Револьвер Мегрэ - Жорж Сименон

— Понимаю.

— Я вам покажу одну вещь, такого вы, наверно, еще не видели. Может быть, вам это пригодится.

Она вскочила с дивана и бросила окурок в пепельницу.

— Идите за мной. Гостиную вы, значит, уже видели. Обставлена в том же вкусе, как и все остальные гостиные в этом доме. Здесь работал один из лучших парижских декораторов. Вот столовая, тоже в современном стиле. Погодите, я сейчас зажгу свет.

Затем она открыла еще одну дверь, щелкнула выключателем и посторонилась, чтобы показать ему спальню, всю затянутую белым шелком.

— А вот как она наряжается по вечерам… — В соседней комнате горничная распахнула стенные шкафы, провела рукой по аккуратно развешанным шелковым платьям.

— Вот. А теперь идите сюда.

Она пошла вперед по коридору, тонкий креп пижамы плотно обтягивал ее бедра. Открыла новую дверь и снова повернула выключатель.

— Вот! Смотрите!

Маленький кабинет помещался в глубине квартиры, и в нем не было ни малейшего следа женственности. Это был кабинет делового человека Металлическая стойка для бумаг была выкрашена в зеленый цвет, а позади вращающегося кресла возвышался огромный сейф последнего выпуска.

— Вот здесь она проводит дневные часы, принимает своего поверенного, человека из банка. Смотрите…

Девушка указала на стопку журналов «Биржевой вестник». Правда, рядом Мегрэ заметил программу бегов.

— Она носит очки?

— Только в этой комнате.

На бюваре с кожаными углами лежали большие круглые очки в черепаховой оправе.

Мегрэ машинально попытался открыть стойку для бумаг, но она была закрыта на ключ.

— Каждую ночь, вернувшись домой, она запирает драгоценности в сейф.

— А что там еще? Вы видели?

— В основном акции. Бумаги. И еще маленькая красная книжка, в которую она часто заглядывает.

Мегрэ взял с письменного стола телефонную книгу, одну из тех, в которую обычно записывают номера телефонов, когда хотят иметь их под рукой, и начал ее перелистывать. Он вполголоса повторял имена. Жоржетта объясняла:

— Молочник… Мясник… Скобяная лавка на авеню де Нейи… Сапожник хозяйки…

Когда вместо фамилии было записано одно имя, она удовлетворенно улыбалась.

— Ольга… Надин… Марсель…

— Ну, что я вам говорила?

Мужские имена тоже встречались, но их было гораздо меньше. Потом шли имена, которые не были известны горничной. В рубрике «Банки» было записано пять названий, в том числе американский банк на площади Вандом.

Он безуспешно искал имя Дельтеля. Правда, в книжке был записал один Андрэ и один Пьер, но были ли это депутат и его брат?

— После того как вы видели всю квартиру и ее туалеты, вы не ожидали, конечно, что у нее такой кабинет?

Желая доставить ей удовольствие, он сказал, что не ожидал.

— Может быть, хотите пить?

— Консьержка была так мила, что приготовила мне кофе.

— А может быть, выпьете рюмочку?

Она снова привела его в гостиную, погасив по дороге все лампы, и, как будто бы надеясь, что их разговор продлится еще долго, снова уселась на диван. Мегрэ отказался от предложенной рюмочки.

— Ваша хозяйка пьет?

— Как мужчина.

— Вы хотите сказать, много?

— Я никогда не видела ее пьяной, только один-два раза, когда она возвращалась на рассвете. Но она пьет виски сразу после кофе с молоком, а затем еще три-четыре рюмки. Вот почему я говорю, что она пьет, как мужчина. Она никогда не разбавляет виски водой.

— Она не говорила, где она остановится в Лондоне, в каком отеле?

— Нет.

— А сколько времени она там пробудет?

— Она ничего не говорила. Собралась за полчаса, оделась, уложила вещи.

— Как она была одета?

— В серый костюм.

— Взяла вечерние туалеты?

— Только два.

— Кажется, у меня нет больше вопросов, ложитесь наконец спать, а я пойду.

— Уже? Вы торопитесь?

Жоржетта, конечно, нарочно откидывалась на подушки, чтобы была видна полоска кожи между пижамной кофточкой и поясом.

— Вам часто приходится вести расследование по ночам?

— Случается. Она вздохнула.

— А я теперь не засну, раз уже проснулась. Конечно, не засну. Который час?

— Скоро три.

— В четыре уже начнет рассветать и птички запоют.

Он поднялся, досадуя, что приходится ее разочаровывать, и зная, что она еще надеется, что он не уходит, а только хочет подойти к ней поближе. Когда она увидела, что он направляется к двери, она тоже встала.

— Вы еще придете?

— Возможно.

— Приходите, когда угодно. Только дайте два коротких звонка, потом один длинный. Я буду знать, что это вы, и сразу открою. Когда я остаюсь одна, я никогда не открываю.

— Благодарю вас, мадемуазель.

Он снова почувствовал запах постели и подмышек. Тяжелая грудь задела его рукав с определенной настойчивостью.

— Желаю удачи! — сказала она вполголоса, когда Мегрэ вышел на площадку. И перегнулась через перила, чтобы посмотреть, как он будет спускаться по лестнице.

В уголовной полиции его ждал Жанвье, у которого был измученный вид после долгих часов, проведенных на улице Попинкур.

— Как дела, патрон? Он заговорил? Мегрэ отрицательно покачал головой.

— На всякий случай я оставил там Кара. Мы буквально перевернули вверх дном квартиру. Но безрезультатно. Вот единственное, что я могу вам показать.

Мегрэ сначала налил себе рюмку коньяку и передал бутылку инспектору.

— Увидите, это занятно.

В картонной обложке, сорванной со школьной тетради, были собраны газетные фотографии и вырезки. Мегрэ, нахмурившись, читал заголовки, просматривал тексты под лукавым взглядом Жанвье. Все вырезки без исключения были посвящены комиссару Мегрэ, многие статьи-семилетней давности. Отчеты расследований, печатавшиеся изо дня в день, краткие обзоры заседаний суда и даже приговоры.

— Вам ничего не бросается в глаза, патрон? Ожидая вас, я прочел их все от доски до доски.

Мегрэ сам кое-что заметил, но ему не хотелось об этом говорить.

— Честное слово, здесь отобраны те дела, в которых вы в той или иной степени выступаете в роли защитника обвиняемого.

Одна из статей даже называлась «Добродушный комиссар». Другая была посвящена показаниям Мегрэ, в которых каждая фраза комиссара говорила о сочувствии к обвиняемому молодому человеку. Еще более определенной была статья под заголовком «Человечность Мегрэ», напечатанная год назад в одном еженедельнике; статья разбирала не отдельный случай, а анализировала общие проблемы преступности.

— Ну, что вы об этом думаете? Подборка доказывает, что малый уже давно следит за вами, интересуется каждым вашим шагом, вашим характером.

Многие фразы были подчеркнуты синим карандашом, в особенности слова «снисходительность» и «понимание». Один абзац был целиком обведен карандашом, тот самый, в котором репортер, описывая последнее утро приговоренного к смертной казни, рассказывал, что последней просьбой осужденного, отказавшегося от священника, было желание поговорить с Мегрэ.

— Вам не кажется это занятным? На лице Мегрэ появилось сосредоточенное выражение, как будто эта находка навела его на новые мысли.

— Больше ты ничего не нашел?

— Счета. Неоплаченные, конечно. Барон весь в долгах. Даже угольщику должен с прошлой зимы. Вот фотографии жены Лагранжа с первым ребенком.

Снимок был плохой. Платье старомодное, прическа тоже. Молодая женщина печально улыбалась. Возможно, в эту эпоху грусть считалась признаком изысканности. Но Мегрэ готов был поклясться — любой человек при взгляде на эту фотографию понял бы, что женщина несчастна.

— В одном из шкафов я нашел ее платье из бледно-голубого шелка и картонку с детским приданым.

У самого Жанвье было трое детей, младшему не было еще года.

— А моя жена хранит только их первые башмачки. Мегрэ снял трубку.

— Изолятор тюремной больницы! — сказал он негромко. — Алло! Кто у телефона?

Это оказалась сестра, та рыженькая, с которой он был знаком.

— Говорит Мегрэ. Как Лагранж? Что вы сказали? Плохо слышно.

Она сказала, что больному сделали укол и он заснул почти сразу же после ухода профессора. Полчаса спустя, услышав слабый шум, она на цыпочках вошла в палату. Он плакал.

— Он с вами говорил?

— Я зажгла свет. На его щеках были следы слез. Лагранж молча, долго смотрел на меня. Мне показалось, что он хочет в чем-то признаться.

— Он вам показался нормальным? Она заколебалась.

— Не мне об этом судить.

— А что было дальше?

— Он хотел взять меня за руку.

— Он взял вас за руку?

— Нет. Он начал стонать, повторяя все одно и то же: «Вы не позволите им меня бить, не позволите?.. Я не хочу, чтобы меня били».

— Все?

— Под конец он стал волноваться, закричал: «Я не хочу умирать! Не хочу! Спасите меня!..»