Голосуйте за Берюрье ! - Сан-Антонио

Чувство дружбы у Берю отлито из сверхпрочного чугуна:

- Я запрещаю тебе называть Пополя старикашкой!

Он потрясает большим пальцем, верхняя часть которого достаточна, чтобы за ним спряталась морская черепаха.

- Это вот такой парень! Он не дурак! Дай ему возможность хоть чутьчуть заняться следствием и ты увидишь!

Я возмущенно ору:

- Валите оба отсюда, пьянчуги, иначе я вас упрячу в тюрьму как самых отъявленных бродяг, какими вы в действительности

и являетесь!

Его Величество понимает, что я не расположен терпеть его выходки. С чувством собственного достоинства он берет под руку унтер-офицера.

- Идем, Пополь, не будем путать божий дар с яичницей!

- Все они бездари и иже с ними,- убежденно подтверждает Морбле.

Уф! Бывают моменты, когда Толстый успокаивает нервы, но бывают и моменты, когда он их напрягает до предела!

Когда компания "Объединенные свиньи" (официально более известная как "Свиные ножки") ушла, я прошу показать мне труп. Меня ведут через дверь в глубине гаража на первый этаж. Труп покоится на брезенте в малой гостиной. Врач без пиджака сидит перед столиком в стиле Людовика XV. Он лихорадочно что-то пишет.

Я представляюсь, и он поднимает свою маленькую головку в виде чайника без крышки. Его нос напоминает загнутый краник, уши - ручки корзины, череп сверху совершенно плоский.

- Каковы ваши первые впечатления, доктор?

Он страдает небольшим тиком: временами его правый глаз подскакивает до середины черепа.

- Этот человек,- заявляет он голосом озябшего евнуха,- получил удар в лицо. Удар был сильным, однако недостаточным, чтобы вызвать смерть или даже перелом. Он вызвал лишь нокаут. Жертва упала. Лицо упавшего оказалось примерно в полутора метрах от выхлопной трубы. У него не хватило сил подняться, и он умер.

Я склоняюсь над беднягой Ляндоффе. У него на лбу над левой бровью проступает ужасное синеватое пятно величиной с блюдце.

- Каким орудием была нанесена эта рана, доктор? - спрашиваю я.

- Кирпичом,- отвечает эскулап и подает мне лупу.- Посмотрите, четко видны частички жженой глины по всей поверхности травмы. Кирпич оказался первым, что подвернулось под руку.

- В котором часу, по-вашему, наступила смерть?

Он чешет свой нос:

- Полагаю, между двенадцатью и часом ночи.

- Спасибо, доктор. Составьте подробное заключение. В верхах зашевелились, и нам понадобятся серьезные материалы, чтобы произвести впечатление на этих господ.

Я обращаюсь к моей когорте инспекторов:

- А теперь мы перейдем к интимной жизни покойного. Что она собой представляла?

Хитрец Мартине берет на себя инициативу:

- Господин Ляндоффе был вдовец. Он жил здесь с дочерью и зятем, который работает начальником упаковочного цеха на мельнице. У дочери есть ребенок, ему год и четыре месяца. Кроме того, у них прислуга. Вот и все!

Нельзя быть более кратким. Я его благодарю кивком головы и иду знакомиться с семьей покойника. Его дочь красива. Это рыжеватая блондинка с кокетливыми веснушками, темными глазами и формами, находящимися там, где им и положено быть. Она в прострации.

- Я умоляла папу снять свою кандидатуру,- всхлипывая, говорит она.- Когда началась эта серия убийств, у меня появилось мрачное предчувствие.

Она вновь разражается рыданиями.

Я собираю в большой узел всю присущую мне тактичность и, подбирая такие голосовые модуляции, от которых потерял бы сознание разводной ключ, вкрадчиво говорю:

- Вы присутствовали вчера на предвыборном собрании?

- Нет, из-за ребенка.

- А ваш муж?

- Он был в отъезде и только что вернулся, четверть часа назад.

Вот те на! Мне это нравится! Зять разъезжает, в то время когда его тестя-мукомола отправляют молоть зерно у Господа Бога.

- Где он был?

- В Париже.

- По делам?

- Да.

Между тем, как говаривал один мой знакомый торговец термометрами, входит супруг. Это высокий, худой, достаточно интересный парень, с черными бархатными глазами и в черном бархатном пиджаке. Брюнет с прической под Робера Оссейна. Лицо у него осунувшееся то ли из-за смерти папаши, то ли из-за того, что он крепко гульнул в Париже.

А может быть, и из-за того и другого.

У него есть право взглянуть на мое удостоверение, поэтому он смотрит на него понимающе и вяло кивает, чтобы дать мне понять, что готов отвечать на мои вопросы.

- Этой ночью вы были в Париже? - спрашиваю я без малейшего скептицизма в голосе.

- Да.

- В какой гостинице?

- "Георг V".

- Спасибо.

Я охотно порасспросил бы его о подробностях вечера, но я слишком джентльмен, чтобы делать это в присутствии его жены.

- Как мне сказали, вы только что вернулись?

- Действительно.

- Спасибо. Мадам,- начинаю я новую атаку, оборачиваясь к рыжей блондинке.- Вы слышали, когда вернулся ваш отец?

Она отрицательно качает головой.

- Я очень крепко сплю. Сегодня утром меня разбудили лишь крики Августины.

- Сколько у вас ключей от двери, которая ведет в гараж?

- Два.

- У вашего отца был один...

- Оба, господин комиссар.

- Как оба?

Зять объясняет мне:

- Недавние события сделали моего тестя осторожным. Эта дверь в гараж могла бы позволить любому проникнуть без труда в дом. Он ее постоянно держал запертой и никогда не расставался с ключами.

- Этим и объясняется то, что я вынужден был взломать дверь, понимаете? - заканчивает Мартине.

- Понимаю. Пойдем теперь к Августине. Вы нас проводите, господин... э-э...?

- Дюрон,- представляется зять.

ГЛАВА XI

О изумление! О ярость! Угадайте, кого я обнаруживаю на кухне? Я не ставлю тысячу франков, это было бы выше официального курса, но ставлю девятьсот восемьдесят! Берю и Морбле.

Они сидят за большим столом и прихлебывают кофе, который им подала Августина. Августина - толстая, тучная, дородная баба с прической, напоминающей приют для путешествующих диких голубей. Она подливает им в кофе солидную дозу алкоголя.

- Что это значит? - возмущенно спрашиваю я.

- Сейчас я тебе объясню,- нечленораздельно бормочет Берю.- Так как утром делать было совершенно нечего, то хороший кофе с капелькой нашатырного спирта был бы кстати. Ну и мадемуазель, которая сама доброта...

Я завладеваю бутылкой, чтобы ее понюхать. Ни мое предчувствие, ни исходящий из ее горлышка запах меня не обманули:

это, конечно же, кальвадос!

- Ты называешь это нашатырным спиртом?

- Нет. У нее его не оказалось. Ну и пришлось, как говорится, жрать раков, если нет рыбы, разве не так?

Не желая учинять скандал в присутствии вышепоименованного Дюрона, который меня сопровождает, я откладываю на более позднее время круиз в Сарказмово море.

- Господин Дюрон,- вкрадчиво говорю я,- не могли бы вы рассказать, чем занимались вчера вечером?

О! Как он подпрыгнул, мои рыбки! Ох и не любит же он намеков, этот пребывающий в печали зять.

Таящееся в вопросе подозрение сминает его лицо, словно туалетную бумагу. В мгновение, в одно-единственное мгновение этому красивому парню удается стать таким безобразным, как тридцать шесть обезьяньих задниц, висящих на одной палке.

- Что вы хотите сказать? - мяукает он.

- Ничего, кроме того, что сказал,- отвечаю я спокойно.- Я вас спрашиваю, что вы делали вчера в Париже?

Он сжимает челюсти, словно созданные, чтобы раскалывать орехи.

- Господин комиссар, я не вижу, чем мое времяпрепровождение в Париже может вас заинтересовать?

Ну, это уже переходит всякие границы! Вы прекрасно знаете вашего дорогого Сан-Антонио, цыпочки мои: терпение не относится к моим сильным сторонам.

- То, что вы не видите, не имеет ровно никакого значения,- наставительно говорю я ему,- важно, что вижу я.

Раздается рев, издаваемый Морбле.

- Паяльную лампу, в бога мать!..- вопит экс-унтер-офицер.- Дайте мне паяльную лампу, и я заставлю его сознаться в чем угодно - в прошлом, настоящем и будущем!

Его Величество успокаивает Морбле до краев налитым стаканом кальвадоса.

- Так что, господин Дюрон?

- Дюрон, Дюрон, считай ворон! - напевает Берю, который никогда не упускает случая продемонстрировать обширность своей культуры.

Дюрон растерянно озирается вокруг. Он видит лишь враждебные лица. И самое враждебное среди всех - лицо Августины, которая, похоже, его более чем недолюбливает.

- Должен ли я говорить при прислуге? - поспешно спрашивает он.

Ну и наглец! Мне просто приятно его унизить!

- А вы предпочли бы говорить в присутствии вашей супруги? - невинно спрашиваю я.

- Я ужинал с одной дамой,- признается он.

- В самом деле?

- Да, конечно.

- Как звали даму?

- Люлю.

- Этого маловато, чтобы иметь о ней представление.

- Это все, что я о ней знаю. Я ее встретил под вечер в одном из больших кафе Булонского парка, пригласил ее поужинать.

- Куда?

- К Лассеру.

- А затем?

- Мы отправились в ночной бар "Безумная лошадь".