Стеклянный Дворец - Амитав Гош

Где-то внизу, в городе, зазвонил церковный колокол. Долли остановилась и прислушалась, глядя вниз по склону, через завесу пальмовой листвы, в сторону широкой сияющей бухты. Она чувствовала запах сушеной рыбы и благовоний. Как здесь было чудесно, как безмятежно. Здесь всё казалось таким безопасным, за этими высокими каменными стенами.

Король тоже услышал колокол. Он вышел на балкон верхней спальни. Ниже раскинулся весь город, обрамленный дугой залива с двумя крутыми мысами по бокам. Вид был великолепен, в точности, как и обещал мистер Кокс. Король вернулся в спальню. Он сел в одно из кресел и смотрел, как на белой штукатурке стен раскачиваются призрачные тени кокосовых пальм. В этой комнате часы будут копиться, как песчинки, пока не похоронят его под собой.

Глава шестая

Самое напряженное для Раджкумара и Саи Джона время года наступало, когда вздувались реки. Каждые несколько недель они загружали мешки, ящики и коробки на один из речных судов пароходной флотилии Иравади - дрожащий пароход с колесом, чьим капитаном чаще всего оказывался шотландец, а команда состояла главным образом из читтагонгских халаси, одним из которых когда-то был и сам Раджкумар. Река разливалась за их спиной, когда они быстро шли из Мандалая вниз по течению, чтобы поспеть за расписанием пароходной компании. На закате, когда приходило время подойти к берегу, они часто вставали на якорь у какой-нибудь прибрежной деревушки, состоящей не более чем из нескольких крытых тростником хижин, сгрудившихся вокруг парадного плаца полицейского участка.

Неважно, насколько микроскопической была деревня, вокруг вставшего на якорь парохода тут же возникала ярмарка: коробейники и торговцы провизией, рожденные прямо в лодке лавочники, продавцы жареных закусок и производители местного самогона спешили со своим товаром, радуясь неожиданному улову, целому косяку клиентов. Иногда новости о прибытии парохода доходили до труппы бродячих артистов. Ночью, под аккомпанемент вызванного дождями лягушачьего концерта, кукольники устанавливали на берегу ширму, и из темноты проступали мрачные силуэты Бодо и Баина, Минтами и Минтаджи, Наткадо и Нан Белу, такие же огромные и такие же знакомые, как отбрасываемые луной тени.

Сая Джон любил путешествовать первым классом, в каюте - его бизнес процветал, и денег хватало с избытком. Он переехал в Мандалае в большой дом на Тридцать третьей улице, который стал жилищем и для Раджкумара, как и для всех остальных, связанных с бизнесом Саи Джона. Британская оккупация всё изменила: Бирма быстро интегрировалась в империю, ее насильно превращали в провинцию Британской Индии. В скором времени Мандалай стал оживленным торговым центром, ресурсы разрабатывались с невиданной доселе эффективностью и энергией. Мандалайский дворец подновили, чтобы он служил для развлечений завоевателей: западное крыло превратили в Британский клуб, королевский зал Аудиенций теперь стал бильярдной, зеркальные стены завесили месячной давности экземплярами "Панча" и "Иллюстрированных лондонских новостей", сады перекопали, чтобы устроить теннисные корты и лужайки для поло, изящный маленький монастырь, в котором жил послушником Тибо, стал часовней, где англиканские священники отправляли таинства над английскими войсками. Уверенно предсказывали, что Мандалай вскоре станет азиатским Чикаго, процветание было естественной судьбой города, охранявшего слияние двух самых могучих в мире водных артерий - Иравади и Чиндуина.

Теперь Сая Джон получал хорошую прибыль, переправляя припасы и оборудование в лагеря заготовщиков тика. Хотя он не был склонен к роскоши, но отправляясь в одну из снабженческих экспедиций, считал необходимым хорошо выспаться. Каюта на палубе первого класса парохода на Ирравади была его маленькой слабостью.

Что до Раджкумара, то он проводил ночи на нижней палубе. Некоторые мальчишки в команде были одного с ним возраста, их обязанности заключалась в том, чтобы свешиваться с носа судна со свинцовым лотом в руке, точь-в-точь, как когда-то он, наблюдая за перемещающимися песчаными отмелями и выкрикивая глубины:

- Эк газ, до газ, тин газ...

С ними он мог перейти на родной язык Читтагонга, и когда пароход вставал на якорь, они поднимали Раджкумара с циновки на палубе и отводили на берег, чтобы показать места, которые моряки посещают по ночам.

Когда на следующий день приходило время сойти на берег, у Раджкумара были красные глаза, а Сая Джон был свеж, позавтракал и готов выгрузить товар и отправиться к лагерю, куда они держали путь. Первую часть путешествия обычно проделывали на запряженной волами повозке. Они пересекали грязевые реки и медленно ползли к далеким горам.

Когда всё шло как планировалось, эти путешествия заканчивались в мелкой деревушке, где их ждала группа слонов, чтобы освободить от груза, и они могли возвращаться. Но очень часто они прибывали к конечной точке путешествия только чтобы узнать, что в лагере нет свободных слонов, и им приходилось самим искать носильщиков и нести груз в горы. Тогда Раджкумар тоже водружал за спину корзину - глубокую плетеную па с лямкой на лбу. В его обязанности входило тащить мелкие, купленные по специальному заказу предметы роскоши для управляющих лагерями лесорубов - сигары, бутылки виски, жестянки с тушенкой и сардинами, однажды даже хрустальный графин, присланный из "Роу и Ко", большого универсального магазина в Рангуне.

Они отправлялись на заре, Сая Джон возглавлял длинную шеренгу носильщиков, а Раджкумар завершал, они взбирались по незаметным тропам и пропитанными дождями дорогам, словно мулы, их ноги утопали в красной бесплодной грязи. У Саи Джона был ритуал, нечто-то вроде суеверия, всегда начинать путешествие в европейской одежде - пробковом шлеме, кожаных сапогах и штанах цвета хаки. Раджкумар шел босым, как и носильщики, не надев ничего кроме безрукавки, лонджи и крестьянской широкополой шляпы.

Но как бы ни был осторожен Сая Джон, его костюм никогда долго не сохранялся нетронутым: подлесок оживал, когда они проходили мимо, пиявки разворачивались как завитки волос, когда их пробуждало тепло проходящих тел. Наиболее одетый из всех, Сая Джон неизменно пожинал самый богатый урожай кровососов. Примерно раз в час он призывал остановиться. Вдоль тропы стояли крытые тростником навесы, воздвигнутые дровосеками через регулярные промежутки. Сидя съежившись под протекающим тростником, Сая Джон тянулся к своему саквояжу, чтобы достать завернутый в брезент пакет, в который Раджкумар уложил спички и черуты. Потом он проходился по всему телу, одну за другой прижигая пиявок.

Самое большое количество пиявок собиралось в изгибах тела, где ткань терлась о кожу: складки и сгибы указывали этим тварям путь к любимым местам - подмышкам, паху, между ягодиц. В обуви Сая Джон иногда обнаруживал десятки пиявок, основная часть присасывалась между пальцами - к самому любимому пиявками подношению человеческого тела. Некоторые всегда давились в сапогах, оставляя торчащие из кожи присоски. Встречались места, где можно было с большой вероятностью ожидать нападения не только пиявок, но и насекомых; оставь их без внимания, и они устраивали пир, проделывая на коже дурно пахнущие, глубокие язвы. В таких местах Сая Джон применял коу-йок - смолистый на ощупь красный табак, намазанный на бумагу или ткань. Пластырь так плотно приставал к коже, что не слезал даже в воде, предохраняя рану от инфекции. На каждом привале Сая Джон избавлялся от какого-нибудь предмета одежды, и через несколько часов был одет как Раджкумар, лишь в лонджи и безрукавку.

Почти наверняка они следовали вдоль течения чаунга - стремительного горного ручья. Через каждые несколько минут по воде вниз к равнине проносилось бревно. Любой, застигнутый в потоке этим стремительным двухтонным снарядом, был бы покалечен или погиб. Когда тропа переходила на другой берег чаунга, выставлялся наблюдательный пост, чтобы оповещать о приближающемся бревне, и носильщики знали, когда можно безопасно перебраться.

Часто бревна плыли не поодиночке, а группами, дюжина тонн твердого дерева устремлялась вниз по ручью, и когда бревна стукались друг о друга, удар ощущался на берегах на приличном расстоянии. Время от времени бревно застревало в быстринах или уткнувшись в берег, и за какие-нибудь несколько минут из воды поднималась спутанная плотина, устраивая затор. Одно за другим бревна врезались друг в друга, добавляя веса к собравшемуся дереву. Вес груды всё рос, пока не становился слишком большим. Тогда происходил прорыв, и бревно девяти футов в обхвате ломалось, как спичка. С грохотом плотина опрокидывалась, и склоны гор омывала приливная волна из дерева и воды.

- Чаунги для тикового дерева - как пассаты, - любил говорить Сая Джон.