Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

Нине было все равно. Она то прислушивалась к звукам, доносившимся с лестницы, то поглядывала на часы. «Еще не поздно, он еще может появиться», — говорила она себе в упрямой надежде.

Время шло, за окнами стало темно. Евгений Михайлович, объевшись, отвалился на спинку дивана и стал незаметно делать знаки Марго, сидевшей напротив, что пора домой, но Марго не замечала или делала вид, что не замечает. Когда Нина зачем-то вышла в кухню, он шепотом сказал:

— Марго, давай поедем, а? Мне завтра рано вставать.

— Нет, — ответила Марго. — И не проси.

— Но почему? Мы же договаривались уйти пораньше!

— Я сказала — нет, — повторила Марго, — возьми еще пирога.

— Я не хочу пирога, я объелся. Скажи, почему — нет?

— Потом скажу, не приставай, — отрезала Марго и отпихнула его.

— О чем это вы шепчетесь? — спросила Нина, входя в комнату.

— Женя хочет еще пирога, но стесняется попросить, — сказала Марго, не обращая внимания на зверский взгляд, который бросил на нее Евгений Михайлович.

— Женечка, неужели? Какого тебе положить — с капустой или сладкого? — спросила Нина и положила ему на тарелку по огромному куску от каждого.

Было уже начало десятого, когда гости наконец поднялись из-за стола и вышли в прихожую одеваться. Когда они оказались на лестнице, Евгений Михайлович спросил:

— Зачем ты это сделала? Зачем ты заставила меня просидеть там столько времени и есть в таком количестве эти пироги?

— Тише ты, здесь все слышно, — прошипела Марго и толкнула его локтем.

Время шло, но от Юрганова по-прежнему не было известий, и Нина никак не могла решиться отправиться на его поиски в Озерки. То она с обидой и упрямством твердила, что «если бы он хотел, то давно бы пришел ко мне сам», то в приступе самобичевания чуть не хватала с вешалки пальто, чтобы бежать на вокзал, ехать в Озерки и просить прощения «за все»: за свое дурацкое поведение, за новый замок, за то, что считала его вором. Но в последнюю минуту что-то останавливало ее.

Был уже конец ноября. Снег все еще не выпал и вечерами, в темноте, окрестности казались особенно мрачными. Нина по-прежнему каждый день отправлялась на поиски Васи, хотя давно уже потеряла всякую надежду. Однажды, вернувшись домой после очередной прогулки, Нина залезла под душ, чтобы немного согреться, и в этот момент ей показалось, что звонят в дверь. Она выключила воду и прислушалась: звонок громко и настойчиво повторился. Нина, не вытираясь, надела халат и выскочила в коридор.

— Кто там? — спросила она через дверь, различив в глазок очертания незнакомой мужской фигуры.

— Вы — Нина?

— Да, — ответила она и почувствовала, что у нее быстро забилось сердце.

— Вам записка от Юрганова, откройте.

Нина, не помня себя, начала отпирать многочисленные замки, на которые запиралась с тех пор, как ее стали одолевать ночные страхи.

— Сейчас, сейчас, — бормотала она. — Пожалуйста, подождите, я сейчас…

Наконец дверь открылась. На пороге стоял молодой человек, коротко стриженый, в кожаной куртке.

— Вот, возьмите, — сказал он, лениво перебросив во рту жвачку, и протянул ей смятый и довольно грязный клочок бумаги.

— Спасибо, — пробормотала она и развернула записку, в которой была всего одна фраза: «Я никого не убивал. Лев».

Нина несколько раз перечитала, затем, в одном халате, надетом на голое тело, бросилась за молодым человеком, который успел отойти от дома на добрую сотню метров.

— Подождите! — крикнула она и бросилась бежать за ним.

Молодой человек остановился и, не сделав ни шага ей навстречу, ждал, пока она добежит до него.

— Скажите, ради Бога, что это значит? — спросила Нина, запыхавшись, и протянула ему записку.

Молодой человек на записку не посмотрел (очевидно, был знаком с ее содержанием) и равнодушно ответил:

— Сидит ваш Юрганов за мокрое, по сто пятой.

— Но за что?

— Чего — за что? Я же говорю, за мокрое.

— То есть вы хотите сказать, что он кого-то убил?

— Я сказал — сидит, а замочил или нет, откуда мне знать? Мне маляву велели передать, я передал, а остальное меня не касается, — он повернулся, чтобы уйти.

— Пожалуйста, подождите, — остановила его Нина, — скажите хотя бы, где он?

— В Бутырке, где же еще? — бросил молодой человек и быстрыми шагами направился к метро.

Нина вернулась домой, сбросила халат и забралась под одеяло, чтобы согреться. Все происшедшее казалось ей кошмарным сном. Юрганов — в тюрьме за убийство? Как это может быть? Как они не понимают, что такой человек, как он, не мог убить? Просто не мог, и все. Достаточно немного поговорить с ним, чтобы понять, что он добрый, тонкий, прекрасный человек. Да что там — поговорить? Достаточно взглянуть ему в глаза. Нина вспомнила выражение его глаз, когда он брал на руки Васю: в них светилась такая нежность. И кот, который как огня боялся мужчин, так как наверняка в свое время ему крепко досталось именно от представителей сильной половины человечества, любил Юрганова и доверял ему. А кота не проведешь — у кота инстинкт! За что же они держат его?

Вдруг Нина вспомнила, как после злополучной кражи представляла его себе за решеткой, а потом в суде, и вскочила, как ошпаренная. «Это я, я во всем виновата! Если бы не моя дурацкая выходка, ничего бы не случилось».

Ей почему-то стало казаться, что если бы они не «поссорились», его обстоятельства могли бы сложиться по-другому, и несчастья не произошло бы. А теперь она не знает, ни где, ни когда, ни как это случилось. Парень так спешил и был так холоден и равнодушен, что она, растерявшись, не задала ему самых главных вопросов и кроме того, что он в Бутырке, ничего не знает.

Нина закрыла глаза и представила себе это «страшное место»: переполненные камеры, баланда в алюминиевых мисках, уголовники с татуированными телами. И посреди этого ужаса — Юрганов. Завтра же она пойдет и все выяснит, и — кто знает? — может быть, все еще уладится?

Она снова легла и попыталась заснуть, но сон не шел к ней. «Его обвиняют в убийстве, которого он не совершал, я уверена. Во всяком случае, умышленно он не мог его совершить. Но ведь я ничего не знаю: бывают же страшные случайности, и тогда человека все равно судят за убийство, пусть и непредумышленное. Что если это именно так? Если так, ему дадут небольшой срок, и я буду писать ему и ждать. Интересно, сколько дают за непредумышленное убийство? Год, два, три? Ничего-то я не знаю! Не знаю самых простых и необходимых вещей. И потом, я совершенно одна. Мне не к кому обратиться, некого попросить о помощи. Я даже не могу сказать об этом Марго, моей лучшей подруге!»

Нина представила себе, как Марго, узнав о том, что произошло, с торжеством восклицает:

— Ну? Что я вам говорила? Он к тому же еще и убийца!

Правда, Юрганов упоминал своего товарища, чью дачу он должен был охранять. Но все, что она о нем знает, сводилось к тому, что он — известный фотограф, что зовут его, кажется, Павел и что у него дача в Озерках. Можно ли найти в Москве человека по этим признакам? Наверное, если постараться. Что еще? Завтра же она поедет в Бутырку и попытается что-нибудь выяснить и попросить свидание, и если свидание не разрешат, то хотя бы передаст посылку и письмо. Да, главное, письмо, чтобы он знал, что он не один.

2

В Бутырку на следующий день Нина не попала. Когда она освободилась после занятий, было уже два, и ей пришлось взять такси, потому что, во-первых, она не знала, каким транспортом туда можно добраться, во-вторых, чувствовала, что опаздывает.

Таксист, которому она с некоторой опаской назвала интересующий ее пункт назначения, нисколько не удивился и кивнул, будто она попросила отвезти ее не в тюрьму, а к Большому театру или на Черемушкинский рынок.

Подъехав к Бутырке, Нина поняла, что опоздала: окошко закрылось. Ей объяснили, что приезжать надо рано, к семи, а то и к шести утра и вставать в очередь, а очередь, как правило, очень большая.

На следующий день она приехала туда в половине седьмого. Во дворе было еще темно, но посетителей собралось уже человек двадцать: некоторые тихо переговаривались друг с другом, но в основном люди стояли молча, время от времени поглядывая на часы.

К восьми, когда должно было открыться заветное окошко, перед входом собралась толпа. Когда открыли дверь, ведущую в помещение, Нину оттеснили, и она оказалась в третьем десятке. Очередь двигалась медленно: Нина передвигала по полу тяжелую сумку, набитую продуктами и прислушивалась к обрывкам разговоров стоящих рядом людей.

— Запрещено, — ответила женская голова в маленьком окошке, когда Нина спросила, может ли она хотя бы передать Юрганову письмо.

— Но почему? Это всего лишь записка: в ней нет ничего запрещенного. Прочтите, она не запечатана.