершенном преступлении, а если возникала необходимость вынести дело на суд, Мур гарантировал его скорейшее начало. Адвокаты шутили, что Техасский департамент исправительных учреждений обсуждает вопрос об открытии новой тюрьмы, предназначенной специально для клиентов Майрона Мура.