Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании - Аманда Браун

кажется, даже с гордостью. Я ожидала прочитать хаотические обрывки мыслей, записки запутавшегося подростка, стремящегося избавиться от тягостных дум, чтобы спокойно заснуть. Однако, читая, я ощутила, что тронута до слез: Джаред написал прекрасное стихотворение о своем детстве. Оно было грустное. И трогательное. И трагическое. А еще отлично написанное. Да, там имелась пара ошибок, и строчки шли вкривь и вкось, но у Джареда определенно был талант, способность выражать свои мысли.

– Просто прекрасно! – сказала я, смахивая слезы ладонью.

Джаред посмотрел на меня, словно не веря, что его стихи способны производить такое впечатление. И тут я нарушила первое правило тюрьмы – крепко его обняла! Меня переполняло желание показать ему, что мне не все равно, что он не одинок. Хотелось поддержать его поэтический дар. Я знала, что для него мое согласие прочесть стихи очень много значит, что я первый человек, кто поверил в него. Подозреваю, что и обняла я его впервые за очень долгое время.

– Я рад, что вам понравилось, мисс. Я напишу еще стихотворение и тоже вам принесу, – сказал он, воодушевившись.

Большие глаза Джареда заблестели. Он явно стремился стать лучше, и мне очень хотелось его поддержать. Я с нетерпением ждала следующего приема, позволившего с удовольствием прочитать еще два его стихотворения. В них говорилось о том, почему ему трудно заснуть, о воспоминаниях, которые терзают его по ночам. Большую радость мне доставила и новость о том, что стихи немного помогают ему со сном.

Я видела, что ему порой не хватает слов, и по-матерински стремилась ему помочь, поэтому как-то вечером после работы заехала в книжный магазин. Я точно знала, что мне нужно: толковый словарь.

Вернувшись домой, я показала свою покупку Дэвиду.

– Я хочу помочь ему с языком. Совершено точно, он готов учиться, и хоть это такая малость, иногда маленькие изменения перерастают в большие. Если Джаред поймет, что в чем-то хорош, то обретет уверенность, которая поможет ему изменить свою жизнь.

В нашем браке Дэвид всегда был спокойной, уверенной, рациональной стороной, в то время как я – более порывистой и эмоциональной. Так мы с ним уравновешиваем друг друга.

– Только помни, что это трудные подростки, – заметил он, – не хочу, чтобы тебя постигло разочарование, когда ты не увидишь перемен, на которые надеешься.

Я крепко его обняла, обхватив руками за талию.

– Это за что? – спросил Дэвид, тоже обнимая меня.

Я прижалась к нему и улыбнулась.

– Просто за то, что всегда слушаешь меня. И за то, что ты такой замечательный. Не волнуйся. Я не буду разочарована. Даже если Джаред хоть разок заглянет в книгу, я буду считать, что оно того стоило.

* * *

На следующее утро я особенно торопилась на работу. Я знала, что Джареду осталось каких-то пару недель до перевода в другую тюрьму. Меня радовала мысль, что теперь у него будет что-то, что поможет ему отвлечься, если тяжелые мысли станут вновь мешать ему уснуть в его камере.

Прижимая толстый томик словаря к груди, я дождалась, пока откроются створки металлических дверей. Сердце пело, и я представляла лицо Джареда, когда протяну ему подарок.

– Доброе утро, док, – сказал Джоуи, один из охранников, убиравших свои вещи в соседний со мной шкафчик.

Губы мои сами собой растянулись в улыбку.

– Вы-то мне и нужны!

– Ого, и что я натворил? – подмигнул мне Джоуи.

Он был высокий и крупный. Белая рубашка плотно обтягивала живот, а между пуговицами кое-где проглядывала кожа, покрытая волосами.

Я спросила его, не сможет ли он передать от меня подарок одному из заключенных в его крыле, Джареду Кину.

– Кину? – переспросил он. – Тому, которого переводят на следующей неделе?

Я протянула книгу, по-прежнему улыбаясь. Джоуи пару раз мигнул, ни слова не говоря.

– Не самый роскошный, согласна, – хихикнула я.

Джоуи еще немного посмотрел на книгу, потом тяжело вздохнул и потер голову руками.

– Даже не знаю, как вам и сказать, док, но я не могу это ему передать. Правила запрещают.

Пораженная, я уставилась на него.

– Но… почему?

Джоуи объяснил, что, передавая подарок, он навлекает на себя подозрение в неформальном общении: под этим термином подразумевалась ситуация, когда заключенные уговаривают или подкупают сотрудников, чтобы те проносили для них в тюрьму запрещенные вещи, включая наркотики и телефоны. Мой подарок могли счесть потенциальным предшественником более серьезной контрабанды.

Я взмолилась:

– Да ради Бога! Это же просто книга!

– Но правила есть правила, док.

Джоуи пожал плечами.

– Вот как освободится, так сразу ее и заберет.

– В следующей тюрьме.

– Боюсь, что так.

Я была разочарована, растеряна. Книге предстояло пролежать без дела вместе с остальными вещами Джареда еще целых три года. Я хотела, чтобы он знал, что я в него верю и беспокоюсь о нем. Однако приходилось покориться тюремным правилам, пускай и чрезмерно суровым. Я пыталась ему помочь, но иногда помочь заключенному в тюрьме невозможно.

Запрет на передачу книги напомнил мне еще об одной проблеме – необходимости избегать подобных привязанностей. В отличие от прежней частной практики, где я видела одни и те же лица, день за днем и год за годом, следила за судьбами своих пациентов и знала, что с ними происходит, здесь, прощаясь с пациентами, я не должна была знать, как сложится их жизнь.

Мне важно было сознавать, что я помогаю людям. Однако в качестве тюремного врача я не могла ничего знать наверняка. Мне не удавалось забыть Джареда. Еще долгое время я думала о нем и о том, что сталось с ним дальше, продолжая работать в Хантеркомбе. Писал ли он еще стихи? Стал ли лучше спать по ночам?

Вместе с работой в тюрьме я начала участие в проекте по улучшению паллиативного лечения.

Однажды нам объявили, что тюрьму закрывают. Ходили слухи, что после реконструкции там будет тюрьма для взрослых, категории С, но точной информации не было, так что мое время там подошло к концу. Однако я поняла, что хочу продолжать в том же направлении. Хочу и дальше работать в тюремной системе, делать все, что в моих силах, с учетом ограничений, понять, могу ли оказывать влияние на жизнь людей, с которыми сталкиваюсь там. Наверное, я все еще находилась в поисках цели.

Вот почему, в возрасте 55 лет, когда вполне могла бы посиживать по вечерам на диване с бокалом вина и хорошей книжкой, я подала заявление на должность врача в одной самых старых и известных тюрем Великобритании.

Часть вторая

Скрабс

2009–2016