Смерть содержанки - Рекс Тодхантер Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дело не в том, что я предпочитала, — поправила она, — а в том, что так просто сложилось.
Что ж, существенным подспорьем я бы это не назвал. Но все же список подозреваемых сузился до границ театрального мира.
— Хорошо, — сказал я, — вы не можете назвать мне того, кого не знаете. Но хотя бы какие-то общие знакомые у вас были? Хотя бы один человек?
Она покачала головой:
— Нет, никого.
— Доктор Гамм, — подсказал Флеминг.
— Ах да, конечно.
— Ее лечащий врач?
— И наш тоже, — кивнул Флеминг. — Терапевт. Он… Можно сказать, что мы с ним приятели. Он тоже любит шахматы. Когда пару лет назад Изабель заболела бронхитом, я…
— Почти три года назад, — поправила Стелла Флеминг.
— Возможно. Так вот, тогда я обратился к нему. Он вдовец и живет с двумя детьми. Два или три раза мы приглашали вечером его и Изабель поиграть с нами в бридж, но игрок из нее был неважный.
— Просто ужасный, — проронила Стелла Флеминг.
— Она совсем не чувствовала карту, — добавил Флеминг. — А его зовут Теодор Гамм, с двумя «м». Он ведет прием на Семьдесят восьмой улице в Манхэттене.
Флеминг явно старался помочь, и я был ему признателен: наконец-то, черт возьми, я заполучил хотя бы одно имя и адрес! Я даже достал записную книжку и старательно занес в нее первые, добытые с таким трудом сведения.
— Ему нечего вам сказать, — произнесла Стелла Флеминг совершенно спокойным голосом, но в следующий миг вдруг сорвалась с места, вся дрожа, сжав кулачки и сверкая глазами. — Никто вам ничего не скажет! Нет, никто! Уходите отсюда! Убирайтесь вон!
Флеминг тоже вскочил и схватил ее сзади за плечи, но она, казалось, даже этого не заметила. Останься я сидеть, она бы, скорее всего, успокоилась, но у меня с самого утра маковой росинки во рту не было. Я кивнул Флемингу, он кивнул в ответ, и я вышел в прихожую, забрал пальто и шляпу и удалился.
— Вам все-таки удалось пробиться к ней? — спросил Уильям, когда я втиснулся в лифт.
— Да, благодаря вам, приятель. Вы ведь их обоих предупредили, что я там околачиваюсь.
Снаружи стало еще холоднее, но «херон», слава богу, завелся сразу, и я покатил в сторону Гранд-Конкорс.
Когда чуть позже половины седьмого я вошел в кабинет, Вулф сидел за своим столом, угрюмо изучая кипу документов толщиной в добрых два дюйма — часть стенограммы дела Розенбергов, за которой он посылал, прочитав первые три главы «Приглашения к расследованию». Мой стол был девственно-чист — никаких посланий или памяток о телефонных звонках. Я выдрал листок из записной книжки и сидел, пялясь на него, пока Вулф не кашлянул. Тогда я поднялся и положил листок перед Вулфом.
— Полюбуйтесь, — гордо произнес я. — Фамилия и адрес врача, который почти три года назад лечил Изабель Керр от бронхита.
— Ну и что? — буркнул Вулф.
— Поймете, когда я расскажу о предшествующих событиях. Я провел час в обществе мистера и миссис Флеминг. Сейчас или после обеда?
Вулф посмотрел на часы. До анчоусов в кляре оставалось всего тридцать пять минут.
— А это срочно?
— Нет, черт возьми!
— Тогда это подождет. Сол звонил два раза. Ноль. Фред присоединился к нему с утра. Я позвонил мистеру Паркеру, и он пришел после ланча. Я рассказал ему все, что мы знали, не назвав только Эйвери Баллу. После встречи с Орри мистер Паркер перезвонил и сказал, что договорился о твоем посещении Орри завтра в десять утра. Мистер Паркер считает, что тебе это будет полезно.
— Орри уже предъявили обвинение? Предумышленное убийство?
— Нет.
— Но и под залог не выпускают?
— Нет. Мистер Паркер не хочет торопить события. — Вулф покосился на листок. — Кто это такой? Он убил Изабель Керр?
— Нет, он ее вылечил. Я очень горжусь этим листочком. На нем все наши сведения.
— Пф! — Вулф отодвинул мой листок в сторону и вновь погрузился в стенограмму.
Ведение деловых разговоров за обедом — строжайшее табу, но беседовать о преступлениях и преступниках вообще не возбраняется, так что дело Розенбергов было главной темой во время поглощения анчоусов в кляре, куропаток в кастрюльке под соусом без оливок, огуречного мусса и творога со сливками по-креольски. Конечно, беседа носила академический характер, ведь Розенбергов уже давно не было в живых, но, с другой стороны, тауэрских принцев не было в живых уже пять столетий, а Вулф в свое время потратил целую неделю, разбирая эту тайну веков. Решив ее, он снял с полки «Утопию» Томаса Мора, поскольку вынес вердикт, что Мор оклеветал Ричарда III.
Лишь перейдя в кабинет и выпив кофе, Вулф позволил себе вернуться к нашему делу. Он отодвинул поднос в сторону и поинтересовался, буду ли я излагать беседу с Флемингами дословно. Я ответил, что да. Когда я дошел до сделки с Уильямом, Вулф поджал губы, но промолчал, не став выражать вслух своего неудовольствия по поводу того, что я спустил пятнадцать зеленых, а выставлять счет нам некому — не Орри же. После этого Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и не шевелился до тех пор, пока я не закончил. Тогда он приоткрыл глаза и спросил:
— Так ты пропустил ланч? Совсем ничего не ел?
Я помотал головой:
— Если бы я покинул свой пост, то, чтобы вернуться, пришлось бы выложить сотню. Уильям — редкостный сквалыга.
Вулф резко выпрямился:
— Никогда больше не поступай так.
— Ничего, мне полезно поголодать. У меня было девять унций лишнего жира. Мне комментировать или это сделаете вы?
— Давай.
— Хорошо. Первое — убила ли Стелла свою сестру? Два против одного, что не убивала. Она…
— Только два?
— Да, больше предложить не могу. По ее словам, сестра была для нее самым важным в жизни. Дважды в моем присутствии она утрачивала контроль над собой. Ей все это и впрямь слишком тяжело. Если она побывала там в субботу утром и… Мне нужно это разжевывать?
— Нет. А почему именно два против одного? Почему не один или не меньше?
— Потому что женщины убивают своих родных сестер только в том случае, если ненавидят или боятся их. Стелла, безусловно, любила сестру и