Камероны - Роберт Крайтон

Рыбина шлепнулась на дно, и он вернулся на весла.

– Сидеть-то в тюрьме придется мне, – как бы ставя точку, сказал Гиллон.

– А ждать, пока ты выйдешь оттуда, – мне.

Что она хотела этим сказать, подумал Гиллон, продолжая грести; вскоре он понял, что, если все и дальше так пойдет, если ветер и течение будут им благоприятствовать, они сумеют повернуть и зайти в Рыбачий город. И тогда, может быть, позволил он себе подумать, ну может же так быть… Но это уже была ошибка, он знал, что ошибка, ибо не успел он так подумать, как услышал стрекот мотора, двигавшего катер Дрисдейла по волнам. Прожектора на нем не было, только морской фонарь висел на носу. И когда катер находился от них в какой-нибудь сотне ярдов, Гиллон вдруг протянул руку и, дернув Мэгги, уложил ее на лососей.

– Ох. Гиллон! – охнула она.

– Тихо! – приказал Гиллон. – Не двигайся.

Она лежала очень тихо в темной, покачивавшейся на волнах лодке, прижавшись щекой к боку верхней рыбины, чувствуя в носу и во рту отвратительный запах смерти и моря, и ругалась про себя. Она слышала, как переговаривается команда на катере, как матросы окликают друг друга, потом голоса пропали, но Гиллон не давал ей сесть, пока не пропал почти и свет фонаря.

– Он вернется, – сказал Гиллон, – надо скорее уходить. – Он взялся за весла и принялся грести с такой силой, точно и не греб весь день. – Они патрулируют по кругу. При удаче мы уже выйдем за черту, когда они вернутся.

Ей не хотелось его спрашивать – он весь отдался гребле, – но под конец она все же не выдержала и спросила:

– Почему ты так меня дернул?

– Чтобы прикрыть рыбу, а то чешуя заблестела бы от фонаря. Она ведь на свету горит, как светляки.

– Все это прекрасно, но ты испортил мой чудесный твидовый костюм.

– Иначе нельзя было.

– Конечно, иначе нельзя было, – сказала Мэгги.

Он подумал, стоит ли посвящать ее в то, что он намерен делать, и решил: она заслуживает того, чтобы знать. Ветер крепчал, и сейчас как раз можно было рискнуть.

– Я хочу снова поднять парус, но, если я это сделаю, лодку может так накренить, что мы зачерпнем воды. Из-за паруса нас, конечно, могут заметить, зато ветер будет нас подгонять. – Он умолк. Она явно не поняла, что он спрашивает ее согласия. – Так как же?

– Поднимай парус, – сказала она.

Какая она храбрая, подумал он и снова почувствовал, что любит ее. Он работал быстро и умело, и вот парус поставлен – ветер щелкнул по нему, надув парусину, и лодка помчалась вперед, рассекая волну. В какой-то момент ее так накренило, что вода стала перекатываться через планширы, и Гиллон уже был уверен, что зря он пошел на такое – вот стал испытывать море и проиграл. Он решил, что надо предупредить Мэгги: они потонут, так как лодке, подумал он, уже не выправиться, но она выправилась – мучительно медленно, по дюйму выдирая из моря борт, и вдруг – совсем неожиданно – стала как надо и понеслась, разрезая волны, чуть не подпрыгивая по взбаламученному ветром морю. Гиллон ликовал.

– Ты веришь в бога? – спросил он Мэгги.

– Иногда.

– Ну так сейчас придется поверить. И вознести ему молитву.

– Неужели мы были на волоске?

– Угу, на волоске, – сказал он и увидел, что она плачет. Он не осудил ее. Бывалые моряки и те заплакали бы, даже он сам заплакал бы, если бы лодка не требовала всего его внимания и сил.

– Не плачь, – сказал он, – уж сейчас-то нечего плакать – самое худшее ведь позади.

– Не в этом дело.

Слезы ее текли и текли. Ему хотелось подойти к ней и обнять, как ребенка.

– А в чем же тогда?

– Такой красивый был твидовый костюм. Теперь он уже никогда не будет как прежде.

Вдали за кормой он видел огонек на дрисдейловском катере, нырявшем среди волн. Еще немного – и вышлют поисковые команды прочесывать берег, смотреть, не выбросило ли море трупов. Но впереди уже замелькали первые огоньки на рыболовецких суденышках, стоявших на якоре у Рыбачьего города.

– Мы спасены, – сказал он и, свесив голову, уперся подбородком в грудь. Так он проспал минуты две-три. А проснувшись, почувствовал, что снова полон сил. Они одержали великую победу – ей в жизни не понять, сколь грандиозна была эта победа.

– Знаешь, что мы должны сделать? – сказал Гиллон. Он чувствовал себя невероятно храбрый, и ему было очень хорошо.

– Что же мы должны сделать?

– Мы должны… ну, словом… Нет, пожалуй, я что-то не то… – И он умолк. Нелепая, конечно, мысль: парень в юбочке и такая девушка, как она. Какой он мужчина, когда и фунта в неделю не может заработать – обычно даже меньше пятнадцати шиллингов.

– Так что же?

– Просто сорвалось с языка, – сказал Гиллон и, задрав ноги на лосося, предоставил волне нести их к цели.

Он оглянулся на корму, где сидела Мэгги, потом посмотрел на рыбу и вдруг расхохотался. Все было сплошное безумие. Что эта женщина делает у него в лодке, почему она крадет рыбу вместе с ним?

– Над чем ты смеешься?

– Над нами. – Ему захотелось спросить ее, как же это все произошло. Хотелось рассказать, какую победу они одержали, но только моряк мог бы это оценить. И ему стало грустно от того, что он совершил нечто незабываемое – пережил шторм и благополучно привел свою лодку в гавань, а рассказать об этом некому. Они подходили к первым рыбацким лодкам, и Гиллон встал, чтобы спустить парус и закрыть им лососей. Не стоило хвастать уловом – даже в Рыбачьем городе, где презирали мистера Дрисдейла и его подручных.

– Я знаю место, где человек может заработать сорок восемь шиллингов в неделю, – ровным, спокойным голосом сказала Мэгги.

Это была целая куча денег. Мэгги увидела, как он покачал головой. Просто невероятно, подумал он, откуда она узнала, о чем он думал.

– Что ты по этому поводу скажешь?

– По-моему, здорово.

Он снова сидел на веслах и был рад, что гребет, потому что это давало ему время на раздумье.

– А через два года можно выколачивать до шестидесяти шиллингов в неделю.

Они уже проезжали мимо первых рыбацких лодок, и, к радости Гиллона, никто вроде бы не обращал на них внимания.

– Где это? – спросил он наконец.

– Там, где я живу.

Ее ответ взволновал и озадачил его. Куда она гнет?

– И какого же рода воровством придется мне заниматься?

– Тем же, чем занимается и мой отец.

Его все больше загоняли в угол – такая уж была игра, но он не знал ее правил, понимал только, что сидит в мышеловке и вовсе не хочет из нее вылезать.

– А именно?

– Стать углекопом.

– Чем-чем?

– Углекопом.

Он опустил весла.

– Значит, одним из тех, кто работает под землей, добывая там уголь и прочее? Этим?

Он увидел, как она кивнула.

– Шахтером?

Она снова кивнула.

Он изо всех сил ударил по воде веслом.

– Не бывать этому! – почти крикнул он ей. Какие-то люди на рыбацкой лодке посмотрели на них и снова вернулись к своим сетям. Он видел, как сверкнули ее зубы при тусклом свете фонарей, висевших на мачтах рыболовецкой флотилии, – эти ее белые, маленькие, остренькие, как у лисы, зубки. – Не смогу я быть таким – нет, нет, никогда. Чтобы торчать весь день в темноте, под землей… Да я там помру. Нет, об этом и речи быть не может. Да и вообще, ну как бы я мог им стать?

– Если бы ты поехал со мной.

Она сказала это так, между прочим – сначала он даже не поверил, правильно ли расслышал ее.

– Я, конечно, слыхал об этих людях. Читал про них. Отребье человеческое, самые что ни на есть низы общества. Они ведь раньше были здесь рабами, ты знаешь.

– Да, знаю.

– Как чернокожие.

– Знаю.

– Тогда зачем же мне становиться таким?

– Углекопы хорошо зарабатывают.

Они медленно продвигались среди рыболовецкой флотилии. Лодка, отяжелевшая от лососей, плохо повиновалась, но Гиллон, работая багром, ловко прокладывал себе путь через усеянную суденышками гавань и наконец очутился в тени причалов. Приставать к берегу им не следовало, пока флотилия не выйдет в море, поэтому Гиллон бросил якорь в мелких водах, укрыл лодку в тени причала и стал ждать.

– А там внизу, под землей, холодно или жарко? Скорее, наверно, жарко, потому как ближе к аду.

– Летом там прохладно, а зимой тепло.

Он не знал, верить ей или нет.

– А как насчет черноты? Она когда-нибудь сходит?

– Я буду смывать ее с тебя.

Он почувствовал, как сердце у него вдруг остановилось, точно его кто-то сжал. При одной мысли о том, что ее маленькие смуглые руки будут мыть ему потную спину, будут лить теплую воду ему на голову, и вода эта будет стекать по его груди и спине, а Мэгги будет намыливать его тело мягким бархатистым мылом, руки его задрожали. Он молчал, так как боялся, что даст петуха, если раскроет рот. И вдруг увидел, что она с улыбкой на него смотрит.

– Они начинают выходить в море, – сказала она.

– Ах, да. – Он обрадовался тому, что сейчас можно будет двинуться с места, и, однако же, не двигался. – Так ты сказала: «Если б ты поехал со мной…»