Жажда - Ассия Джебар

— Послушай меня. Все совсем не так, как тебе кажется. Ты выбрала ложный путь.

Она умолкла, тяжело дыша. Как будто сама испугавшись того, что решила сказать во что бы то ни стало. И все-таки повторила еще раз:

— Ты идешь по ложному пути.

Я слушала ее, не думая ни о чем, лишь ужасаясь словам, которые она произнесла.

Глава X

— Я даю тебе полную возможность завоевать Али. Делай что хочешь, понимаешь? Оставь все свои сомнения. Более того, я готова тебе помочь. Да-да, я просто тебе его дарю! Пусть это будет нашим с тобой договором, сообщничеством.

Может, и в самом деле заполучишь себе Али. Ну а я… Впрочем, это уже тебя не должно касаться…

С первых ее фраз, видя неистовый блеск ее взгляда, с мрачной экзальтацией нацеленного на меня, я поняла, что должно произойти что-то невероятное. Я смотрела на нее, как на сумасшедшую, широко раскрыв глаза от внезапно охватившего меня страха. Можно было подумать, что ей не терпится высказать все то, что она передумала, выносила в себе за этот месяц, все эти накопившиеся мысли, которые распирали ее и которые она с жадной страстью, дрожавшим от волнения голосом выговаривала теперь вслух. Я же не могла вымолвить ни слова — словно разверзлась меж нами огромная бездна и Джедла стояла одна на другом краю.

— И вообще, — продолжала она, — почему мы не можем поговорить с тобой откровенно? Хотя бы для того только, чтобы ты потом не забыла, кто тебе его подарил! Знаешь, после моих неудачных родов я поняла, что больше никогда не смогу иметь ребенка, хотя мой врач и не высказался столь определенно на этот счет. Али все пытается меня убедить, что не такое уж это несчастье и что он легко переживет это.

Джедла на мгновение умолкла, но потом продолжала в задумчивости:

— Но я прекрасно вижу все последствия: он постепенно отдалится от меня, а так как он добрый, то никогда не захочет признаться себе в этом. И его любовь ко мне превратится в жалость. А я не хочу жалости! Вот почему мне надо избавить его от такого испытания. И у меня нет другого способа, как только прибегнуть к уловке. Соблазни его! У тебе для этого есть все. А если что-то не будет удаваться, то я помогу тебе, дам кое-какие советы. Он напрасно станет сопротивляться, цепляться за меня, за свою верность и преданность мне, за свою порядочность и честность. Ты такая красавица! Я действительно считаю тебя очень красивой, и у тебя нет, как у меня, изъянов. Может быть, он не устоит перед тобой. И тогда я смогу оставить его. Это один-единственный выход. Конечно, будет трудно, но давай постараемся!

Это было чудовищно. Джедла говорила так, словно мы уже с ней заключили союз, подписали договор, по которому мне предназначалась сатанинская роль.

Я пыталась прервать ее робкими возражениями — вроде того, что еще ничего не известно и, может быть, она еще сумеет родить и что даже если и нет, то все равно, ведь Али любит ее… Да и вообще, у нее нет права одной распоряжаться их жизнью, их общей с Али жизнью. Ведь ее муж — не вещь какая-нибудь в ее руках, но свободное существо, и что даже в том случае, если мы с ней и заключим такой договор, все равно все будет зависеть только от Али…

— Конечно, придется рисковать, — прервала она меня. — Но, рискуя, ты ничего не теряешь или выигрываешь его.

Она меня едва слушала, ее хмурый взгляд был устремлен в никуда. Потом она посмотрела на меня с ироничной улыбкой, открыто насмехаясь над моей щепетильностью и чистосердечностью. Ей бы хотелось видеть во мне коварство, она предпочла бы иметь дело с бессовестной кокеткой.

И когда она снова заговорила, я поняла по ее решительному и одновременно усталому виду, что никогда не смогу переубедить ее. Она обращалась в моем лице не ко мне.

— Я помню тот день, — говорила Джедла, — когда все резко изменилось, повернуло в другую сторону и стало постепенно выбиваться из привычного русла. В сущности, ни для меня, ни для него не так уж и важно, можем ли мы иметь детей. Дело в другом.

Речь ее стала медлительной, словно она говорила во сне. И я вдруг все поняла. Вспомнила тот самый день, когда мы забавлялись с Али в море и когда впервые я увидела, что он красив; когда, подойдя с ним к Джедле, с непроницаемым видом сидевшей на пляже и наблюдавшей за нами, заметила, с какой враждебностью посмотрела она на меня.

— Что-то внезапно вдруг переменилось, — все повторяла она теперь, вспоминая о том залитом солнцем дне. — Я почувствовала что-то такое, похожее на удар кулака в грудь, противное, как скрежет зубов. И поняла, что это ревность заговорила во мне.

Я смотрела на ее напряженное лицо и видела, как она страдала.

— Это было все, что осталось от любви, — продолжала она. — Этот обрушившийся на меня удар, это поражение.

Она, оказывается, долго не хотела сдаваться, выслеживала нас, наблюдала по ночам за выражением лица безмятежно спящего Али; отмечала, если я вдруг похорошела, или громко смеялась, или вела себя развязно, или, наоборот, вкрадчиво и ласково, как кошка. А потом она испугалась, пришла в ужас от этой поселившейся в ней ревности, этой немой боли, которая исподтишка, медленно точила и грызла ее своими острыми клыками. Джедла говорила еще, что спохватилась слишком поздно. Теперь оставалось только взбунтоваться против самой себя. Не терпеть же ей эти муки!

— У меня еще есть гордость! — произнесла она в заключение, стиснув зубы. — Вот поэтому я сама и предлагаю тебе Али. Ты или другая-какая разница? Если ты способна не упустить случая, тем лучше для тебя! Даже если я сейчас и не права, то все равно я предпочитаю идти, пусть даже бесполезно, на этот риск. Я не хочу больше такого счастья, когда надо все время следить, терпеть, как на него, на его красоту заглядываются другие женщины, словно сама я уродка какая-нибудь. Не хочу больше думать об этом, с меня хватит. Задаюсь только вопросом, отчего это столько женщин, влюбленных, как принято говорить, в своих мужей, могут сносить всю жизнь это унижение, смиряться с этой вечной тревогой, вечным своим опасением за то, чем они обладают… Я так желала, чтобы мы с Али остались вечными спутниками жизни, так хотела бы всегда идти рядом с ним! Но это было всего лишь моим заблуждением.

Она грустно улыбнулась. Я слушала ее, и удивление мое постепенно исчезло. Я припоминала теперь их спор, невольной свидетельницей которого оказалась, лежа у изгороди в своем саду. Тогда уже шла между ними речь о какой-то другой женщине…

Потом я подумала о пакетике из-под снотворного, о ванной комнате, молчаливо хранившей тайну. Вначале — газ, а теперь вот другой способ избавиться от своего несчастья, и помощницей в этом она избрала меня. Значит, сама по себе я не существовала для нее. Она смотрела на меня лишь как на молоденькую кокетку. Впрочем, сейчас эта догадка ничуть меня не обидела. Ведь то, что происходило с Джедлой, было похоже на пытку, и никто, даже Али, не смог бы вытащить ее из того кошмара, который терзал ее душу.

Я попыталась еще раз разубедить ее, но напрасно. Она, как и ее красота, оставалась непроницаемой, пронять ее было невозможно.

В разговоре она даже произнесла, будто испытывая садистское наслаждение, странную фразу:

— К тому же мне так хочется увидеть, понаблюдать, отметить тот миг, когда Али рухнет, сломается или же сам разрушит все, что у меня на душе. Я так хочу увидеть, как он отступает, как сдается, вот тогда-то, возможно, я и одержу свою победу…

Ее тонкое, узкое лицо было искажено теперь выражением свирепого вызова. И я печально подумала о той паре, которую встретила когда-то на повороте тропинки, — как смутила она тогда мне душу своим счастьем… Не счастье то было, а скрытая дуэль, цепи, которые безжалостно сковывали двух противников. Я должна была бы еще тогда услышать их крики, чтобы иллюзии не разбились сейчас вдребезги.

И еще я поняла, что мной играли, как хотели. Джедла не имела права так пользоваться мной. Ведь я любила ее и Али.

А она все говорила об Али, о том, какой он умный, какой добрый. Она пыталась искушать меня, и то, что со мной обращались столь низменно, вселило ненависть в мою душу. Меня охватила усталость. И когда Джедла, завершая разговор, сухо обратилась ко мне: «Ну так, что же, ты согласна?», — я ответила ей с наигранной легкостью, пожав плечами: «Может быть, и согласна, почему бы и нет?!»

Сдавшись, я вся ушла в свои собственные переживания. А Джедла торжествующе улыбнулась, довольная собой. Она казалась даже почти счастливой.

Ночью я плакала, уткнувшись в подушку. Я была унижена, предана, продана. Что-то невероятно мерзкое, чему я должна была способствовать, заваривалось вокруг меня…

Спала я плохо, мало. Всю ночь неясный страх сжимал мне сердце, душил меня. Я проснулась на рассвете. Потихоньку выскочила из кровати и убежала, приняв окончательное решение.

Из дому я выбралась так, чтобы никто не слышал. На пороге остановилась, ослепленная светом зари, никогда еще я не поднималась в такую рань. Я дрожала от холода, зато дурные сны прошедшей ночи растаяли в бледных лучах поднимавшегося солнца.