Стужа - Рой Якобсен

Опознавательным знаком для Аслауг будет Одинов нож, который Гест вручает посланцам. Выезжают они в затишье перед очередным бураном. Затем проходит три долгих дня, ветреных и морозных, и за эти три дня кое-что случается: двое Торстейновых дозорных затевают ссору, и прежде чем хёвдинг успевает их разнять, один ранит другого, а Гест, стало быть, снова видит кровь, вдобавок к этому времени он вполне уверился, что пришлый оборванец впрямь был Ингьяльд, Вига-Стюрово проклятие; он не спит ночами, ждет, не смыкая глаз, пока дозорный не кричит, что у брода люди. Всадников не двое, а трое, кони медленно, осторожно одолевают обледенелые камни брода Хаугсвад; Гест выбегает из дома, видит верховых и думает, что один из них не иначе как Аслауг, — а когда она въезжает во двор и останавливает коня, хватает поводья и говорит:

— Я думал, ты умерла.

Он помогает сестре спешиться, замечает у нее на лбу шрам и пристально к нему приглядывается, чтобы не смотреть в глаза, она же стоит не шевелясь, росту в ней еще прибыло, совсем взрослая, но вместе с тем по правде маленькая, в йорвовских обносках и ядреных запахах, гул водопада панцирем окружает ее. Когда Гест наконец превозмогает себя и смотрит ей в глаза, она спокойно рассказывает, что минувшей осенью упала в реку и поранилась. Невинная ложь старшей сестры, в реку-то падал он, да так давно, что она об этом забыла. Ему надо было раньше забрать ее — вот что она имеет в виду, хотя прямо этого не говорит, а рассказывает, что Торлейк умер и они похоронили его рядом с их родителями, ведь Торлейк был добрым человеком, с тех пор она жила в Йорве одна, только с его старухами-сестрами.

— Важные новости, — говорит Гест.

— Ты изменился, — замечает Аслауг.

— Нет, — возражает он, начекаясь увести в конюшню измученную лошадь.

Тут во двор выходит Хельга, встречает Аслауг чин чином, как родную, за нею появляются Торстейн, и дочери, и Гуннар, а Свейн, стоя у брата за спиной, долго во все глаза смотрит на Аслауг и в конце концов спрашивает, не тролль ли она.

— А кто же еще! — отвечает Аслауг и шипит, как кошка.

Все смеются, а Гест думает, что пробыл в Бё уже сотню с лишним дней, что больше не вырастет и обречен остаться маленьким, как ребенок.

Аслауг ночевала в одной комнате с Ревной, старшей дочкой Торстейна, ходила в ее платьях, причесывалась ее гребнями и за столом рядом с ней сидела, и Гест видел, что перемена обрушилась на сестру с тою же непостижимой силой, какая раньше перевернула его собственное существование, но мало-помалу в эту разноголосицу влилась и ее речь, а поскольку она всегда была злая до работы, недели не прошло, как она уже стала естественной частью здешнего уклада, четвертой хозяйской дочерью. Йорва и детство разом отпустили ее, гул водопада утих, к тому же пришла весна, свет оплеснул долину, снова обозначились тропинки, черные и глиняно-рыжие полоски на грязной холстине, которая скоро окрасится блеклой зеленью, в поднебесье пролетали лебединые стаи, а Снорри, могущественный зять Вига-Стюра, все не появлялся.

Торстейн не считал это затишье добрым знаком. Но зима уходила, запасы в его кладовых таяли, и он поневоле отсылал прочь все больше людей. Затем с севера потянулись слухи — пришлось звать всех обратно. С каждым днем не одно, так другое подступало ближе — лето, месть либо загадка, уготованная людям судьбой. Гест выяснил, что отметину на лбу Аслауг оставил Онунд сын Стюра, обухом топора. Но узнал он об этом не от сестры, а от Ревны, которая вдобавок рассказала, что Снорри предлагал Аслауг выкуп за ущерб, однако она от выкупа отказалась да еще и выбранила и самого Снорри, и его приспешников.

— Отрадно слышать, — сказал Гест.

Осенью Ревну отдадут замуж, за человека знатного рода из Хунаватнсислы, и в усадьбе много говорили об этом браке, о союзе с могущественным семейством из северной округи, с которой здешние обитатели не всегда были на дружеской ноге, но в поддержке которой нуждались теперь, как никогда. Начали поговаривать и о подходящем замужестве для Аслауг, и жениха надобно подыскать тут, в Боргарфьярдаре, или по крайности в Хаукадале.

— У меня нет приданого, — твердила Аслауг.

Пищу этим домыслам дал сын одного из Торстейновых дружинников, звали его Гейрмунд, в честь первопоселенца Гейрмунда Крепкая Шкура, от коего вело происхождение его семейство, и с того дня, как Аслауг приехала в Бё, он ходил за ней по пятам, ровно собачонка, говорил с нею и о ней. Парень был весьма видный, высокий, широкоплечий — Гест не отказался бы иметь такую наружность, — вдобавок сведущий в законах и неплохой скальд.

Аслауг же упорно повторяла, что слышать ни о чем подобном не желает, ей надобно думать о Йорве. Правда, в обман никто не давался. И как-то под вечер, когда Гест сидел в Клеппъярновой бане, Аслауг пришла к нему и спросила, что он скажет, коли Гейрмунд в самом деле надумает к ней посвататься.

— Ты ведь мой опекун, — сказала она.

— Я дам тебе тот же совет, какой дал бы тебе отец.

— А именно?

— Ты молода. И Гейрмунд никуда не денется.

— Он из хорошей семьи, — заметила она.

— Мы тоже. Мы происходим от наших родителей. Ты можешь подождать.

— Ты правда изменился.

— Ты не знаешь закона, — сказал Гест. — Твой опекун не я, а Торстейн, мне-то всего четырнадцать зим. Но ты спросила меня, и я дал тебе ответ, какой дал бы отец. Делай с ним, что хочешь. Только мне думается, Гейрмунд ничего тебе не предложит, пока не закончится дело со Снорри Годи, ты ведь не просто бедна, ты еще и моя сестра.

Аслауг, помолчав, тихонько пробормотала:

— Многое теперь по-другому. Но следующим летом тебе стукнет пятнадцать, и тогда…

— К тому времени меня здесь не будет, — перебил Гест. — Однако Торстейн даст тебе нужный совет. Коли он будет здесь.

Настала оттепель. И затянулась на много дней. Снег на дне долины стаял. Потом прошли дожди и опять подморозило, ледяная корка покрыла землю, сызнова студеная зима, лед заиндевел, и мир вновь сиял белизной, когда однажды утром, возвращаясь от Клеппъярна, Гест заметил у брода Хаугсвад всадника, который двинулся через реку. Это был один из Торстейновых дозорных. Выбравшись на берег, он соскочил с коня и, словно перепуганный зверь, метнулся в большой дом. Тотчас же послышались громкие приказания, двор наполнился людьми, оружием, лошадьми, конники разъехались во всех направлениях.

— Вот и пришла пора, — сказал Гест, глядя в спокойно-решительное лицо Торстейна.

Хёвдинг стоял, уперев руки в боки, поворачивая корпус то в одну сторону, то в другую, и временами одобрительно кивал Хельге, которая загоняла в дома женщин и детей. Весь день в Бё прибывали конные отряды, тяжеловооруженные воины, которых Торстейн, а следом Клеппъярн и Иллуги выставили живым заслоном вдоль южного берега реки, перекрыв все броды, от ущелья по-над Хаугсвадом до самого моря, — свыше четырнадцати сотен воинов, большинство на конях.

И вновь настала тишина. Войско прислушивалось к спокойному плеску Хвитау, к тихому гулу, поднимающемуся откуда-то из глубины. Лошади тоже присмирели. И вот наконец на полуночном гребне появился Снорри, заполонив своим отрядом весь видимый горизонт; черная бесформенная масса выплеснулась из-за невысокого кряжа на берег реки — тысяча воинов, а то и больше, пробормотал рядом с Гестом один из Торстейновых счетчиков. Иней вихрился под грохочущими копытами, окутывал всадников тонким маревом, которое опало, только когда отряд распределился по северному берегу, — две самые большие рати в истории Исландии, разделенные двадцатью — тридцатью саженями серых вешних вод. Сквозь тучи пара, вырывающегося из пастей фыркающих лошадей, Гест различал глаза, шлемы, копья, блестящие кольчуги, и тут один из Торстейновых воинов нарушил тишину, ударил мечом по щиту и во все горло грянул нид.[19] Кто-то из отряда Снорри ответил, и долина наполнилась криками, лязгом оружия и топотом коней.

Гест хотел было зайти на коне в реку, но не успел пробиться сквозь строй — от отряда на том берегу отделился одинокий всадник и по моренной отмели не спеша выехал на середину потока. Так Гест впервые увидел Снорри Годи, и был тот невелик ростом, одет, как и тесть его, просто, в темно-синий плащ, без шлема и кольчуги, да и из оружия Гест приметил лишь рукоять короткого меча, притороченного к седлу.

Снорри остановил коня, выждал, пока утихнет шум, и на удивление низким голосом осведомился, кто предводительствует супротивником.

Торстейн, Иллуги и Клеппъярн выдвинулись вперед, назвали себя. Снорри знал всех троих и каждое имя встречал согласным кивком, затем поочередно приветствовал их и наконец обратился к Торстейну — опять же по имени, — требуя выдать убийцу тестя, Торгеста сына Торхалли.