ЙОЗЕФ ГЕББЕЛЬС. ОСОБЕННОСТИ НАЦИСТСКОГО ПИАРА - Е. Кормилицына

После министерской конференции руководитель отделения немецкой прессы получал по телефону целый ряд дополнительных указаний от шефа имперской прессы Отто Дитриха. Случалось, что эти указания напрямую противоречили тем, что были получены от Геббельса.

С ноября 1940 года ситуация еще усложнилась. После того как подходила к концу министерская конференция, тут же начинала свою работу еще одна, промежуточная[105]. Опять вмешивался извечный соперник Дитрих. Если не лично, то через своего заместителя Зюндермана он передавал представителям других министерств так называемый «лозунг дня шефа имперской прессы»[106]. Случалось, что на этих конференциях мнение Й. Геббельса не только не учитывалось, но и напрямую игнорировалось. Геббельс пытался выторговать себе приоритетное право формулировать лозунги, да только Гитлер опять снисходительно, но твердо вступился за Дитриха:

«Доктор Дитрих хотя и маленького роста, но тем не менее выдающийся специалист и знаток своего дела»[107].

Так все и продолжалось по–старому, к вящему неудовольствию министра пропаганды.

Так как особое внимание при этом уделялось тому, чтобы донести концепцию шефа прессы до руководителя подотдела немецкой прессы, то последний, соответственно, оказывался между двух огней. Возникала достаточно неприятная для него ситуация, когда приходилось выбирать, кого из всесильных иерархов Третьего рейха ослушаться на этот раз.

Но и на этом не заканчивалась череда министерских конференций. В 12 часов 15 минут начиналась еще одна, получившая название «конференция имперского правительства», служившая, в частности, и для того, чтобы добиться наконец компромиссных решений. Г. Фриче, занимавший пост главы подотдела немецкой прессы с 1938 по 1942 год, вспоминал, что Геббельс «устраивал ему сцены», если после чтения протоколов конференции замечал, что не все его указания оказались выполненными. Тот же самый Фриче сетовал на то, что его непосредственный шеф Отто Дитрих явно не ценит тех усилий, которые затрачивались его подчиненным на то, чтобы отодвинуть указания министра на второй план. На вопрос о том, как же он разрешал эту дилемму, Фриче философски отвечал: «Каждый день иначе»[108].

Конференция имперского правительства под председательством главы подотдела немецкой прессы была передана в ведение Министерства пропаганды с начала июля 1933 года. В обычные дни «большие конференции» проходили ежедневно. Разве что по воскресным дням круг собравшихся журналистов был намного меньше, чем в будние[109], при этом собирались они по вечерам. По праздничным дням сбор журналистов происходил лишь начиная со второго дня праздников, в неполном составе, в вечернее время. Чаще всего это происходило в 18 часов или 19 часов 30 минут. Во время всей конференции в обязательном порядке работал стенографист[110]. Работа с информацией даже на таком этапе, как общение с журналистами, сопровождалась мерами предосторожности. Допуск заинтересованных лиц осуществлялся по специальным пропускам, с печатями и фотографиями. Когда зал заполнялся, к собравшимся выходил глава подотдела немецкой прессы, с тем, чтобы изложить компромиссный вариант информации. Как правило, указания прочитывались им лично[111]. Сначала со стороны представителей прессы звучали вопросы относительного прочитанного, затем эта практика постепенно отмерла вместе с воспоминаниями о временах Веймарской республики. Огласив «лозунги дня имперского шефа прессы», председательствующий приступал к критике газет, невнимательно отнесшихся к предыдущим указаниям. В серьезных случаях в отношении провинившихся принимались санкции. Особо вопиющие случаи рассматривались лично Геббельсом или Дитрихом. После того как заканчивалось выступление главы подотдела немецкой прессы, слово брал представитель отделения прессы Министерства иностранных дел. В своей длившейся, по воспоминаниям участников, необыкновенно долго речи он давал дополнительные уточнения и дополнения к тому, что было изложено до него. Во время войны ему на смену приходил представитель высшего командования вермахта. И наконец, завершал это весьма громоздкое мероприятие представитель Имперской службы прессы НСДАП. Иногда слово предоставлялось представителям других министерств, например Министерства экономики или Министерства труда. В достаточно сжатой форме они сообщали о положении дел в своей отрасли. На то, чтобы прочитать «лозунги дня», уходило всего 5 минут, все остальное время занимали перечисленные выше дополнительные мероприятия.

Часто бывало, что события, нуждавшиеся в срочных комментариях, происходили в послеобеденное время. В этом случае комната № 24 Бюро отделения прессы имперского правительства в Министерстве пропаганды оперативно заполнялась людьми. На этот раз представители прессы, опять‑таки под началом главы подотдела немецкой прессы, собирались на так называемую «особую конференцию». Поводом могли служить, в частности, заявления имперского правительства.

В бытность свою главой подотдела Г. Фриче исхитрялся собирать еще одну конференцию для представителей 50–60 газет, где в максимально неофициальной обстановке оговаривал различные рабочие моменты.

Отдельно следует сказать, что помимо пресс–конференций для немецкой прессы существовали в рамках Министерства пропаганды и конференции для иностранной прессы. Дитрих учредил ежедневные собрания для иностранных журналистов, на которых выступали как представители шефа имперской прессы, так и представители OKW, докладывавшие о военном положении.

Риббентропу, естественно, не могло понравиться, что из его рук уплыл такой важный момент, как информирование иностранных журналистов. Выход он нашел достаточно предсказуемый. Да, да, вы не ошиблись: в обход Министерства пропаганды, в обход Дитриха он стал собирать иностранных журналистов на свою собственную конференцию. Последние, надо сказать, были только рады предоставлявшейся возможности получать информацию из первых рук, а не в «пережеванном» виде.

Система контроля и информирования журнальной прессы повторяла систему, отработанную на газетах. Проводились так называемые «культурные пресс-конференции», а также «конференции имперской журнальной прессы». Дело происходило все там же, в министерстве, и председательствовал на них глава подотдела журнальной прессы[112]. Он принимал участие в ежедневных геббельсовских министерских конференциях, и все говорившееся там напрямую касалось и его.

Трудно себе даже вообразить, какое огромное количество директив порождали эти многочисленные конференции. Их количество с 1933 по 1945 год, по достаточно приблизительным оценкам равняется от 80 000 до 100 000 экземпляров[113]. Это и неудивительно, так как любое мало–мальски важное политическое событие находило свое отражение в соответствующих инструкциях. Бывали, правда, дни, когда проговаривался достаточно ограниченный круг проблем или конференции отменялись вовсе. В этих редких случаях бумажная буря ненадолго затихала. Чаще бывало наоборот: множились важные для рейха вопросы — множились директивы. Письменные материалы сопровождала все та же обстановка секретности, что и конференции.

Секретность буквально пронизывала министерство насквозь. То, как она соблюдалась, поистине достойно отдельного упоминания. Сохранение тайны начиналось со строжайшего самоконтроля. Все, имевшие касательство к соответствующему материалу, обязаны были контролировать себя в общении со знакомыми и в кругу семьи. Немцы, с их любовью ко всеобщей классификации и систематизации, исхитрились разделить секретность по степеням. Всего их предполагалось три. Теоретически цветовая дифференциация бланков должна была четко определять степень важности того или иного документа. Однако практика показала, что провести границу между вторым и, скажем, третьим уровнем секретности почти невозможно. На всякий случай бдительность проявляли повсюду и в любых ситуациях.

Работа при этом осложнялась еще и тем фактом, что для передачи информации из Берлина в другие города Германии далеко не во всех случаях дозволялось использовать телеграф и телефон. Однако оказалось, что ничего более удобного и быстрого, чем данные средства связи, нет и в ближайшее время не предвидится.

Была единственная альтернатива: доставка материала в редакцию могла быть осуществлена лично. При этом все обставлялось необыкновенно торжественно. Документы поступали в закрытых кожаных папках. Хранились они в специальных сейфах. Доступ к ним имел лишь человек, непосредственно ответственный за их сохранность. После определенного срока хранения весь материал подлежал уничтожению. Его следовало сжечь или пропустить через специальный измельчитель бумаги. Уничтожаемые документы не намного уменьшали общий объем бумажной массы. Дело в том, что по правилам полагалось составлять специальные протоколы, которые подтверждали факт уничтожения. Главные редакторы должны были лично удостовериться, что все сделано в соответствии с требованиями, и заверить протоколы своими подписями. Лишь после этого протоколы отсылались непосредственно в министерство. Министерство, в свою очередь, имело право устраивать проверки в редакциях на предмет соблюдения всех предписаний по хранению и использованию министерских директив.