Стужа - Рой Якобсен

— Ты спишь, — сказал Тейтр, — хоть и думаешь, что проснулся.

Показав Гесту крючок, он признался, что испортил браслет. Гест буркнул, что он правильно сделал, и прибавил:

— Но мы здесь не одни.

Тейтр ответил, что никого тут нет, он бы заметил, если б кто за ними следил. Рыба тем временем испеклась. Гест ел, чувствуя, что вот-вот проснется, однако Тейтр снова поверг его во тьму.

— Надвигается непогода, — услыхал он грубый голос. — Вон там под скалой есть пещерка, спрячемся в ней.

Тейтр взял Геста на руки, отнес в пещерку, перетащил туда же снаряжение, потом ушел и немного погодя вернулся с охапкой дров. И тотчас налетел первый шквал, оглушительный рев прокатился по окрестностям, хлынул дождь со снегом, снежные хлопья залетали и в черную пасть пещеры, где их пожирал огонь. Так прошло целых три дня. Гест все это время лежал пластом. А Тейтр ходил рыбачить, ставил силки, собирал хворост. Наконец ветер улегся, снег стаял, но горы утонули в густом тумане.

— Не люблю я туман, — сказал Тейтр.

— Почему? — спросил Гест.

— Слишком высоко приходится подниматься, чтобы слишком низко не спускаться. Да сызнова идти вверх.

Гест сказал, что не понял, о чем он толкует. Тейтр пояснил, что в тумане непременно собьешься с пути, хоть чаянно, хоть нечаянно, поэтому они побудут здесь еще некоторое время. А Гест буркнул, что ему все равно, он так и так помирает.

— Коли б тебе суждено было помереть, — сказал Тейтр, — я бы уже тебя прикончил.

Когда прояснилось, израненные ноги Геста почти зажили, и они двинулись дальше. Гесту казалось, идти стало легче, свежий ветерок обдувал мысли, делал их добрыми и гладкими, как речная галька. Он снова вызвался нести оружие, и Тейтр, протянув ему один из топоров, с кривой усмешкой обронил, что коли он возьмет оружие, то должен нести его до конца.

Гест посмотрел на искусно изукрашенный топор, подарок Торстейна, прикинул на глаз, сколько он весит, и сказал, что Тейтр может оставить его у себя.

Шли они пятнадцать дней, переправились через пять десятков рек, пересекли три десятка долин, Гест все сосчитал. Тейтр научил его держать одежду в сухости, научил отдыхать не перед самой переправой через реку и не сразу после нее, но посреди перехода меж реками. Тейтр умел лечить стертые ноги и знал, как нужно дышать во время песчаных бурь на Спренгисандуре. Спали они на солнце, когда оно светило, и шли, когда солнца не было, зачастую и по ночам. Людей не видали ни разу и на равнину не спускались. Не верилось ему, что такое возможно, сказал Тейтр. Но теперь он знает: оказывается, возможно. Он варил рыбу в горячих источниках и уговаривал Геста искупаться и выстирать одежду, тогда, мол, не будет язв и болячек. Только Гест не слушал его. Не научился он и терпеть голод. Под конец, когда они спускались к реке Лагарфльот, Тейтру опять пришлось тащить его на себе.

Они вышли на летнее пастбище в южной части долины, где стояла овчарня с жилыми помещениями и паслось несколько овец с ягнятами. Тейтр хотел сразу же забить одного из ягнят, но Гест запретил. А Тейтр подождал, пока он уснет, и все-таки зарезал ягненка, освежевал и разжег огонь в очаге. В этой овчарне они провели два дня. Гест ел, спал и почти ничего не говорил, телом он был не просто мал, а прямо-таки постыдно ничтожен, и эта открытая рана не заживет никогда.

Еще два дня потребовалось, чтобы одолеть последний участок пути, пересечь Судурмулу, и когда наконец на горизонте завиднелось море, ноги у Геста опять были вконец разбиты. Он рухнул наземь, не в силах идти дальше. Тейтр сел рядом. Оба смотрели вдаль. День выдался ясный, безветренный. И вышли они прямиком к Рейдарфьорду. Гест сложил вису про шестнадцать сторон света. Тейтр выслушал стихи, потом спросил, что это значит.

— Не знаю, — ответил Гест. — Стихи-то сочиняю не я. Я просто произношу слова, слышанные от человека, который некогда прожил у нас одну зиму.

— Ты и во сне их произносишь, — сказал Тейтр.

— Я их говорю и когда бодрствую, и когда иду. Все время их твержу.

Заночевали они в узкой горной долине, а наутро начали спускаться по обрывистым кручам. Погода по-прежнему стояла тихая, ясная — и вдруг разом стало жарко, тяжелый, решительный летний зной плыл навстречу из фьорда. Потом они увидели корабли — пришвартованные у берега и вытянутые на сушу с северной стороны фьорда. Корабль Хельги сына Скули сразу бросался в глаза — самый большой из тех, что стояли на моренной отмели; с берега на борт вели широкие дощатые сходни, грузчики таскали на корабль товары из больших складских палаток, раскинутых прямо под береговым обрывом. Рядом грузились еще три судна, тоже морские, только куда меньше размером, вокруг толпились кучки людей, вроде бы вели торг.

Гест с Тейтром обогнули вершину фьорда, вышли на скалы над палатками. Тейтр снял с себя оружие, отдал Гесту. Тот смущенно глянул на оружие, закинул на плечо старый топор с рыбьей головой и сказал, что второй, подарок Иллуги, Тейтр может оставить себе. Тейтр мгновенно просиял улыбкой, схватил топор, несколько раз подбросил вверх, но не вымолвил ни слова, только бросал и ловил. Впрочем, немного погодя все же сказал, что никогда прежде не получал подарков и потому хочет поблагодарить. Поблагодарил, плюхнулся на траву, положил оружие на колени и стал внимательно рассматривать, будто увидел впервые или оно преобразилось в тот миг, когда перешло в его собственность.

Сидя на скале, Гест наблюдал за происходящим внизу. На борт корабля Хельги взошел мальчонка с мешочком на плечах, опустил свою ношу на палубу и, увидев, что мужчина, сидевший в сторонке на бревне, кивнул, вернулся на берег и зашагал к палаткам.

Гест быстро спустился вниз и, когда мальчонка с новым мешком направился к сходням, заступил ему дорогу, спросил невзначай, как его зовут, сунул в руку монетку и велел передать Хельги — по секрету, чтоб никто другой не слышал, — что двое пришельцев хотят встретиться с ним.

— Вон там, за утесом. — Он показал, где именно.

Мальчонка кивнул и в некотором замешательстве поднялся на корабль, меж тем как Гест с Тейтром двинулись к означенному утесу и схоронились за ним. Немного спустя пришел Хельги — большеротый здоровяк средних лет, в длинном темно-красном плаще, наброшенном на богатырские плечи; насколько мог видеть Гест, безоружный. Черты лица грубые, ростом примерно как Тейтр. Из-под жестких черных волос смотрели спокойные, любопытные глаза. На правой руке уцелел один-единственный палец — большой. Гест обратил внимание, что по сторонам Хельги не озирался и словно бы ничуть не опасался угодить в засаду. Бросив беглый взгляд на условный знак Клеппъярна — погнутую серебряную монету, — он испытующе воззрился на Тейтра и, наконец, снова посмотрел на Геста.

— Стало быть, ты и есть убийца Вига-Стюра, — задумчиво произнес он. — А это — дикий человек, который шел с тобой через горы?

— Ему тоже надо в Норвегию, — сказал Гест.

Но Хельги вроде как не слышал. Судя по всему, размышлял. Потом кивнул на монету и поинтересовался, откуда Клеппъярн ее взял.

— Она из Англии, — ответил Гест. — Вы же были в Англии с конунгом Олавом. А прежде — в Дании, в дружине конунга Олава Синезубого.

Хельги кивнул, снова погрузился в раздумья, пожал плечами и, указав на расположенный невдалеке мыс, сказал, что в бухте за этим мысом они найдут тюки с сермягой и прочим добром, а также одежду и еду; в этих-то лохмотьях, какие на них сейчас, на люди показываться никак нельзя. Еще им надобно подстричь волосы. А вечером, когда народ угомонится, они должны прийти с товарами на корабль: дескать, торговцы, договорились с Хельги о перевозе. Тейтр пускай изображает немого, говорить будет Гест, и как можно меньше.

— Никто на борту знать не знает, кто вы такие, за исключением Кольбейна Клина, совладельца корабля. Скажете, что вы с полуострова Мельраккеслетта, там ни у кого родичей нет. Отплываем завтра же.

Возле бухты Гест с Тейтром нашли все, о чем говорил Хельги. Большую часть еды Тейтр отдал Гесту, потом спросил, откуда он знает, что ему, Тейтру, тоже надо в Норвегию. Гест озадаченно посмотрел на него:

— Так ведь здесь тебе оставаться нельзя.

— Я никогда не бывал в чужих краях.

— Я тоже.

Тейтр призадумался и сказал, что не уверен, хочется ли ему уезжать.

— Здесь тебе оставаться нельзя, — повторил Гест.

— Я не ведаю, что там. — Тейтр кивнул вдаль.

Гест улыбнулся:

— Там Йорсалаланд и Сикилей.[22]

— А что это такое?

Гест рассказал про Йорсалаланд и про Сикилей, рассказал то, что в свое время слышал от Эйнара о раскаленных морях песка, которые зовут пустыней, о великом множестве людей в белокаменных городах, о несметных сокровищах и дворцах, о языке, на котором говорил новый Бог, тот, что в непостижной мудрости своей отдал на распятие собственного сына, дабы тот кровью своей искупил людские грехи, спас человеков, это скопище грешников и несчастливцев.