Метатеги - Владимир Гребнов

чаще стало казаться, что я и есть лоцман, направляющий свой корабль по известному только мне фарватеру. Я тот, кто ведет за собой Сансару – блуждающий маяк в бескрайнем океане жизни. Бывало, вымотавшись от этой лихорадочной, непрестанной гонки к желанному, незримому берегу, я останавливался и ждал ее; она всегда приходила, будто слышала зов моего тифона издалека. Я помню наперечет маленькие островки тех мест, где остались наши следы: скалистые фьорды с черной водой, голубые лагуны, увитые лианами, древние площади, обрамленные темным камнем, отшлифованные веками и непогодой. Проведя вместе один или два вечера, мы разбегались в разные стороны и мчались туда, где нас никогда не было – в надежде вновь обрести друг друга на отдаленном оазисе, среди света и теней этого призрачного мира. У меня больше не было ощущения того, что колесо жизни крутится вхолостую. Потому что я сам стал движением, силой, ветром, которые придавали ему вращение.

– Я хочу, чтобы это продолжалось всегда, – не раз я слышал слова Сансары в шепоте ветра и шорохе бессонных ночей.

– Пока мы живем и дышим, – вторил я ей в надежде, что этот ветер донесет мои слова адресату.

Сейчас, мысленно обернувшись назад, я смотрю в прошлое. Ощущаю иллюзорность и коварство времени. В дальних путешествиях годы утекали, как песок сквозь разведенные пальцы. Увлеченные своей игрой, мы этого не замечали, отдавшись движению и азарту. Ах, вечности не существует, думаю я. По крайней мере, если ее применять к счастью. Но понимаешь это всегда задним числом.

Однажды Сансара пропала. Исчезла с радаров моего восприятия. Я больше не чувствовал ее близости, не мог обогреть ее образ своим дыханием, блеск ее глаз не сиял в окружающих меня людях. Я сбился с курса, меня понесло по воле волн.

Мир превратился в хаос.

Какое-то время я безуспешно искал ее. Колесил по свету, заглядывал в его отдаленные уголки – по инерции, без искорки, уже понимая, что мне ее там не найти. Вяло брел по степям, бороздил снежные просторы, пересекал океаны, все больше ощущая усталость и близкую апатию. Мной овладела хандра, глухая тоска поселилась в душе. Мечта увяла, как листья обрезанного цветка. Сансара, куда ты пропала?.. Где мне тебя искать?..

Так, спустя годы, я решил вернуться в родные пенаты. Туда, откуда все началось. Быть может, там получу ответ на вопрос, который меня тревожит, думал я.

Город моего детства был мало похож на место, в котором я родился и возмужал. Залитый в панцирь бетона, пестрящий зеркальными стеклами, бигбордами и мишурой, он походил на ряженую игрушку к празднику, который давно прошел. По улицам двигались лица с печатью забот и фальшивых улыбок. Пахло бензином, поздней весной и чем-то еще, утраченным безвозвратно.

Однако в нашем дворе все было по-прежнему: щербатые стены дома, неровный асфальт, самодельные качели у старого вяза. Вишня цвела. На нескладной скамье сидела девушка, глядя на далекие крыши домов, подернутых синевой вечера. Она выглядела так же, как много лет назад, когда молча прощалась со мной перед тем, как уйти. Маленькая женщина с душою ребенка.

Я сел рядом.

– Кем бы ты хотела стать в следующей жизни, если б могла выбирать?

– Возможно, птицей. Или рыбой. В конце пути они возвращаются на то место, где родились.

– Значит, наш круг завершен. Я бы хотел, чтобы в следующем ты была рядом. Возможно, стоит написать рассказ. О том, как два безбашенных человека всю жизнь играли в прятки.

Ее ресницы затрепетали. Я придвинулся ближе, обнял ее.

– Прости меня, – сказала Сансара. – Прости за то, что не сказала когда-то… О том, что ты всегда был другим. Во многих, во всех. В моей жизни. Всегда кто-то и всегда ты.

На миг я увидел наш путь, пройденный вместе. Мужчину и женщину где-то на Пьяцца-дель-Пополо, у подножия Фудзиямы, у статуи Христа на Корковаду. Многих мужчин и женщин, всегда разных, но всё тех же – ищущих, устремленных, не сдающихся, теряющих и находящих себя снова и снова.

– Ты совсем не удивила меня, Сансара. Не извиняйся. Это и есть та загадка, которую ты носила в себе эти годы?

Она молча сидела. Но все же повернулась, смотрела на меня, в глазах заиграла бездна, захватила меня, унося вдаль. В сладком запахе ночи прозвучал ее голос:

– Ты так и не понял. Ведь нас не существует для тех, кто вокруг. Мы только друг в друге, мы ясный свет, что разгоняет сумрак. Только ты и я. Больше никого нет. Больше никого нет…

Затем улыбнулась и ласково, будто гладила душу, впервые назвала мое имя:

– … мой милый Бардо.

Бесконечная лента

Пост 1. Картины на песке

Фон светло-желтый. День. Море, песок.

На береговой полосе сидит в позе даоса мужчина. Рядом широкая дощечка из красного дерева. Он выравнивает ею песок, кладет в сторону и прикрывает глаза. Он недвижим, как камень, ветер и время ласкают его лицо. Строгая тень, отбрасываемая им, колеблется в потоках прохладного ветра.

Но вот он поднимает взор и медленно, вдумчиво выводит пальцем на песке первые линии. Затем появляются кривые, окружности и ломаные переходы. Возникает подобие картины – неумелой, первобытной, схожей с наскальной живописью. Мелкие песчинки гуляют по ней, придавая динамику двум женским фигурам в окружении сельских домов. Одна фигура высокая, вторая маленькой девочки. Их лица обращены друг к другу в немом диалоге.

С противоположной от моря стороны к мужчине подходит мальчик. Останавливается рядом и долго созерцает картину.

– Что вы нарисовали сегодня, учитель? – спрашивает он, нарушая молчание.

– Как всегда, как и каждый день. Мир, который вокруг нас, – отвечает мужчина, не отводя взгляда от картины.

– Но ведь среди нас нет женщины с маленькой девочкой. Кто они и откуда?

– То, что ты не видишь, не значит, что этого нет. Все созданное нами существует и будет всегда. А значит, они уже есть. Или когда-то будут.

– Вы это придумали, правда? – не отступает мальчишка.

– Может быть да, а может и нет. Я рисую то, что вижу в себе. Они уже существуют где-то. Но возможно, еще не сейчас. Или уже не сейчас.

Мальчик пожимает плечами и собирается уходить. Но все же оборачивается, видит, как ветер заметает песком картину и спрашивает:

– Учитель, зачем вы каждый день