Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

— Нет, конечно, нет. О любой помощи, которую он сможет оказать.

— Вообще-то, Салтыков не совсем тот человек, к которому я бы, например, стала обращаться за этим, но тебе видней.

— Почему?

— Ну, во-первых, у него неприятности, а во-вторых, на доброго самаритянина он, по-моему, не тянет. Да и вообще, ты выбрала не самый подходящий момент: там сейчас дым коромыслом. Впрочем, он, наверное, уже слегка набрался, так что попробуй: может он под градусом сделается добрее. Да и дам он любит.

Лёля пошла одеваться, и Нина с некоторым сожалением посмотрела ей вслед. Вероятно, она не права и напрасно отказалась от Лёлиной помощи. В конце концов, если бы ее представила Лёля, может быть, Салтыков отнесся бы к ее просьбе более внимательно? «Нет, лучше, если я сделаю это сама», — сказала себе Нина и направилась к лестнице.

Салтыкова, стоявшего в группе людей неподалеку от накрытого белой скатертью стола с шампанским и бутербродами, Нина узнала сразу, по тому характерному, немного взволнованному, немного рассеянному выражению лица, какое бывает у человека, находящегося в центре внимания. Это был высокий, плотный, лысоватый человек лет пятидесяти с довольно приятным лицом. Он несколько рассеянно слушал то, что говорил ему стоящий рядом человек с бородой и с удовлетворенным видом оглядывал зал, время от времени кивая знакомым и отпивая шампанское из длинного, узкого бокала.

Подойти к нему сразу Нина не решилась. Она бродила по залу, рассматривая выставленные работы, и искоса наблюдая за автором, чтобы не пропустить момент, когда он останется один. Ждать пришлось довольно долго. К нему подходили все новые и новые люди: с некоторыми он здоровался кивком головы, некоторым пожимал руки, с некоторыми троекратно целовался в щеку и приятно улыбался дамам.

Наконец Нина заметила, что он оторвался от своих многочисленных собеседников и скрылся за маленькой боковой дверью в углу зала. Она бросилась за ним и оказалась в длинной и узкой комнате, где вдоль стен стояли подрамники, картонки, стекла, еще какой-то упаковочный материал, а на полу — коробки с водкой и шампанским.

— Леночка, может быть, вынести еще шампанского? И, по-моему, у нас где-то были конфеты? — Салтыков обращался к блондинке, сидящей за письменным столом в глубине комнаты у окна: она подкрашивала губы, глядя на себя в маленькое круглое зеркальце.

— Как скажете, Павел Аркадьевич. Все вынести, что есть?

— Нет, все не надо. Поставьте пару коробок, а потом посмотрим.

— А водку?

— Пока не надо.

— Как скажете. Вы к кому? — резко спросила блондинка, заметив Нину за спиной у Салтыкова. Тот тоже обернулся и вопросительно посмотрел на нее.

— Павел Аркадьевич, я к вам, — сказала Нина и поспешно добавила: — Я понимаю, сейчас вы, наверное, очень заняты, но я готова подождать или прийти повидать вас в какой-то другой момент, когда вам удобно…

— Мы с вами, э-э, простите, кажется, знакомы? — перебил ее Салтыков, одобрительно оглядев ее с ног до головы и приятно улыбнувшись. — Напомните, где мы встречались?

— Боюсь, что вы ошибаетесь — мы незнакомы.

— Вы уверены? Очень жаль. Впрочем, тем интереснее. Может быть, мы с вами куда-нибудь?.. — он повертел головой в поисках места, где бы скрыться, но блондинка сказала:

— Пойду займусь столом, а вы оставайтесь здесь.

— Спасибо, Леночка, — сказал Салтыков и предложил Нине сесть. — Могу ли я узнать ваше имя?

— Меня зовут Нина… Нина Григорьевна, и я бы хотела поговорить о вашем товарище…

— О моем товарище? — Салтыков удивленно поднял брови, и Нине показалось, что он разочарован. — О ком же?

— О Юрганове.

— Ах, вот как, — протянул Салтыков после небольшой паузы и как-то странно посмотрел на нее. — Любопытно. Так вы знаете Юрганова?

— Да.

— И… давно вы знакомы, позвольте спросить?

— Нет. Мы познакомились прошлой зимой.

— Вот как. И где, если не секрет? Я потому спрашиваю, что, э-э, как бы это выразиться, его жизненные обстоятельства вообще таковы, что не слишком располагают к знакомству с дамами.

— Вы правы: прошлую зиму он провел под лестницей в нашем подъезде, а познакомились мы, в полном смысле слова, совсем недавно, этой осенью.

— Понятно. И чего же вы, так сказать, от меня ждете?

— Прежде всего я бы хотела спросить, знаете ли вы, что с ним произошло?

— С ним? Вы так ставите вопрос?

— Я не понимаю… Вы знаете, что он в Бутырке?

— Разумеется.

— То есть вы знаете, что его обвиняют в убийстве?

— Это-то я как раз знаю, — Салтыков чуть заметно усмехнулся, — но все же я жду, пока вы перейдете к делу и скажете, чего вы хотите в этой связи от меня?

— Павел Аркадьевич, я понимаю, что сейчас не вполне подходящий момент для подобного разговора, но в такой ситуации, мне кажется, дорога каждая минута, и, может быть, мы могли бы подумать, как ему помочь… — начала Нина, но Салтыков перебил ее.

— Помочь? Простите, я правильно понял? Вы обращаетесь за помощью — ко мне?

Нина смутилась: она сразу заметила что-то странное в его тоне, но не придала этому значения, потому что не понимала, чем вызван этот тон. Но сейчас ей пришлось сказать:

— Я начинаю понимать, что, вероятно, ошиблась, придя сюда. Наверное, я выбрала неподходящее время для подобного разговора… Простите…

Она схватилась за сумочку, но Салтыков остановил ее.

— Ну нет, раз уж вы пришли, пожалуйста, объяснитесь. Какого рода помощь вам нужна? Деньги? Если деньги, то, должен сказать, мои личные обстоятельства сейчас таковы, что я вряд ли смогу быть вам полезен. Я даже вынужден был сдать свой билет в Японию, чтобы иметь возможность организовать все это, — он показал на коробки с водкой и шампанским.

Нина вспыхнула.

— Я пришла вовсе не для того, чтобы просить у вас денег…

— А для чего? — опять перебил ее Салтыков. — Может быть, вы хотите найти с моей помощью адвоката? Извольте, я готов посоветовать вам хорошего юриста. Или, может быть, вы ищите у меня моральной поддержки? Если так, то вы должны понять, что ставите меня в довольно затруднительное положение.

— Я хотела только одного: убедиться, что вам не безразлична судьба вашего товарища, но, к сожалению, вижу, что сегодня вам действительно не до него. — Нина встала.

— Нина Григорьевна, сядьте, пожалуйста. Я вовсе не хотел вас обидеть. Но и вы должны меня понять. Вы приходите ко мне в такой, я бы сказал, ответственный день… не перебивайте, я уже слышал ваши извинения… так вот, в такой день… и пусть вас не вводит в заблуждение вид всей этой праздничной мишуры: это, так сказать, дань обстоятельствам. Пришли люди, ценящие мое творчество, и я не мог обмануть их ожидания и вынужден был устроить все так, как этого требуют приличия, — он опять показал на коробки со спиртным. — Но все это вовсе не означает, что мое душевное состояние соответствует, так сказать, приятности момента.

«О чем это он, Боже мой», — подумала Нина, которая никак не могла понять, куда он клонит и что означает эта длинная и совершенно бессмысленная тирада. Ей хотелось как можно скорее уйти.

— Я надеюсь, — продолжал Салтыков, — вы меня понимаете. Что же касается Юрганова… а кстати, как вы узнали, где он?

— Я получила от него записку.

— Записку? — удивился Салтыков. — Каким образом?

— Ее принес какой-то молодой человек. Вероятно, он… — Нина пыталась подобрать слово.

— Сокамерник? — закончил за нее Салтыков. — И что же? Что он пишет?

Вопрос прозвучал так, будто речь идет о новостях с курорта.

— Пишет, что никого не убивал, — тихо и раздельно сказала Нина, которой очень не хотелось отвечать, но она решила, что доведет этот странный разговор до конца.

— Ах, вот как. И все? Больше ничего?

— Больше ничего. Я думаю, это — единственное, что для него сейчас имеет значение.

— И вы верите ему?

— А вы нет? — Нина в упор посмотрела на него.

Салтыков поднял брови.

— Однако… вы так строги со мной.

— Боже мой, нет… Я спрашиваю, потому что вы, в отличие от меня, давно его знаете.

Салтыков вздохнул.

— Дорогая Нина Григорьевна, вы правы: еще совсем недавно я бы и сам бросился на защиту Юрганова, я бы и сам очень хотел верить в его невиновность, но, увы…

— Что же вам мешает?

— Что мешает? — переспросил он. — Факты.

— Вам известны какие-то факты?

— Мне? — он опять многозначительно усмехнулся. — Ну, разумеется, мне они известны, иначе я бы не стал об этом говорить.

— И вы могли бы сказать мне, что произошло?

— Дорогая Нина Григорьевна, я вижу, вы действительно очень трогательно печетесь о вашем, э-э, знакомце, — простите, я не знаю, какого рода отношения вас связывают, и меня это совершенно не касается, — поспешил он добавить, заметив ее нетерпеливое движение, — но позвольте сказать вам, что подробности, которые вас интересуют, настолько, как бы это выразиться, неаппетитны, что вам, по-моему…